108. ВИ. Агошков. Становой Колодезь. Однодв. Овсян
108.ВИ.Агошков. Становой Колодезь.
Иван Сергеевич ТУРГЕНЕВ.
ОДНОДВОРЕЦ ОВСЯНИКОВ
Представьте себе, любезные читатели, человека полного, высокого, лет семидесяти, с лицом, напоминающим несколько лицо Крылова, с ясным и умным взором под нависшей бровью, с важной осанкой, мерной речью, медлительной походкой: вот вам Овсяников.
Носил он просторный синий сюртук с длинными рукавами, застёгнутый доверху, шёлковый лиловый платок на шее, ярко вычищенные сапоги с кистями и вообще с виду похо-дил на зажиточного купца. Руки у него были прекрасные, мягкие и белые, он часто в течение разговора брался за пуговицы сво-его сюртука. Овсяников своею важностью и неподвижностью, смышлёностью и ленью, своим прямодушием и упорством на-поминал мне русских бояр допетровских времён…
Ферязь бы к нему пристала. Это был один из последних людей старого века. Все соседи его чрезвычайно уважали и по-читали за честь знаться с ним. Его братья, однодворцы, только что не молились на него, шапки перед ним издали ломали, гор-дились им. Говоря вообще, у нас до сих пор однодворца трудно отличить от мужика: хозяйство у него едва ли не хуже мужицкого, телята не выходят из гречихи, лошади чуть живы, упряжь верё-вочная.
Овсяников был исключением из общего правила, хоть и не слыл за богача. Жил он один со своей женой в уютном, опрят-ном домике, прислугу держал небольшую, одевал людей своих по-русски и называл работниками. Они же у него и землю пахали.
Он и себя не выдавал за дворянина, не прикидывался поме-щиком, никогда, как говорится, «не забывался», не по первому приглашению садился и при входе нового гостя непременно поднимался с места, но с таким достоинством, с такой велича-вой приветливостью, что гость невольно ему кланялся пониже.
Овсяников придерживался старинных обычаев не из суе-верия (душа в нем была довольно свободная), а по привычке.
Он, например, не любил рессорных экипажей, потому что не находил их покойными, и разъезжал либо в беговых дрожках, либо в небольшой красивой тележке с кожаной подушкой, и сам правил своим добрым гнедым рысаком. (Он держал одних гнедых лошадей.)
Овсяников всегда спал после обеда, ходил в баню по субботам, читал одни духовные книги (причём с важностью надевал на нос круглые серебряные очки), вставал и ложился рано. Бороду, однако же, он брил, и волосы носил по-немецки.
Гостей он принимал весьма ласково и радушно, но не кла-нялся им в пояс, не суетился, не потчевал их всяким сушеньем и соленьем. «Жена! — говорил он медленно, не вставая с места и слегка повернув к ней голову. — Принеси господам чего-нибудь полакомиться».
Он почитал за грех продавать хлеб — божий дар, и в 40-м году, во время всеобщего голода и страшной дороговизны, роз-дал окрестным помещикам и мужикам весь свой запас; они ему на следующий год с благодарностью взнесли свой долг натурой. К Овсяникову часто прибегали соседи с просьбой рассудить, по-мирить их и почти всегда покорялись его приговору, слушались его совета.
Многие, по его милости, окончательно размежева-лись… Но после двух или трёх сшибок с помещицами он объявил, что отказывается от всякого посредничества между особами женского пола. Терпеть он не мог поспешности, тревожной торо-пливости, бабьей болтовни и «суеты».
…И жену он сыскал по себе. Татьяна Ильинична Овсянико-ва была женщина высокого росту, важная и молчаливая, вечно повязанная коричневым шёлковым платком. От неё веяло холо-дом, хотя не только никто не жаловался на её строгость, но, на-против, многие бедняки называли её матушкой и благодетель-ницей.
Правильные черты лица, большие тёмные глаза, тонкие губы и теперь ещё свидетельствовали о некогда знаменитой её красоте. Детей у Овсяникова не было. (В сокращении).