Предисловие
Если бы меня вдруг спросили о чем-то действительном интересном, но не спрашивают. Любая тема, кроме тех, которые занимают. Ничего не поделаешь, есть вещи, в которых человек непременно остается один, как ни крути.
Не очень удобно идти к маме на кухню и говорить: «Мам, знаешь, мне кажется, что счастье –это…». Мама улыбнется, непременно, ласково и снисходительно, а я пойму, что ошиблась где-то в расчетах, хотя она и не скажет этого вслух, она же только улыбнется. Но она улыбается всегда весьма доходчиво.
А я человек, и есть у меня не только лицо, которое всем кажется знакомым, у меня есть моя голова, в которой есть мои среднестатистические мысли. Ну признайтесь себе, а Вы, Вы думали об этом? Улыбнулись, правда же? Вот то-то и оно.
1.
Когда-то было очень обычно смотреть. Да что там когда-то, совсем недавно. Но, когда смотреть нельзя, сразу хочется видеть. Все скрытое «за». За фасадами, мнениями, толстыми слоями пыли или множественными бинто-гипсовыми полотнами отремонтированных масок. Быть может, подглядывать в замочные скважины, чтобы потом врываться в помещения, где люди друг с другом ругаются из-за пустяков, и, вливаясь в общий тон скандала, орать на них. Громко орать о том, что есть вещи и поважнее, о том, что, когда ты можешь смотреть, мир кажется безвредным, просторным и светлым, как новая квартира, в которой только-только сделан ремонт, и куда ещё не довезли мебель.
Ну, правильно, и у тебя было так же. В самом конце августа какого-то года. Да чего темнить, десяти лет не прошло. И ты зашла в такую квартиру, и то даже не в квартиру, в комнату. Но комната эта была соткана из света и воздуха, потому что здесь кто-то наклеил на стены обои, которые ты тщательно выбирала, потому что свежей краской покрыли потолок, и ничего, что с него свисает заляпанная водоэмульсионкой лампочка. Все ничего и все ни по чем, все только начинается на этих двадцати квадратных метрах счастья, где из мебели стоит только художественно реанимированный рабочий стол какого-то инженера из какого-то НИИ, выполняющий важнейшую функцию пеленального стола для твоего четырехмесячного сына. И больше ни-че-го. Свет и воздух, оранжеватый отлив на стенах, ты не ошиблась с этим тоном, все верно, так тепло и так уютно, почти, как у камина.
И все на самом деле только начинается, твое удивительное будущее, твое фантастическое путешествие в жизни, потому что теперь ты самостоятельная, ты теперь как бы сама по себе. Хочешь тут стул, а хочешь там картинка, вот в том углу, и никакого маминого шкафа, никаких ограничений количества штучек и фенечек на полках. Только любимые книги, пусть даже бездарные, но чем-то ведь тронули, пусть стоят, пусть их будет много, только б накопить на классный стеллаж. И тогда забрать у мамы медицинскую энциклопедию, забрать остатки виниловой коллекции, забрать все, оставить все хорошее в своем неповторимо прекрасном будущем.
А разве могло быть плохо? Это как сыграть первую мелодию на инструменте, с настройкой которого разобрался только два часа назад, и только три минуты, как настроил. Во поле березка стояла. Сильная такая, стойкая березка, не зря же ты терзаешь первую струну и тихонько подвываешь сама себе, чтобы не сбиться со счета, сколько раз ля, сколько соль и сколько фа, дальше-то проще. Дальше тот фантастический миг, когда три раза подряд получилось без ошибок, и ты вдруг понимаешь, что это так. Но нет, ты не вскрикиваешь от радости, не начинаешь плясать, ты продолжаешь играть то же самое, только уже сбиваясь и не ругая себя за это, три-то раза получилось, и подряд, а это особо важно!
На сегодня хватит, урок окончен, можно расслабиться. Можно возомнить себя великим музыкантом, можно закрыть глаза и поверить, что ты уже стоишь с гитарой наперевес где-то там, где темно и душно, где накурено и много незнакомцев. Все можно, потому что получилось что-то маленькое, но безумно важное.
С самым важным на руках ты стоишь посреди комнаты. Нет, конечно, это не предел мечтаний, это вообще не мечта, если уж на то пошло. О комнатах ты никогда не мечтала, берем выше, ты мечтаешь домами, странами, ты грезишь континентами, помещения - мелковато-то для тебя. Но ты тут, и ты счастлива. Приветливое солнце безжалостно бьет в глаза из большого окна и частично застекленной двери балкона. О, да, балкона! Сколько сладких вечеров ты провела на балконе у бабушки и как бы втихаря курила дедушкины невкусные «north star». И сколько раз ты в своих континентальных представляла свой собственный балкон, где будет стоять удобное плетеное кресло и красивая пепельница, которую ты будешь с удовольствием вытряхивать и мыть, чтоб на солнце поблескивала. Никакой роскоши, просто маленький кусочек твоего безопасного дома над землей. Но ты теперь не куришь, ты бросила, потому что ты правильная, потому что ты выбрала. А балкон радует все равно. Ты даже вдруг задумалась о том, чтобы начать выращивать свои урбанистические клумбы.
И это тоже похоже на музыку, потому что в музыке все правильно, особенно в той, которую делаешь самостоятельно. Сначала ты настаиваешь на дисгармониях, потом на примитивизме, в следующий раз, что, чтобы быть творцом, совершенно необязательно иметь три тысячи корочек, дипломов и грамот. Иногда мне кажется, что это правильно. Творчество без энтузиазма невозможно, а ты написала первую песню ещё до того, как впервые взяла в руки гитару. И, кстати, так и не смогла сыграть изначальный мотив. Ты просто все переделала, кто-то до сих пор говорит, что песня была сильная, а ты не помнишь ни строчки, только два слова, собственно название, и те через дефис.
Мне всегда было интересно, что такое счастье. Его физическая величина, психологическая значимость, точные параметры и все возможные способы измерения. Чуть позже я узнала, что у счастье есть странное послевкусие, лет эдак через -дцать, когда вдруг понимаешь, о, боже мой, я был счастлив! И, прокручивая в памяти счастливый миг раз за разом, кадр за кадром, осознаешь, что, даже воскрешая каждую секунду, никогда не испытаешь вновь того самого чувства. А самое поразительное заключается в том, что в момент, к которому ещё множество раз вернешься, ты не счастлив. Ты просто есть в тот момент и все. Но отчего-то все на местах, все как надо.
Даже солнце, слепящее до рези в глазах. Все правильно и все на месте. А главное на месте мы. Мы приехали на место. И нас, что там нас, два с половиной человека. У двоих из них, кажется с первого раза, получилось нечто важное. И все бесконечно просто. Двадцать квадратных метров – комната, а посреди – застеленный чистой, вкусно пахнущей пеленкой канцелярский стол. Ты и он, и больше ни-че-го.
Хотя, нет, ещё кое-что, ещё тот, который привез нас сейчас. Вот он вносит разобранную белую детскую кроватку. Или стоит в дверях, гордо показывая плоды своего трехдневного труда, – обои, которые ты выбрала, а он привез и наклеил. И так хочется станцевать, так хочется подпрыгнуть, хочется от радости исполнить какой-нибудь гимн, любой, потому что все, на что ты смотришь, - прекрасно. Но ваш сын спит у тебя на руках, одно неверное движение и он проснется, единственное, что ты можешь, - подойти поближе, преданно посмотреть в глаза и уткнуться носом в руку, потому что до плеча твой нос с высоты твоего маленького роста не дотягивается, как не выпендривайся.
И музыкой наполняется вечер. Проехала машина, ветер листьями прошуршал, звуки дворовых разговоров стали тише и приятнее. Зеленое стало желтым, на окне появились занавески, на полу – ковер. Любимые фотографии заняли места на стенах, причем, именно там, где хочется, потому что нет необходимости скрывать дыры и пятна на старых обоях. Как же было здорово вбивать эти маленькие гвозди, купленные специально для этих рамок!
Но получая что-то, что-то непременно должно быть отдано взамен. Может, и не хочется отдавать, и ты юлишь, ты бегаешь, ты придумываешь любые отговорки, но рано или поздно все-таки обнаруживаешь, что что-то отдал. Вот она стоит в углу. Твоя великая мечта, твоя идея фикс. А ты даже не расчехляла её много месяцев. Некогда, не время, не для кого. Зря не учила колыбельных, теперь поздно, нет времени учить, все откладывается на потом. Сыну пока не нужны колыбельные с аккомпанементом. И чехол с инструментом внутри пылиться в уютном, специально отведенном месте. Ждет пока среди бела дня приедет друг семьи Саша.
Но когда-то все было не так. Когда-то никто не мог выдрать у тебя из рук гитару или флейту. Если не бренчала и не пела, так подыгрывала. Участвовала, чтобы только не быть с той стороны, где курят и слушают. Тебе до умопомрачения хотелось, чтобы услышали, ты ведь не умеешь просто так. Ты не умеешь даже, если больно, нет недостаточно, тебе надо чтобы было больно на максимум, а в следующий раз покажется мало, будет нужно, чтобы больно стало непереносимым, а потом, чтобы заставить себя сложить два слова, твоя боль должна быть смертельной.
Приезжает друг семьи Саша. Ты счастлива, в общем, положа руку на сердце. И вместо своих песен, пусть даже написанных пару лет тому назад, ты с упоением нашептываешь Гребенщикова. И что-то вдруг находит, что-то живое внутри. Голос становится резче и громче, увереннее берешь ноты и вот уже не здесь. Ты закрыла глаза, впереди темно, впереди душно, впереди ты никого не знаешь, но как противно защемило сердце. Как горько стало, что ничего не сделано.
«Удивительно, мне всегда нравились твои песни» - говорит Саша на балконе. Он тут музыкальный гурман. Очень избирателен в выборе песен ДДТ. Комплимент. Ты стыдливо убираешь гитару в сторонку и, подставляя нос ласковому сентябрьскому солнышку, лечишь свои рухнувшие надежды, уверенно вырывая последние страницы из уже изуродованной тетради «планы на жизнь».
2.