* * *
Придумало ли украинское правительство такую машину, которая перерабатывала бы сердца, души и взгляды –все, это любовное сырье молодых людей моего поколения в Счастье? Эти люди в красочных одеждах с размалеванными лицами с широкими улыбками, с розовыми перьями и разноцветной мишурой, утыканные во всем их образе, разве они счастливы? Я всегда пытался их понять.
Носимые от этого импровизированного балагана к одной стороне, а потом к другой мы с Никитой отдавались толпе Парада. Мы не знали сколько времени у нас отняли эти шуты, трансвеститы, господа в перьях и прочие странные личности. Когда течение толпы вынесло нас на открытое пространство, где можно было свободно вздохнуть, мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Вспотевшие и усталые, мы были похожи на людей попавших не в свою тарелку. Все же психологам здесь было делать нечего, если только понаблюдать для интересных заметок в доклады. Никита воскликнул:
- Смотри, Вилли! Эти усатые дядьки, эти мужчины у которых наверняка есть жены и дети – все они здесь! Как дети, для которых этот парад дороже всего! И как они разодеты!
- Подожди, Никита, - ответил я, - ты меня сюда притащил, сам видя такое впервые?
- Ты забыл, что я провинциал? Я в Киеве впервые. Притащил, ну и что.
Я метнулся вперед, схватив Никиту за рукав.
- Ты куда?
- Там что-то интересное.
Перед толпой стоял невыносимый гул. Плотная кучка переодетых в женскую одежду парней свистели и напевали пахабные песенки на украинском языке вперемешку с матерными словами.
- Что это такое? – я возмутился, сделав недовольное лицо.
- Этого момента они ждут целый год, - услышал я спокойный голос за своей спиной.
Я не сразу понял, кто произнес это, и не сразу догадался, что эти слова были произнесены на латышском языке. Неужели я тоже произнес это на латышском языке?
- Познакомимся? Я здесь по обмену опытом, меня зовут Янис Ечке. Вы и ваш коллега приглянулись мне, и я за вами давно наблюдаю, как вы непонимающе смотрите на это столпотворение трансвеститов.
Прищуренные, немного усталые глаза смотрели на меня смешливо и спокойно, на лице была добродушная улыбка. Парень пожал руку сначала мне, потом Никите.
- Вы из Латвии? – неожиданно живо обратился он ко мне, - прекрасно, будем по возможности общаться на латышском. Я смотрю, вас настолько ошарашило это скопление взрослых дядек, что вы даже побледнели.
Никита взглянул мне в глаза, затем перевел взгляд на парня.
- Он из России, - сказал он резко.
- Неужели? – Парень улыбнулся.
- Вилли, они так и остались детьми, - сказал Никита, похлопав меня по плечу, точно успокоив, и показал в сторону пахабных трансвеститов, - Меня зовут Никита Сушко, я из Л., это мой коллега Вилис Н. Мы занимаемся там в Институте, что и ты.
Никита стал приглядываясь к новому спутнику.
- Забавно, коллеги, а я из Латвии.
- Невероятно! – воскликнул я.
- Если бы я не был в прекрасном настроении, - засмеялся Янис, - я наехал бы на вас, коллега Вилис. Н.
- За что?
- За то, что вы приехали делиться опытом из России, а не из Латвии.
Парень прищурился и странно посмотрел на меня. По его лицу все время блуждала странная улыбочка, и выражение ее оставалось для меня не понятным. Складывалось впечатление, что он посмеивался надо мной. И мне вдруг показалось его лицо знакомым.
- У вас приятный вид, для меня неожиданно увидеть здесь ребят, не разодетых, как клоуны. Как вы попали на этот парад? Ладно, можете не отвечать, я просто знаю, что вы замечательные люди. А пойдемте отсюда, посидим в баре, поговорим. Да, отвлекитесь вы, наконец, от этого балагана! Я побывал, друзья мои в нескольких Университетах в разных странах по обмену опытом и знаю все обычаи нравы. Меня трудно поймать на любви к какой-то одной Стране. Я считаю себя международником. Сейчас в баре я расскажу вам подробнее о себе, если вам, конечно, будет это интересно.
На траве привалились уставшие парни, без маек в одних коротеньких шортах. Они странно посмотрели на нас, когда мы миновали рощу и направились к бару «Устрица». За широкой площадкой стоял бар. Длинные столы и скамейки тянулись по всему залу. Бар был набит народом. Столы были уставлены бутылками и бокалами пива. По залу ходила женщина с букетами цветов и предлагала их купить. Над головами людей висела мишура, и мы поняли, что в баре продолжался тот самый парад.
Мы уселись на открытом воздухе. Наш новый приятель сел между нами на широкую скамью.
- Закажем пива? Темное «Бiла нiч», вкуснее всего, - парень махнул рукой официантке.
- Да, - ответил Никита.
- Вот вам, коллеги, азбука психологии: если не упражняться в любви долгое время, то человек теряет функцию любить. Так сказать становится импотентом на духовном уровне. И не напрасно ругают психологов обыватели, а то и иные пациенты. И это от того, что мы психологи не можем себе позволять влюбляться, а потому не упражняем в себе это чувство. Постепенно оно у нас атрофируется, что ведет к пожизненному одиночеству.
- В чем вы хотите убедить нас? – спросил Никита, когда нам принесли пиво в огромных стеклянных бокалах.
- Ни в чем. Меня просто позабавила наивность, с какой вы смотрели на размалеванных дядек. Согласитесь, Амстердам здесь отдыхает. Мне вдруг захотелось потрепаться с вами. Перейдем на «ты»?
Я пристально всмотрелся в его лицо, вспоминая, где я мог его видеть. Он, также не отводя взгляда посмотрел на меня и сказал:
- Я люблю задавать вопросы, вот это профессиональное. Ты впервые в Украине? Такой расцвет, такой достаток, такое наслаждение! Это все оранжевая свобода, которая таит под собой странное напряжение. И я вижу, как это напряжение растет, подпитываясь чем-то извне. Ты запомнил лица тех парней в перьях? Тебе стало стыдно? Ты все время размышлял, какая сила стоит за этим развлечением? Они просто упражняются таким вот способом, что бы потом направить накопленное куда надо. Понимаешь, Вилли? Ты чувствуешь, как какая-то сила постоянно колеблет тебя? Чувствуешь, что, внутри тебя просыпается вулкан страстей?
- О чем ты?! – встрепенулся я.
Парень схватил мою руку.
- Вулкан страстей внутри тебя, - повторил он, - ты его чувствуешь? – затем он отпустил мою руку и махнул в сторону людей в баре.
- Посмотри на них, Вилли.
За соседнем столиком, на широкой скамье сидел молодой парень с крашенными волосами. Возле него стояли два пустых бокала, а третий был выпит наполовину. Разноцветная рубашка была расстегнута, открывая его гладкую загорелую грудь. Позади него стола женщина с охапкой цветов и предлагала ему купить букетик. Он повернулся к ней, достал из кармана скрученную купюру, всучил ее женщине и взял у нее из рук букетик мини-розочек, связанных цветной ленточкой. В баре заиграла веселая музыка, и парень забрался на стол с ногами. Под звон скатившихся бокалов со стола, где он раскачиваясь стоял, развязывая ленточку на букете роз, посетители бара стали оглядываться. Он расставил пошире ноги, пытаясь устоять на столе, под веселый хохот кучки парней за соседним столиком. Он внимательно посмотрел в их сторону и широко улыбнулся, пьяной улыбкой. Высвободив одну розочку из букетика, он театрально швырнул ее к столику смеющихся парней. Она упала возле их стола под ноги самого ближнего на скамейке. Парни захохотали громче. Вторая упала им на стол, прямо посередине, между бокалами пива. Парень спрыгнул со стола на скамейку, со скамейки на землю, и третья роза была вручена светловолосому юноше, что сидел в середине скамейке, прямо в руки. На минуту воцарилась тишина. Юноша поднял свои светлые глаза на подвыпившего заводилу и расплылся в улыбке.
Мы с Никитой рассмеялись, а лицо Яниса заиграло странной улыбочкой.
- Вы знаете, - сказал он, - что сегодняшний мини-парад соединят много одиноких сердец? Наш профессор Р.Р., вы его конечно знаете, как-то на кафедре сказал своим студентам: «Товарищи студенты, посещения гей-парада считается обязательным. Каждый студент должен будет написать свой доклад об этом, иначе к экзамену будет не допущен». Удивлены? Не понимаете? Профессор наш в той самой теме и знал тогда, что говорил. Он хотел приобщить студентов к пониманию и признанию равных прав каждого человека не зависимо от его сексуальной ориентации и гендерной идентичности. И не поверите, какой-то процент студентов стал более терпеливее относится к иным людям. Ведь как говорится, через открытие лежит дорога к пониманию.
- Вы слишком заостряете на этом внимание, коллега, - сказал Никита серьезно.
- Заостряю? Вы наивные люди, друзья. Посмотрите на тех парней. Они счастливы!
Парень с растрепанным букетиком роз присел за столик к веселым парням и заказал себе еще пива. Он мило трепался со светловолосым юношей, возле которого лежала подаренная роза и вертел головой то влево, то вправо, слушая наперебой перебивающих друг друга собеседников.
- Ну и дают, ребята! – засмеялся Никита.
- А ты посмотри на него, - сказал Янис, - ведь он совсем некрасив. Но какое наслаждение испытывают парни, что этот веселый затейник смог развеселить их. Вот оно, то напряжение, о котором я тебе говорил Вилли.
- Ты говоришь об этих парнях?
- Я говорю обо всех украинцах.
- Ты странный, - сказал я.
- То же самое я бы сказал и о тебе. Ты просиживаешь в своем кабинете на мягком стульчике, и тебе ни разу не пришло в голову, что ты сидишь на вулкане страстей. Но в один прекрасный день тебя разорвет на части вместе с твоим мягким стульчиком. Вот такие парни, которые сидят за соседним столиком, растопчут твою благородную душу.
- Ты что-то странное говоришь, - произнес Никита, отодвигаясь от парня.
- Подожди, - сказал тот, перекидывая ноги через скамейку, - пойду, поздороваюсь с одним идиотом. Сейчас вернусь, и мы продолжим наш разговор.
- Можешь не возвращаться, - ответил Никита.
- Мне хочется доказать тебе, вернее не тебе, а моему прекрасному земляку, что…ладно, скажу, когда вернусь…
Он исчез в полупьяной и шумной тусовке.
- Уйдем отсюда, - сказал я, серьезно посмотрев на Никиту.
Когда мы вышли из бара, Никита проговорил:
- Он, больной человек, этот парень.
Я посмотрел на него с несмелой улыбкой:
- Конечно. Все психологи немного больные.
* * *
Было воскресенье. Ночь окутывала город своей темнотой, и мы готовились к завтрашнему семинару, лениво валяясь каждый на своей кровати.
Гостиница постепенно затихала, и были слышны только одинокое шарканье подошвами тапок по полу в коридоре. В номере было жарко, и Никита подошел к окну, что бы пошире открыть фрамугу. Вдруг он впал в какую-то задумчивость, возбужденный событиями вчерашнего вечера.
- Завтра рано утром у нас семинар, а я чувствую, что не готов. И спать совершенно не хочется, - сказал он, присаживаясь на свою кровать.
Я молчал, листая книгу по «сексуальным девиациям». Никита посмотрел на мою книжку.
- А тот парень, - пробурчал он, - тот, что пристал к нам вчера, как его зовут…кое в чем был прав!
Я захлопнул книгу и подошел к окну. На улице блуждали огни фонарей.
- Мне нужно освежиться, - сказал я и засобирался.
- Постой, ты чего? Уже поздно, ты…я хотел бы поговорить с тобой об этом.
- Скоро приду, - отрезал я и вышел на улицу.
По улице шла толпа подвыпивших парней, шатающихся из стороны в сторону с флагами в руках. Взявшись за руки, они образовали крепкую цепь, напевая хором песню:
Як уже набридло чути знову і знову
Порожні балачки, пафосні розмови!
“Мова калинова”... “Пісня солов’їна”...
Ще трохи побалакаємо – зникне Україна!
Забули культуру, забули історію,
Почуваємося зайвими на своїй території,
Віримо чужим, своїм не довіряємо,
Розводимо руками – маємо що маємо!
Сьогодні братаємось, щоб завтра продати.
Кум іде на кума, брат іде на брата.
Національна ідея, як засіб спекуляції.
Здобули державу, втратили націю...
Коли ж у народу більше немає відваги,
Немає власної гордості, немає самоповаги,
Коли кожен за себе у своїй хаті з краю –
У такого народу і героїв немає.
Я не хочу бути героєм України –
Не цінує героїв моя країна!..
Я остановился и присел на скамейку. Рядом со мной присел молодой человек. Он сильно ссутулился, но даже в темноте я узнал в нем Яниса Ечке. Повернув голову, он стал тихо говорить мне:
- Они националисты, но они обойдут нас, не тронут, разве им есть дело до кого-то кроме себя? Есть такие специальные дни, когда по городу бродят различные партии, и каждый поет свои песни.
- Откуда ты взялся? – спросил я.
- Я знал, что ты не сможешь уснуть сегодня ночью. Мне тоже не спиться, я живу этажом выше вас с Никитой. Я из тех людей, которые громко смеются и также громко плачут, когда начинаются всякие шествия на этом огромном базаре страны. А по тебе между прочим видно, что ты явно нездешний, видно по выражению твоего лица. Ты совершенно не умеешь вливаться, Вилли, не то, что я – вечный международник. Наверное, ты много знаешь, раз приехал сюда? Психология еще тебя так сильно интересует? Посмотри, какой ты бледный, какой худой, может, ты болен? У тебя такие прекрасные карие глаза, это такая редкость для латыша. Ты явно покинул номер в спешке, даже не успел причесаться, но твои растрепанные волосы очень идут тебе. Ты выглядишь таким беспомощным, и я знаю почему.
- Ты что несешь? Ты совсем ненормальный? – Спросил я, всматриваясь в его улыбающееся лицо.
- Мне становится страшно от твоего взгляда, это странный, невинный взгляд, который таит за собой опасность. Наверняка, ты начинаешь припоминать, что мы с тобой знакомы. Я так сильно изменился, что ты меня даже не узнал, а вот ты, наоборот, совсем не изменился, если только сильно похудел.
- Вилли, ты чего так перепугался? – он подвинулся ко мне, обнимая за плечи, - ты так встревожен, я ведь все понимаю, ты вовлечен в двойную жизнь и живешь этой жизнь, боясь хоть чем-то выдать себя…
- Да, да, - прошептал я, наконец, вспомнив, что знал его в Риге несколько лет назад. Действительно, парня было не узнать.
- Украинцы, тебя пугают украинцы, Вилли. Ты не понимаешь их менталитета, он совсем не похож на русский, хотя они из одного славянского корня. А русские тебе больше по душе? Отчего же, мой дорогой друг, ты решил стать русским? Поведаешь ли ты мне тайну своего сердца, земляк? Тебя знобит? Ты весь дрожишь, несмотря на ужасную жару. Наверное, ты вспоминаешь маленькую Латвию, которая живет в твоем сердце, когда твои блестящие мозги уже давно размножились в огромной России. Страна не забывает своих героев. Можно ли назвать тебя героем своей страны?
Я вдруг резко подскочил, прислушиваясь к песне, удаляющихся голосов.
А насправді так просто змінити життя!
Просто вийти на вулицю, просто прибрати сміття,
Полюбити свою землю, свою рідну природу
Відчути себе часткою єдиного народу.
Бо ми не безрідні, бо ми – українці!
Тож досить плювати в дідівські криниці,
Досить боятись вірити в краще,
А своє на чуже не міняти нізащо!
Спільнота розумних, міцних, незалежних,
Без “правобережних”, без “лівобережних”,
Добри, привітних і незрадливих,
В усьому єдиних, в усьому щасливих.
Лиш уявіть якою стане країна,
В якій кожна людина живе як людина,
В якій все що хороше, – значить і наше!..
Але поки, на жаль, все зовсім інакше...
Я не хочу бути героєм України –
Не цінує героїв моя країна!..
- Вилли, ты здесь? – Позвал меня Никиты, высунувшись из окна.
В других окнах синхронно зажегся свет. Ничего не говоря, я развернулся и торопливым шагом пошел в гостиницу, оставив парня на темной скамейке.
Когда я зашел в номер, Никита взволнованно осмотрел меня с ног до головы.
- С тобой все в порядке?
- Да, - ответил я.
- Я видел в темноте твою белую футболку, но не мог разглядеть…кто-то был с тобой? С кем ты разговаривал?
Я подошел к окну. Парень все еще сидел на скамейке. Вокруг стояла ночная тишина.
- Да так, случайный прохожий подсел, - ответил я.
Глава 3
Врачеватель Душ
* * *
Набухающие веки ректора отвлекали секретаря-организатора Марину Александровну от дел, и она постоянно вглядывалась через его толстые очки, пытаясь уловить его настроение.
Светлая аудитория собрала на этот раз людей меньше, чем было в прошлый раз. Сегодня мне предстояло выступить с конкретными своими разработками и личными материалами. Кроме меня заслушивались и разбирались еще пять человек.
На столах, как и в прошлый раз, лежали программы семинаров и лекций на двух языках. Я осмотрел людей в аудитории и на мгновение задержался взглядом с Липинчук. Она сидела с чуть приподнятым подбородком, натянув ровную спину. Она была без очков, и чужой взгляд сверлил меня надменно. Я сделал вид, что внимательно изучаю программу.
Выслушивая других психологов, я думал о вчерашней встрече с Янисом и витал, отвлекаясь от всего происходящего вокруг.
Наконец дошла очередь до меня. Я встал и огляделся кругом, глаза испытующе смотрели на меня. Конференция жаждала обсуждений. По лицу Липинчук и сидевшего возле нее Вертинскому было видно, что они подготовились разнести меня сегодня в пух и прах.
- Дорогие дамы и господа, уважаемые коллеги! Деятельность совести нужна нам, чтобы мы, не успокаивались на ложных представлениях, - начал я, вызвав заметное удивление на лице Липинчук., - и мы должны понять, что взывая к совести, можем понять, что люди вверяют нам самое драгоценное, что у них есть. Свою душу, и мы в ответе за это…
Вдруг в углу, я увидел знакомые холодные глаза. Я вгляделся в них и побледнел, уловив что-то совершенно чужое до жути пугающее меня. На лице Яниса Ечке блуждала все та же странная улыбочка. Я запнулся.
- В ответе за них…
Лицо Анатолия Вертинского, что сидел по правую руку Липинчук, выражало крайнее недовольство моим выступлением. По его взгляду я заметил, что в нем появилась неприязнь к моей личности и даже отвращение. Когда я перевел взгляд на Липинчук, то в конец потерялся и, сославшись на плохое самочувствие, вышел из аудитории, пообещав продолжить свою лекцию в следующий раз.
За мной из аудитории вышел и Никита.
- Вилли, с тобой все в порядке? – Спросил он.
- Я, наверное, перепил кофе, нервная система шалит и давление скакнуло.
- Кофемания - вторая наркомания, - сказал он, пытаясь поднять мне настроение, - от такой зависимости еще не обращаются к психологам?
Неожиданно мы увидели Людмилу Липинчук, которая выходя из аудитории, направляясь к нам, рядом с ней был Анатолий Вертинский.
- Мне нужно с вами поговорить, - сказала она резко.
Мы направились в кафе- столовую «Руту» нашей гостиницы.
- Я первая с кем вы познакомились в нашей стране, так вот хочу вам представить моего коллегу и просто хорошего друга Анатолия Вертинского, заслуженного психолога, кандидата наук, который преподает у нас в Институте.
- Очень приятно, Вилис Н., - я пожал ему руку, - психолог из России, правда, еще не такой заслуженный и пока еще не преподаю. Наверное, пока нечего преподать.
Людмила бросила на меня строгий взгляд.
- Я долго думала о том, что вы говорили, Вилис, и мне действительно неудобно за некоторых представителей нашей Страны. Только среди них не все такие. Вот потому я и хотела поговорить с вами и познакомить вас с моим хорошим другом, - сказала она, снимая очки.
- Я вас понимаю, Людмила, но сегодня я был уже не так мятежен, как в прошлый раз.
- Я поняла, вы не нашли себе союзников и стушевались. Но сейчас вы получите сведения, о которых не стоит распространяться дальше нашего стола. Ректор Лев Леонидович Савин невероятный пьяница, а профессор Дмитрий Иванович, что преподает в Институте психологию пропагандирует отношения гомосексуалистов, и, конечно же, не от кого не секрет, что у Льва Леонидовича роман с Мариной Александровной, секретарем-организатором.
- Не дурная компания собралась, - улыбнулся я, - а что вы скажете о представителях других уважаемых гостях конференции?
- Я ничего о них не могу сказать, это вам судить, я лишь могу сказать за своих.
- В вас чувствуется истинный патриотизм, - съязвил я, и в ее глазах блеснул огонек злости.
- Уважаемый Вилис, я вам это рассказала не для того, что бы выслушивать ваши подколки, а для сведений, чтобы облегчить ваше наивное незнания людей, а также вашу доверчивость. Дела, которые вы хотите иметь здесь, совершенно не будут заслуживать никакого внимания со стороны Института. Им нет дела до какого-то психолога, который что-то там вещает словно пастор. Так что, мой вам совет, больше не делайте попыток выступать.
Я стал рассматривать ее лицо и заметил, что у нее достаточно правильные черты лица. Ее можно было назвать красивой, если бы не странная манера держаться в обществе. Жесты ее были далеко не женскими и казались даже чересчур угловатыми. Под стать этому всему она одевалась достаточно странно для молодой 30 летней женщины. Гардероб состоял только из брюк и рубашек.
Когда Никита и Анатолий вышли покурить, я остался с ней наедине.
- О чем вы думаете? Надеюсь, не готовите новую речь, которую никто не собирается больше слушать?
- Я думаю о вас.
- Вы не курите?
- Как я могу курить и тратить время на эту ерунду, - смущенно сказал я, - когда лучше это время потратить на милую беседу с вами наедине, без наших замечательных коллег.
Она подняла свои зеленые глаза, словно хотела проникнуть взглядом в мою душу.
- Дорогой Вилис, хочу вас кое в чем предупредить. На меня напрасно тратить время, а потому не швыряйтесь напрасно красивыми словами. Для таких людей как вы такие слова заменяют мне лишь всяческие украшения в виде безделушек, которые я могу купить себе сама на любом рынке Киева.
Она улыбнулась мне с гордым высокомерием. Я в смущении не знал, что сказать.
- Вы напомнили мне сейчас, - продолжала она, - разочарованного ребенка. Одним предложением я уничтожила весь ваш запас любезностей в мой адрес. Но не переживайте так, Вилли. Вы умеете говорить более лучшие вещи, тем эти дешевые комплиментики, жаль только, что никто не собирается вас слушать. Здесь каждый норовит сделать молодой незамужней женщине комплимент и только лишь потому, что хочет поскорее затащить ее в постель. Вот что я вам скажу, молодой джентльмен, ваша речь на конференции в аудитории, несмотря ни на что, намного больше мне понравилась, чем сегодняшние ваши комплементы за столом. Советую вам очень постараться и забыть, что я женщина, если вы хотите стать моим другом и общаться со мной на равных. Иначе мы закончим наше общение раз и навсегда.
- С удовольствием, - ответил я, - постараюсь представлять вас представителем мужского пола. Это такой соблазн для меня.
- Опять 25! – остановила она меня, и на ее симпатичном лице появилось негодование, - вам было уже сказано, что я не потерплю больше ни одного комплимента! И если еще раз что-то подобное услышу, то больше к вам никогда не подойду. Счастливо оставаться, Вилис Н.!
Она взяла со стола очки, сумочку и встала.
Вскоре подошли Никита и Анатолий.
- А где Людмила?
- Ушла.
- Что ты ей такого сказал, что она так поспешно ушла? – Спросил Никита, присаживаясь.
- Не знаю. Видимо я очень ей не нравлюсь. Наверное, это у нее врожденное, ваша замечательная коллега, - обратился я к Анатолию, - ненавидит всех мужчин, или делает исключения только для вас?
Он странно посмотрел на меня и сказал:
- Одного общения с вами, мне хватит, чтобы проникнуть в ваши мысли. Вам ни к чему здесь сейчас пытаться шутить. Я все могу знать о вас наперед. Вы считаете ее странной и дерзкой, которая привлекла ваше внимание вольностями, которые может себе позволить в отличие от других женщин? Конечно, вы зажглись, и она вам понравилась, так как еще и хороша собой, хотя ей и 32 года. Не хочу задевать ваше самолюбие, молодой человек, но вы не в ее вкусе. И прошу вас не злить меня своим взглядом. Хочу вам еще вот сказать что, если бы не Людмила, врятли я бы вообще сидел с вами за одним столом. Ваше отношение к современной психиатрии мне не симпатизирует, и тем более человека приехавшего из России. Поэтому последую примеру моей коллеги, и поспешу покинуть вас. Всего хорошего.
- Очень жестоко, Анатолий. Но я рад, что вы все-таки хоть полчаса, но посидели со мной психологом из России за одним столом в этой замечательной интернациональной гостинице.
Мне показалось, что Анатолий весь съежился. А когда он ушел, Никита посмотрел на меня и сказал:
- Ты слишком дерзко себя ведешь, Вилли, и совсем не учитываешь национальные особенности. Между украинцами и россиянами уже давно завязалось враждебное отношение. Вспомни эти вечные проблемы с газом и разного рода политическими моментами. Думаю, тебе не следует разжигаться на их газу, подливая в него масло.
- А, по-моему это предвзятое отношение между мужчинами и женщинами - пошутил я.
Он улыбнулся, а я подумал о Людмиле.
Да, ее обращение со мной показалось мне странным и необычным. Чувствовалась враждебная прямота и дерзость, но, как ни странно, все это делало ее образ в сочетании с угловатостью и не женскими манерами еще более привлекательным для меня. Я не осуждал ее за это, напротив мне нравилось эта своеобразная игра. Более того, я был обрадован и польщен, что она предложила мне искреннюю дружбу, и сразу отмела любовный флирт с моей стороны, это значило, что она все же находит во мне интересного человека и хочет быть со мной предельно откровенна. Я воображал, что мои хорошие манеры, умение красиво говорить и приятная наружность, должны были непременно завоевать ее расположение. У меня появилось чувство симпатии к этой гордой, острой на язык и достаточно красивой женщине.