Ненастным утром 30 мая 1988 года в 6.00 согласно повестке, провожаемый девушкой обещавшей ждать, я стоял в полунетрезвой толпе таких же, как сам призывников, перед районным военкоматом Октябрьского района г. Омска. Дежурный военный провёл перекличку, и под слезы девчонок и гиканье провожающих друзей и родственников нас повезли в «обезьянник». «Обезьянником» названо окружённое высоким бетонным забором место при областном ДОСААФ, куда свозили, брито – стриженую стаю рекрутов со всей области, откуда, в свою очередь, «покупатели» развозили будущих защитников по всем уголкам Советского Союза.
По прибытии в «Обезьянник» всю толпу, а это с другими военкоматами, более трёхсот человек, прогнали через шмон вещей на медкомиссию и соединили со старожилами, прибывшими на пару дней раньше. В этой толпе я стал искать кого-нибудь с такой же командой как у меня. За несколько месяцев до призыва мы уже знали (или думали, что знали) что обозначают номера команд. По крайне мере самые «страшные» ВМФ, самые крутые ВДВ и не престижные стройбатовские, а другие, казалось, узнать было не сложно. Но вот моя команда была 1405. Из всей толпы я нашел только ещё четырёх человек, то есть нас было пять, и никто не знал, что за цифры такие. Потому как знание номеров команд заканчивалось, не достигнув числа 300 (может и несколько дальше, но уж точно даже не приближалось к четырёхзначным выражениям, что вызвало выражения трёхэтажные). Жизнь в «Обезьяннике» летела стремительно – день, два и ты в войсках. Но вот с моей командой случилась какая-то нестыковка, троих из нас отправили домой до осени. Двое остались. Вот уже тогда можно было забыть это четырёхзначное число, но я этого еще не знал. Народ менялся, а меня никуда не вызывали. Даже один раз поставили дневальным по штабу. Улучив момент, тайком нашёл карточку со своей фамилией, где стояла команда 201, что означало ВДВ в город Каунас.
Как-то по плацу в штаб прошёл моряк в звании старшины первой статьи, что сулило народу некоторые расстройства кому психики, кому желудка. Старшину весело, но все же с тревогой в глазах освистали, выкрикивая пожелания убраться назад. Но вскоре прошёл слух, что ему надо всего-то пять человек и народ облегченно про него забыл. Ведь что такое пять человек на почти тысячную толпу.
Время шло, и я с каждым днём становился ветеранестей. Приближалось седьмое июня – день рождения моей девушки. Прошли сроки, когда «задержавшихся» должны отпускать в увольнение домой помыться. Но я дотянул до дня рождения и смело пришёл в штаб просить положенную мне увольнительную. Офицеры как-то не особо хотели отпускать, переглядывались. Но, учитывая, что я находился уже девятые сутки, скрипя сердцем, получив от меня очередное «Да!», на неоднократно в разных вариациях заданный вопрос, смысл которого сводился к одному: «А вернусь ли я к указанному сроку?». Уходя в увольнительную, я понял, почему они пеклись о моём возвращении: «Завтра я убываю к месту службы». Со мною в увольнительную уходил второй из нашей четырёхзначной пятёрки парень. Расстроив родителей тем, что не зашёл домой, поссорившись и помирившись с подругой, я прибыл на следующий день в «обезьянник» к указанному сроку. Рядом со штабом в телефон чуть ли не плакал тот второй из пятёрки, вернувшийся раньше и, похоже, что-то узнавший.
В десять часов утра весь «обезьянник» сидел, стоял вокруг плаца, начиналась церемония вызова и проводов «созревших». На плацу ожидал автобус. К нему вышел «покупатель» – лейтенант из стройбата. Прозвучали фамилии, я даже не тревожусь, у меня-то команда в десантуру. Вышел второй летёха тоже из стройбата, ему досталось чуть меньше народа. Всё, должны закончить вызывать, потому что по количеству автобус был полным, а его никогда не перегружали. Но тут зазвучали ещё фамилии и моя в том числе, к автобусу выходили несколько удивлёнными, потому что не было «покупателя». Но когда после пятой фамилии прекратили вызывать, у меня закралось подозрение, о чём я не преминул сказать. Так и есть, к нам вышел старшина первой статьи с тёплой улыбкой и ледяной надписью на ленточке «Северный флот». «Обезьянник» взорвался сочувствием к нам и облегчением, что флотский «покупатель» уже больше никого не заберет.
До Москвы ехали все три команды. А дальше каждая своей дорогой. Мы поменяли вокзал, сели в поезд до единственного в мире незамерзающего порта за полярным кругом город Мурманск. В нашу команду вместо того телефонного нытика попал парень, который должен был идти в другую команду. Но его буквально за полчаса до отправки вызвали в штаб и сказали, что он убывает сегодня с нами. Похоже, нытик оказался из блатных и его быстро заменили первым попавшимся. Ехал с нами еще и Серёга из районного поселка, который, похоже, проиграл «битву» с военкомом. Дело в том, что его от военкомата послали в ДОСААФ учиться на комендора, так называется артиллерист на корабле. Он стал учиться, но когда узнал, что, получив эту специальность, стопроцентно будет служить на флоте – сбежал домой. Военком безуспешно пытался его вернуть. После чего пообещал в любом случае ВМФ. Серега прибыл в «обезьянник» с документами в команду 50 «А» (надводные корабли). В это время там находился «покупатель» с ТОФа (Тихоокеанский Флот). В первую же ночь, Серёжка сбежал в самоволку к себе в посёлок. В общем ТОФу Серёга не достался. Когда беглец вернулся из отлучки, он получил нагоняй, но ничего не попишешь, команда ушла. Эх, далеко его посёлок от города. В общем, за время его отлучки команда на ТОФ ушла, а на СФ (Северный Флот) стали готовить. «Обезьянник» про покупателя с флота забыл из-за незначительного количества нужных ему призывников и, поэтому о нём никто и не вспоминал. Потому Серёга там, у автобуса и робко возразил на моё предположение о старшине. Он оказывается, даже не знал, что прибыл очередной «покупатель» с Флота, а то может, опять бы сиганул в самоволку и бегал, пока все флота и флотилии не укомплектовали.
Прибыли в город – герой Мурманск, а из него не задерживаясь, в столицу Северного Флота – Североморск. Где старшина благополучно сдал нас в первичный приемник экипажа, а было это в пятницу после обеда. Что такое первичный приёмник – это большой неотапливаемый ангар со скамейками, как в парке. Вроде бы, подумаешь, неотапливаемый в середине июня, но дело-то происходило в заполярье. Все великие дела должны начинаться в понедельник и, поэтому было решено (не нами) выходные провести в этом самом ангаре. Мы-то сибиряки. А вот каково было бедным узбекам на соседних скамейках, успевшим дома отведать урожай черешни? Если даже нам ночью было очень зябко. Ведь на сопках еще не весь растаял снег. Нашу пятёрку назвали взводом и присвоили какой-то двузначный номер.
Наступил день всех великих начинаний, к нам прицепили еще одного рекрута, весёлого парня из Астрахани. Повели на медицинскую комиссию, где этот астраханский балагур очень легко и весело косил от трехлетней службы. У ЛОРа он жаловался на правое ухо, у невропатолога – на левое. В общем, он был хроническим пациентом врачей всех специальностей. Лишь мы, как и полагается сибирякам, не могли сознаться даже в существующих болячках. Среди врачей промелькнуло «Омск», «Москаленки» (есть в Омской области такой поселок), думал кто-то земляков ищет, спросили о какой-то путевке, на что мы все пятеро пожали плечами. Оказывается собиралась команда на новый корабль имени Москаленко Митрофана Ивановича и ожидались из нашего города призывники с комсомольскими путевками на этот корабль.
И вот мы стоим перед дверями в аудиторию, где располагается мандатная комиссия. Мы пятеро сибиряков признанные годными к службе на три года и закосивший на два – астраханец. В коридоре к самому высокому из нас Андрею подошёл какой-то старший лейтенант с красным просветом и стал его расспрашивать. Откуда мол, есть ли права, спортивные разряды и что-то написал на медицинской книжке. А я, зная, что красный просвет это какой-то береговик, спросил его, откуда он. Услышав, что он из Морской Пехоты мои глаза засветились. Спросил, не нужны ли им дзюдоисты. На вопрос есть ли у меня подтверждающие разрядные книжки, я ответил что дома. И набравшись наглости (чего терять), предложил продемонстрировать свои умения прямо здесь (у меня на самом деле1-ый разряд по дзюдо, не считая всяких там юношеских по плаванию, стрельбе и лыжам). Тут сопровождавший нас младший сержант, сказал старлею, указывая на Серёгу, что вот мол, пацан аж плачет, так в Морскую Пехоту хочет. Старлей улыбнулся и сделал мне и Серёге такие же пометки в медицинской книжке (позже я узнал, что это был номер в/ч бригады). Уже на самой мандатке к Андрею приклеился какой-то кап два* и сказал, что заберёт его в штаб флота, расписывая прелести штабной службы, на что Анрюха чуть ли не вголос стал открещиваться, утверждая, что служить будет только Морской Пехоте. Но кап два убедил комиссию, что такой воин штабу нужнее. А мы, я и Серёга, были зачислены в штат 61-й Краснознамённой Киркенесской бригады Морской Пехоты. Причём по нижнему пределу сто семьдесят сантиметров проходил только я, а Серёга был на пол головы ниже меня. Видимо, мы были компенсацией: два мелких за одного рослого. Когда нас вели в баню, я чуть ли не прыгал от радости. Во-первых, Морская Пехота, а во-вторых – это два года службы. За последние почти десять суток я-то уже свыкся с мыслью о трёхгодичной службе, и ещё с дороги отписал об этом домой и девушке.
Баня в экипаже имела вход с одной стороны и выход через вещевой склад с другой. После помывки нас на довольно большой скорости погнали через склад. Мне выдали чёрное морпеховское х/б 52-го размера 4-го роста при моём 46-м 3-го роста, на возражения мне ответили, что потом поменяешься с кем-нибудь. С кем с Серёгой?! Но конвейер двигался дальше, только успевай ловить: сапоги, шинель, берет, портянки… Портянки, на них я смотрел несколько озадачено. Видеть-то я их видел – в кино, ну дедушка мой носил портянки, когда сапоги надевал. А мне-то никто про такую важную вещь даже не рассказывал. Я довольно аккуратно намотал портянку, но нога в сапог почему-то не лезла (ну вот сапоги выдали маленькие). Спас меня солдатский прапорщик, наверное, начальник склада, он собственноручно намотал мне портянки, и оказалось, что ноги в сапогах себя чувствуют довольно свободно. Вот оно главное военное умение рекрута! Повезло, что прапорщик «зелёный», мичман-то на его месте ничем помочь бы не смог. На флоте только морпехи в сапогах.
Одну часть переодетых разобрали сразу к местам приписки, что рядом. А кого (и нас с Серёгой) во вторичный приёмник, ожидать представителей из своих частей. И вот бригада неприкаянных салаг одетых в шинели и бескозырки без ленточек (нам с Серёгой не разрешили выделяться беретами) бездельничала на территории экипажа. Единственное к чему нас привлекали это к подсобным и разгрузочно – погрузочным работам для нужд военторга. Запомнился ИЛ-76 с ящиками клубники. Такого праздника живота в моей жизни больше никогда не было.
Надо сказать, что всегда ходить с портянками намотанными прапорщиком не получилось. И как бы мне не хотелось этого делать, но разматывать всё-таки пришлось. Последующие попытки намотать самостоятельно получались несколько лучше, чем в мой первый раз, но дискомфорт все же ощущался. Но так как мы особых расстояний ускоренным шагом не преодолевали, то и проблем особых не было. Но у меня было ощущение, что пока есть возможность, надо научиться это делать хорошо. Да и случай подвернулся. Нашёлся человек, который провёл со мной занятие по портянконаматыванию. Я позвал Серёгу, он отмахнулся, уверенно предположив, что там научат. «Ну–ну!», – подумал я. Примерно неделю мы валяли дурака – ели да спали. И вот настало время, когда после нескольких дней ожидания, очередная мандатная комиссия определила ораву салаг в морскую пехоту. И за нами был выслан представитель части. Поджарый усатый капитан сверил нас и вещи согласно описи да увез на ж/д вокзал в Мурманск, где именно для нас подали лишние вагоны, чем увеличили состав в два раза. Это не потому, что нас было много, просто вдвое увеличенный состав – это четыре вагона. Оказывается Мурманск еще не самая северная ж/д станция. В купе возле капитана постоянно было много народу, задавали кучу вопросов, на что тот с улыбкой очень легко, даже казалось, что, опережая сами вопросы, отвечал. Я немного поприсутствовал при словесной атаке на капитана. Поинтересовался о расстоянии от станции до части. Получил ответ, что приблизительно километров семь – восемь. Отвечая на последующий вопрос, капитан с улыбкой заверил, что нас будут встречать на машинах. Я прорвался с еще одним вопросом, о подразделении в котором он служит. И получив ответ, что в ДШБ, был оттеснён толпой. Потому, как шквал вопросов обрушился с новой силой. Через некоторое время я увидел, как кто-то пытается у товарища брать уроки по намотке портянок. Ну, тут я уже выступал как эксперт. Причем в очередной раз позвал Серёгу на учёбу. Я его предупредил, что до части пойдём пешком. Он опять отмахнулся, мол, капитан обещал автомобили. И попытался убедить меня в том, что я мелю чепуху, сомневаясь в желании капитана Морской Пехоты из ДШБ с будущими бойцами ехать на машинах. Но у меня почему-то была уверенность, что офицер будет проводить искусственный отбор.
В общем, так и случилось. По прибытию на станцию П. капитан зашел в здание вокзала (ха, вокзал – касса и зал ожидания на одну скамейку), видимо отзвониться о прибытии и начале выдвижения. Выйдя, он с коварной улыбкой сказал, что автомобили сломались (ага прямо все разом, но кто-то все же поверил). И вот мы слабо похожей на строй толпой двинулись за капитаном. А идти было не очень удобно. Вещь мешки были забиты так, что завязать их не получалось. И вот этот бочонок вещей пришлось нести не за плечами, как положено, а перед собой в руках. Темп поджарый капитан взял довольно приличный, что бы успеть к отбою. Очень быстро пародия на строй сильно растянулась. Появились первые прихрамывающие, и с каждой сотней метров их становилось все больше. Стали слышны просьбы о привале, на что капитан отмахивался и говорил, что рано. Но привал все-таки пришлось делать. Потому как не хромающих можно было пересчитать по пальцам. Толпа со стоном шлепнулась на задницы и стала срочно разуваться. Мозоли у хромого воинства были невероятные, кожа слазила большими кусками. Один из матросов даже решил отвалившийся кусок пяточной плоти отправить в первом письме домой, в качестве демонстрации преодоления первых трудностей. И тут Серега попросил научить обращаться с этими двумя кусками материи. Ну, наконец-то, дошло. Как гласит сержантская поговорка – не доходит через голову, дойдет через ноги. Конечно же, я помог земляку и не только ему. Проводя портянконамоточный ликбез, я его ехидно пожурил, мол, парни ладно, они лишь сегодня сапоги надели, а ты уже неделю каблуки стачиваешь. Не я один, нас было несколько бойцов, умевших обращаться с портянками, помогая хромым обуться для последнего броска до бригады, так и не присели отдохнуть. Мало того у особо «раненых» пришлось забрать их вещевые мешки. За мостом через Гепатику*, другой берег которой считался территорией бригады, капитан стал дожидаться все это воинство, но не просто дожидаться, а брать на заметку самых первых. Первые были нехромые и нагруженные дополнительными сидорами, в их числе был и я. На ночевку нас определили в ремонтируемую казарму (в которую спустя полтора года закончив ремонт, перевели засопочников*). Там увидел, что капитан подходит к лидерам пробега Станция – Бригада и после короткого разговора делает карандашные пометки во вкладышах военного билета. Имея опыт наглого приставания к офицерам накануне мандатной комиссии, я не стал ждать и подошел сам. Несколько смущаясь (вдруг, он и не собирался ко мне подходить) я предложил свои услуги ДШБ. На вопрос, имею ли я прыжки, я честно признался, что нет (и в первый раз пожалел, что в своей гонке служить в батальоне милиции, я отказался, а ведь предлагали, сделать три прыжка). Но честно и как мне показалось, смело сказал, что прыгну, когда надо. И вот весьма иронично оглядев меня (размер моей формы видать, очень здорово маскировал мое тело спортсмена) капитан сделал пометку и в моем документе. В этот вечер я засыпал, чувствуя себя бойцом Десантно-Штурмового Батальона. Утром перед мандатной комиссией ко мне подошел усатый прапорщик и заявил, что я буду служить у него. Я сказал, что меня уже взяли в ДШБ, он улыбнулся моей наивности. Я понял, что самое крутое подразделение уплывает от меня. Стал отбрехиваться (с грустью вспомнил Андрюху в экипаже), дрожащим от обиды голосом утверждать, что я будущий краса и гордость ДШБ. На что прапорщик (мой будущий старшина роты) пытался объяснить неразумному мне, что самый крутой батальон в бригаде это его батальон. Так я стал матросом Отдельного Разведывательного Батальона Роты Плавающих Танков. Через сутки должен был отправиться в учебку под Ленинград и получить специальность механика-водителя ПТ – 76 БУВ. Сначала было подумал, что издевательства продолжаются, но старшина роты сказал, что такие танки тоже бывают. На моё замечание, что сложней велосипеда я ничего не видел, получил короткое: «Научишься!».
В батальоне часть вещей забрал старшина (не нужных в учебке), что-то довыдал. Сижу и пришиваю погончики к фланельке. Подошёл кто-то из старослужащих и подсказал, что в шов не должна пролезать спичка. Но увидев, что у меня ушитые (ещё в экипаже) штаны хэбэшки назвал… скажем, офигевшим быком и потребовал, что бы я расшил штаны. Я обречённо стал выполнять распоряжение. Когда расшил одну штанину, тот же старослужащий, посмотрев подозрительно на меня и на мои штаны, предложил: «Ну-ка, надень!». Я надел. «Ушивай, как было!» и с тех пор я был, наверное, единственным из молодых в батальоне с ушитыми штанами. Ведь я-то «ушивался» от безысходности, а не от погони за «модой».
Салага*.
Салага – это старое, еще с очень давних времен, прозвание молодого (начинающего) матроса. Сейчас, вернее, в годы моей службы это был «карась». Но в тоже время «карась» был непосредственно у мореманов. Мореманы – это те, кто на коробках служил, ну или вообще на флоте, но не в морской пехоте (военные строители флота не в счёт). Коробками на флоте называли корабли. А у нас в бригаде молодой матрос назывался «быком», «бичом», а уж до «карася» дослуживался только через полгода.
Кап два*.
В отличии от сухопутного офицерского состава где сокращено только одно звание – старший лейтенант (старлей) и старшего офицерского состава где нет сокращений совсем. На флоте сокращенны все. И сокращения соответствуют тому напору, с которым офицер служит в данном звании. Сначала – лей и дальше пошло, стар лей, кап лей (капитан лейтенант), кап три, кап два, кап раз. Да, кап два – это капитан второго ранга эквивалент на суше – подполковник.
Засопочники*.
Это часть бригады, которая находилась за сопкой, в основном это наши самоходчики. На их место после переселения к нам должны были прийти от западной группы войск семьдесятдвойки (это танки такие Т – 72). Пришли они или нет, не знаю, да и вам это не к чему. Как говориться: Меньше знаешь – дальше едешь (или дольше).
Гепатитка*
Это безымянная речка, протекающей мимо бригады. Она берет начало в озере, которое находится в сопках выше уровня самой бригады, огибает её и бежит дальше (но очень недалеко) на Север и заканчивается на южном побережье Баренцева моря. Я, конечно, могу ошибаться. И у речки есть свое название, и начинается не в озере, и впадает не в море, а в губу, а потом в море. Не в этом суть. Просто эта неглубокая в своём быстром течении мимо бригады речка с родниковой прозрачностью и зуболомительной температурой так и притягивала напиться. Но грозный начмед бригады, завидев матросов, особенно юных, возле речки и пытавшихся отведать леденящих струй, не уставал пугать. Тем что, несмотря на кажущуюся чистоту она полна гепатитных палочек. Поэтому начмеда звали Гепатитом, а уже в честь него и речку – Гепатиткой.