Вечером взошло солнце. Мир слезился, стонал умирая, разлагался, превращаясь в пепел и пыль. Наконец-то, подумал он. Наконец-то, свершилось. Теперь надо закутаться в белую простыню и медленно, но упорно ползти на кладбище.
Он, не спеша, прошел в соседнюю комнату и, растворив створки шкафа, замер перед стопками разноцветного, аккуратно сложенного белья. Потом, словно во сне, подцепил за краешек белую простыню и стянул ее с полки. Она обрушилась на ковер, словно молоко из опрокинутого ведра. Некоторое время он молча глядел на образовавшиеся холмы, ущелья и равнины, на матовую игру света-тени. Потом взмахнул простыней над головой и закутался в нее словно в плащ. Как привидение проплыл он через комнаты ко входной двери, которая оказалась не запертой.
Он толкнул ее.
Голый бетон лестничной клетки, заплеванные и исцарапанные стены, каменная тюрьма лифта с одинокой оплавленной кнопкой неясного цвета и, разбегающиеся ступеньки лестничных пролетов. Вверх... и вниз. Упирающиеся в мутные запыленные стекла и исчезающие в кривых поворотах, ведущих неизвестно куда и зачем.
Он плавно направился вниз, поддерживая простыню, чтобы случайно не наступить, но не из-за боязни споткнуться и упасть, а из-за какого-то мистического страха перед чистотой белой поверхности.
Спустившись на первую площадку, он обернулся. И снова ступеньки перед ним разбегались в разные стороны - вверх и вниз... Только теперь они упирались в глухие, слепые прямоугольники дверей. Интересно, если я поверну назад, двинется ли время вспять? отстраненно подумал он.
Он сделал шаг. Потом следующий, и через какое-то время оказался на улице.
На дне, подумал он. Весь мир представился ему гигантской тарелкой, на дне которой среди остатков пищи копошатся миллионы бактерий. Разрушают, строят, размножаются... Но вскоре чья-то гигантская рука подхватит ее, направит струю воды, взмахнет тряпкой и мир засияет вновь первозданной чистотой...
Он шел не оглядываясь; медленно и плавно, старательно обходя кучи гниющих отбросов и жирные разноцветные лужи... Шел мимо однообразных бетонных клеток, называемых, почему-то домами, мимо детских площадок с уродливыми железными конструкциями под кодовыми названиями "слон", "жираф", "крокодил", мимо развороченных мусорных баков со свисающей лохмотьями краской по бокам. Проходил под фонарями с разбитыми плафонами и порванными проводами. Оставлял позади покосившиеся заброшенные склады и дырявые заборы...
Город кончился внезапно.
Теперь перед ним была серая безжизненная пустыня.
Господи, если ты забрал у людей разум, то почему не у всех? Почему заставляешь нас мучиться, страдать в поисках несуществующих ответов на неразрешимые вопросы? Отзовись! Хотя я знаю, что тебя нет, но что мне еще остается? Создать тебя, если ты сам не в состоянии сделать это. Убить тебя если ты... Господи, неужели, ты все таки лишил меня разума!...
Он двигался медленно и плавно, словно под водой, и от этого еще больше был похож на привидение. Словно Дух Города разорвал узы какого-то древнего проклятия и покинул ненавистную темницу. Он шел не оглядываясь и вскоре растаял в туманной дали - там где земля соприкасается с небом.
2.2.98 Киев.