Из цикла "Славкино детство"
Давно это было. Когда Славке ещё и шести не исполнилось, вернулся из тюрьмы его отец Тихон Егорович.
Бывалый фронтовик, грудь в орденах и медалях, он задержался на фронте до осени сорок шестого года.
Потому что вместе с командиром части, которого в последний год войны возил на Эмке, отправился прямо из красавицы Праги, а её фрицы не сдавали дольше Берлина, на восток, япошек бить.
А, когда пришел Тихон Егорович с войны в сорок шестом окончательно, власть гайки туго закрутила, за каждый колосок на поле сурово спрашивала.
Отца-то с руками и ногами немедленно в автобазу районную взяли шофером.
Шофер в те времена на селе – царь и бог. Этому помоги с дровами, другому сено подвези, третьего доставь, куда надо. Сразу знакомых да приятелей полно стало.
Во время и после той страшной войны с Гитлером, немало народов переселяли в Сибирь, Казахстан, Среднюю Азию.
Вот и в Имантав пригнали ингушей. Денег у них не было, одежды почти никакой, дома они тоже ведь не сразу построили. Бедствовали сильно.
Пришли как-то осенью ингуши вдвоем домой к отцу, помоги, говорят, Тихон Егорович, с голоду ведь подохнем. А отец как раз с поля пшеницу из-под комбайна возил на ток. И в тот день груженый к дому подъехал. Машина у двора, кузов пологом прикрыт. Ясен пень, что с зерном.
Добрая душа Тихон Егорович загнал машину задом во двор, насыпал им прямо из кузова пару мешков пшеницы, а они скорей на тележку и увезли.
В ту же ночь за отцом пришли, забрали, увезли в райцентр. Кто-то из соседей сообщил, куда следует. Осудили быстро и отправили в лагеря.
Мать осталась с маленьким, месяцев трех от роду, Славкой на руках. Это всё она Славке рассказывала потом, как и что случилось, почему отца не было, пока Славка подрастал.
Вернулся отец через шесть лет по амнистии, когда товарища Сталина с почестями похоронили, да врага народа Берию следом расстреляли.
Славик, гляди, вот твой папка вернулся, говорит мама. И дед с бабкой рядом хлопочут, не знают, куда зятя усадить.
Отец неловко руки тянет к сыну. От него чуждо, но приятно пахнет табаком и бензином.
Откуда вернулся, кто вернулся, Славке-то невдомек.
Он сначала набычился стриженой головой, на отца глядит с опаской. Не знает совсем отца. Кроха был потому что, титьку сосал, в зыбке лежал. (У них в селе люльку для младенцев зыбкой называли).
И отец ведь тоже тогда в сорок седьмом не успел толком привыкнуть к первенцу, как в тюрьму загремел. Заново с сыном знакомиться приходится.
Но вскоре они так сдружились, не разлей вода стали. Куда отец, туда и Славка. Отец в машину и Славка за ним, отец сено косить, а Славка уже в кузов пытается вещи для сенокоса нужные складывать. Отец еще из-за стола выбирается, а Славка уже вперед него к машине мчится.
Сначала отцу в районной автобазе, куда он устроился на работу, дали Студебеккер, в числе прочих поставленный в СССР в войну по ленд-лизу от американцев, однако вскорости поменяли на наш советский ЗИС-5. И вот почему.
Оказывается, американцы, жлобы, после окончания войны потребовали свою технику назад, мол, не заплатили Советы за неё, как положено, значит, пусть возвращают. Вот такие подлые военные союзники в те времена были у Советского Союза.
В кабинку Студебеккера малышу взбираться высоко, умаешься, пока влезешь, а в ЗИС-5 запросто. Славка и номер отцовой машины запомнил навсегда: ШН 28-01. Еще бы не запомнить, Славка отцу помогал и в моторе ковыряться, и коробку передач перебирать, и кардан навешивать.
Тогда ведь шофёры сами все делали, и запчасти с собой возили в деревянном промасленном ящике. И чего только там, в этом ящике не было.
Славка, бывало, залезет в кабину и, пока отец, обедает, он за баранкой в роли разбитного шоферюги: рулит, бибикает, на сиденье кожаном подпрыгивает, мотор голосом изображает, будто едет.
А едва лишь куры залезут под машину, да угомонятся (любили в тенёчке понежиться под кузовом), на тормоз ножной кэ-эк нажмёт! В ЗИС-5 тормоза воздушные, как зашипят, как воздухом пыль поднимут из-под машины, так куры от страха врассыпную в разные стороны, летят, квохчут, того и гляди, яйцо снесут.
Весело становится Славке: глупые птицы, кричит из кабины, это ж воздух в тормозах шипит.
Особенно Славке по душе было, когда отец его с собой в рейсы брал, то в бригаду, то в райцентр, а то и в область.
Едва за село выедет отец, как Славкина стихия начинается, отца пихает на боковое сиденье, сам за баранку, под зад телогрейку повыше чтоб, так, полусидя, и едет.
Дороги кругом проселочные, грейдера, тем более асфальтового, в те времена еще не было. Встречных машин на дороге мало совсем, опаски никакой. Чаще лошадь с телегой встретишь, нежели машину.
До райцентра рукой подать, всего восемнадцать километров вокруг сопок, а можно слегка и подсократить, если по-над речкой Боровушкой сначала ехать до Лесхоза.
Вот, когда к первому леску подъезжаешь, по правую руку сопки, а перед поперечным леском ложок смородиновый, потому что он весь смородиной порос, на дне лога ручей течет, пониже этот ручей как раз с серьезной речкой Боровушкой сливается.
Боровушка – это одна из четырех речек - сестёр, которые с разных сторон в Имантавское озеро впадают. Еще три называются: Осиновка, Змейка и Любимовка.
Через смородиновый лог прокинут Земляной мостик. Это его так прозвали в народе. На самом деле он из толстых бревен построен, уложенных на балки поперек в настил, с краёв поверху продольные два бревна, да скобами железными кованными к поперечным бревнам прихвачены. Они роль ограничителей ширины моста играют.
Земляной мостик в непростом месте находится, мало, что над логом крутым и глубоким, да еще на спуске и крутом повороте, даже почитай, что двойном повороте.
К тому же мосток узкий, едва одной машине проехать, а, если с обеих сторон вдруг сразу подъедут, то один шофер ждет, пока другой проскочит.
Сначала въезжает на мост тот, кто со спуска, а потом уж другой, кому на подъем надо. Ну, это еще зависит от того, кто, как и чем груженый, да какое время года.
И вот ведь совсем неподалеку от Земляного мостика, внизу под самым лесом ключ бьет из земли. Да так бьет, что песок в середке фонтанчиками булькает.
Вода в нём холодная, хрустальной прозрачности, изумительной вкусноты.
Пеший, ли конный, на машине или телеге, мимо не пройдет, не проедет.
Всяк свернет к роднику, остановится, напьется живой воды, посидит, сил земли – матушки вберет с водой, поклон отдаст дару божьему, и дальше в путь.
И действительно животворный родник был, небесной чистоты. Потому, каждый норовил еще и с собой чудесной водицы набрать в дорогу.
Останавливались не раз и Славка с отцом у того родника. Но более всего один случай запомнился.
Однажды в разгар лета отец со Славкой поехали в райцентр, а как раз возле спуска к Земляному мостику им навстречу Иван Бойко друг отцов едет.
Иван Бойко ехал с автобазы, а отец как раз туда собирался, путевки сдать, новые назначения получить, машину подшаманить, как он говорил.
Прямо у мостика тормознули, машут, кричат друг другу, давай, мол, к роднику спускаемся, посидим.
Съехали вниз обе машины, уткнулись под деревья капотами, где прохладнее.
А сами-то к роднику. Там и лавочка сработана. На двух чурбачках доска прибита рачительным путником. А, скорее всего егерем Петром Петровичем, который эти места объезжает, порядок блюдет.
Извлекли снедь домашнюю из сумок, у кого, что было.
Кус мяса вареного, колбаса с жирком на солнце плавится, калач хлеба домашнего, мукой слегка обсыпанный, шматок сала копченого, луковица, конфеток – подушечек горстка, полбутылки водки, газетой заткнута.
А Славке молоко, и тоже в бутылке из-под водки. На этикетке так и написано: Водка. А стекло у бутылки зеленое, и молоко в ней тоже кажется зеленоватым. Горлышко сливками забилось, такое молоко у их коровы жирное да вкусное.
И вдруг достает Иван Бойко, отцов товарищ, со дна своей сумки три шоколадки небольшие, «Гвардейский» на них написано. Целое богатство.
Держи, Слава, это тебе зайчик передал, вот недавно я его на дороге встретил. Славка хмыкнул, не маленький, в третьем классе, но надо делать вид, будто и вправду заяц передал гостинец, так будет сказочно и взрослым приятно.
Это что, все три мне что ли? Уточнил Славка для порядка.
Тебе, тебе, ты только матери своей не говори, что мы немножко водки с отцом твоим выпьем, а то давно не виделись, и засмеялся.
Ладно, не скажу, дядя Ваня. Мне тогда молока совсем не надо.
Я шоколадки есть буду с хлебом и родниковой водой запивать.
И Славка пошел к роднику с кружкой.
Бережно зачерпнул водицы студеной, сел на лавочку возле родника, глядит на шоколадку, съесть её дома или здесь все - таки.
Отломил калача кусок, с него мучка просыпалась на колени, корочка с хрустом, а в желудке пусто. Хлеб сам во рту тает, да еще в прикус с шоколадкой и сладкой ключевой водицей, настоянной на травах да кореньях.
Хлеб из колоса пшеничного, а колос солнцем вскормлен, сам тоже, когда поспеет, желто-золотистый, на солнце похож.
А водица – известно, это кровь Планеты нашей, струится по жилам её потаённым, землю и всё живое на ней питает.
Водица неведомыми подземными путями через песок и камни пробивается на волю. Напитается могучими соками земными, выходит на поверхность там, где Разум Земли-матушки укажет, тут людям и отдает свои силы.
Ест Славка не спеша, смакует, водой серебряной запивает. Солнышко в кружке играет. Блаженство.
Дядь Вань, обернувшись, кричит Славка, а у Вас правда, есть мотоцикл?
Есть, Слава, двухколесный.
Это Вы с войны его пригнали?
Почти что так, Слава. После войны уже наши наловчились делать по немецким моделям.
А когда Вы меня на нем покатаете?
Как только, так сразу, смеется Иван. Вот приеду к вам в гости на нем и покатаю. Обязательно прокачу с ветерком!
Ну, тогда расскажите про войну что – ни будь!
А, что, тебе отец не рассказывает? Пусть вон расскажет, как генерала от фашистского десанта спас, своим телом от пуль закрыл. Или как снаряды на передовую на своей полуторке возил под пулями мессеров.
Славка в ответ: не любит он как-то про войну говорить. Расскажите Вы, дядя Ваня!
Славка от взрослых знал, что дядя Ваня Бойко балагур и весельчак, душа компании, любитель поговорить на разные темы, компанию повеселить. Вот и пристал к нему теперь.
Да что там, Слава, про неё рассказывать, нехорошая штука – война! Кровь, да грязь, да смерть кругом. Давай, я тебе лучше вот что расскажу. Ты слыхивал о том, что деревья промеж собой разговаривать умеют и людей лечат, если к ним с добром подойти. Иди сюда.
Славка даже есть перестал, заинтриговало. Он вскочил и подошел к взрослым. Иван взял его за руку и подвел к ближайшей березе, могучей, ветвистой, с густой кроной. Вот так стань, и, подойдя к дереву, обнял ствол березы, приложил ухо к коре, прислушался.
Давай, теперь ты. Спроси о чем – ни будь, да послушай внимательно, что она тебе скажет. Попроси здоровья или еще чего.
Славка обхватил, сколько мог, толстый корявый ствол, прижался ухом к теплой бересте и замер. Тишина вроде сначала. Потом будто, шепот, какой изнутри. Зыркнул глазами вверх, листва, что ли шумит?
Нет, листва сама по себе шелестит, а этот шепот изнутри дерева идет, из сердца березы, только непонятный, слов не разберешь.
Тут муравей забрался к Славке на щеку, бегает, щекочет лапками. Славка не стерпел, смахнул, снова слушает. Нет, не получается вот так сразу вникнуть.
Ладно, Слава, научишься со временем, коли захочешь. Пойдем теперь к сосне. Эта по–другому, по-своему разговор ведет. И лечит другое.
Береза, к примеру, радикулиты, прострелы, ревматизмы разные, раны залечивает, а сосна от бронхов и легких помогает, витамины дает, от цинги спасает. В войну отвары из хвои, молодых шишек и побегов пили на фронте. В партизанах такими отварами в обязательном порядке поили бойцов.
А там вон, возле речки, в глубине леса, осины стоят, так осина бесов изгоняет, нечистую силу, живот лечит, яды из организма выводит.
Сегодня к осине не пойдем, ехать уж нам пора по делам.
Сам постепенно учись с деревьями общаться, язык их распознавать. В старину деды наши, прежде чем дерево срубить, специальные молитвы произносили, прощения просили за порубку. Вот оно как.
Много лет с той встречи у родника пролетело. Научился Славка с деревьями общаться, информацией обмениваться, здоровья набираться.
А так и стоит перед глазами Земляной мостик, полянка внизу у родника под Земляным мостиком, две машины, передками к дереву, отец с другом Иваном на травке сидят, беседуют о чем-то своем, бурлящий родник, из которого неиссякаемо льется животворный сок земли, рядом удобная лавочка на чурбачках. И он, Славка замер у березы, силится понять неведомый язык дерева.
Эпилог.
Давно уж над логом смородиновым нет старого Земляного мостика, на его месте выстроен добротный бетонный мост, с трубой для протока воды, над ним плавится на солнце асфальтовое шоссейное покрытие.
Внизу под лесом, на месте целебного родника чуть заметная иссохшая ямка со следами былого ручейка, баллоны автомобильные валяются, банки консервные, пакеты из-под сока, бутылки пластиковые, в общем, плоды псевдо цивилизации.
А береза та стоит. На краю леса. Она заметно постарела, сгорбилась, будто старая баба, кора толстая, бугристая, от комля аж почернела. И о чем-то своем всё так же неслышно и загадочно ведет разговор со временем.