С печи - на полати...

               
         ... по кривой лопате” - как ни  странно, эта поговорка напоминает мне детство, родной дом, теплую печку, полати из широких крашеных досок в полуметре от задороги, деревянного порожка печи. И хоть поговорка означает что-то необычное и совершенно невероятное, я всегда представляю себе широкую деревянную лопату, на которой мать сажала в печь хлеб. Тогда, в детстве, я думала, что по ней, по этой лопате, можно залезть на полати, а мне так хотелось хоть разок забраться на эти таинственные полати.
        И вот однажды, не глядя в пропасть между печкой и полатями, вытянулась я во весь свой небольшой рост, ухватилась руками за доски, подтянулась и очутилась на низких, пыльных полатях. Забралась, сердце мое отчаянно колотилось не то от страха, не то от радости. Полати невысокие, воздуха мало, душно, пахнет шерстью от полушубка, валенками, сухими дрожжами, полынью...
        Пытаюсь освободить хоть немного места, чтобы прийти в себя, прежде чем спуститься вниз, на печь, а сделать это страшнее, чем  залезть. Полуметровое пространство, разделяющее меня и печь, превращается в бесконечно широкую и глубокую пропасть, и сердце замирает при одном взгляде вниз.
       Сдвигаю валенки, их много: самые большие - отца, мамины, брата, самые маленькие - мои, одни новые, другие с дырками на носках или с заплатами на пятках, но все они почему-то тяжелые, я не могу их сдвинуть. Неожиданно из одного из них выкатывается желтоватый помидор, и я открываю секрет: где и как дозревают помидоры. Запускаю руку в самый большой валенок и достаю совсем красный помидор. “Ма-а! - кричу радостно.- Смотри, что я нашла!”
      Мать смотрит на меня без улыбки, видно, мое сообщение ее вовсе не радует. “Ну, ничего от них не скроешь, все найдут,- ворчит она, имея ввиду меня и брата. - Ладно, доставай уж да поищи еще, с сахаром есть будем,- милостиво разрешает она и добавляет, - только сама без моего ведома больше не лазь, а то упадешь, костей не соберешь, а захочешь  помидорку, лучше попроси, сама достану”. И она помогает мне спуститься с полатей. Вот тебе и с печи на полати...
       Вечером отец снимает с полатей две пары дырявых валенок и начинает починять. Делает он это неспешно: натирает кусочком вара дратву, вдевает ее в тебень - толстую иголку, потом, захватив нитку губами, протыкает шилом часть валенка и заплату, выкроенную из голенища старого, изношенного пима, острым, как бритва ножом. Потом  продевает тебень в дырку, и он вместе с дратвой исчезает в темной утробе валенка, потом вновь показывается  на поверхности, снова прокол шилом, и снова исчезает тебень, а пятка у валенка становится не круглой и не дырявой, а квадратной, с каблучком аккуратно и крепко пришитым. Я смотрю на отцовскую работу до тех пор, пока сон совсем не смаривает меня.