- А, да... – Он вздохнул, собираясь с мыслями. – В Дейкерен я смог приехать только через месяц. После того, как понял, что путь к ее сердцу может быть открыт, пройти его не составило труда. Подгадал мой приезд ко дню рождения Таонура. Заехал в ратушу с подарком, расшаркался с любезностями, и, как и предполагал, был приглашен на торжество.
Ясно, что и Гидеалисы были там же. Я нашел способ дать ей знать, что покорен ее красотой и достоинствами. Ее звали Леозарит. Какое восхитительное имя. Я стал приезжать так часто, как мог. Мы встречались пять лет, пока она не сказала мне, что имела близость со своим мужем. Впервые за последние два года, и знаешь, почему? Потому что поняла, что беременна от меня. Вот какие у них были отношения.
Симарелиус достал что-то из кармана халата, и бережно вложил мне в ладонь. Это было кольцо. Простое серебряное кольцо, без камня, с кружевной резьбой.
- Это был ее подарок для меня. Она не боялась этой беременности – Мевилд, кажется, ничего не подозревал, и она была рада, что наши с ней отношения теперь приобретут весьма ощутимую форму, и все-таки останутся тайной. Роды были тяжелыми. Ребенок родился глухо-немым. Остальное ты знаешь.
- Нет. Не знаю. Я знаю только, что всякий раз, когда вы приезжали, вы смотрели на меня по-особенному. И, когда я объявил независимость провинции, вы прислали мне то отвратительное письмо, а между строк там читалось «береги себя», и «я люблю тебя». Мой отец разорвал это письмо на маленькие клочки, и сжег. Он бросал кусочки письма в камин со злобой, которая не была оправданна на тот момент. Все-таки это было письмо для меня, и это я должен был злиться... Когда вы увидели меня первый раз?
- О, достаточно скоро. Через месяц после твоего рождения. Мы с Леозарит встречались потом еще десять лет. Помогало, конечно, то, что у нее по всей провинции жили родственники – сестры, братья, кузины-кузэны, тети-дяди. И все они ненавидели Мевилда за те страдания, что он причинил их маленькой Леозарит, а поэтому любили меня, и пятнадцать лет дружно молчали, скрывая наши отношения. Что само по себе чудо, учитывая, по скольким домам нам приходилось прятаться.
А она не могла все время ездить к одному и тому же родственнику. Она говорила – я поеду навестить тетю Мару, я поеду проведать братика Даурина! Что он скажет – нельзя? Не скажет. Мы встречались, и все хранили нашу тайну.
И вот она привезла тебя к одной своей тете. Твоя кожа была землистого цвета, ручки ледяными, ты не реагировал на наши голоса, и отказывался от материнского молока. Леозарит с тетей плакали, а я держал на руках этого маленького уродца, пел ему колыбельную, зная, что он меня не слышит, и все равно был счастлив. Не знаю, почему. Причин для счастья не было. Я согрешил с замужней женщиной, и злые языки, если бы они вокруг нас были, сказали бы, что Бог наказал нас вот этим.
Симарелиус подошел, и обхватил меня сзади за плечи, дыша с трудом, практически повиснув на мне, так тяжело дались ему то ли эти шаги, а то ли воспоминания. Я сжал в руке кольцо матери. Серебро стало рассказывать мне все, что знало с того момента, как зародилось в недрах земли. Я ждал этого дня двадцать два года.
- А потом письма от нее перестали приходить. Я приехал, и стал искать ее по родственникам. Никто не знал, где она. Никто не слышал, чтобы она умерла. Никто не был на похоронах. Никто ничего не мог мне сказать. Она исчезла бесследно, и ты хочешь, чтобы я поверил, что Мевилд ее не убил? При том количестве людей, которые знали о нас, проговориться нужно было всего одному. И не специально, нет. Я никого не подозреваю. Проговориться могли по ошибке.
Мы оба долго молчали. Хрустальную тишину разбил мой голос. Такой слабый, что я его даже не узнал.
- У вас остались ее письма?
- Конечно. Пойдем. – И он увлек меня в дом, оставляя позади пестрое облако старых чувств, повисших после нас в вечернем воздухе, как разноцветный дым.
За столом в гостиной Варлата работала над чертежами обсерватории. Кальмате забежал, поцеловал ее в щеку, схватил что-то с полки, и выбежал вон, бросив нам что-то нечленораздельное.
- Бедные молодые люди... – Симарелиус грузно сел в кресло. – У них даже нет времени присесть, а другие в их годы обнимаются под сенью розовых кустов!
- Я, конечно, не ботаник, но на дворе зима. – Буркнула Варлата, не отрываясь от чертежей.
- Умная ты девчонка. И на язык острая. И я в твои годы такой же был. – Старый губернатор вздохнул, и налил себе воды из графина. – Давайте ужинать.
- У Кальмате и Астангира операция, Граоний уехал на вызов, а у меня – девушка подняла на нас усталые глаза - не сходятся вычисления. Если сейчас брошу посередине, то потом вообще ничего не смогу сделать. Ужинайте с Суккумбом.
- С кем?! – Симарелиус подавился водой.
- Суккумб – это я. – Я похлопал его по спине. – Я тоже не буду ужинать. Вы мне скажите, где письма, я сам схожу.
Все еще морщась и откашливаясь, Симарелиус указал мне на свою спальню.
Я быстро нашел ее письма. Их нельзя было не найти, потому что они были везде. На ночном столике, в рамках на стенах, и в каждом выдвижном ящике. Я взял одно, и стал читать.
«Мой любимый, у меня сегодня было много дел, и Вепрь злился весь день. Хоть бы завтра ушел на службу, как надоел. Сибеарн стал плаксивый, совсем измучал меня, и погода дождливая. Кажется, в моей жизни никогда ничего не изменится. Только ты являешься мне отрадой...»
И вдруг я ее увидел. Леозарит писала это письмо, склонившись, макая перо в чернила. Длинные волосы падали на бумагу. Она писала в абсолютной темноте.