Т Р О Л Л Е Й Б У С
Рабочий день закончился.
Он собрал бумаги и уложил их двумя ровными стопками по краям стола. Уходить не хотелось, но и задерживаться причины тоже не было.
В окошко неудержимо ломилось яркое послеобеденное солнце.
Какое-то время он постоял у окна, поглазел на прохожих, потом надел пиджак и вышел на улицу.
Людей на остановке, как и всегда в часы пик, было много. Каждый подходивший автобус или троллейбус брали штурмом с яростным, неподдельным энтузиазмом. Ему почему-то подумалось, что вот, наверное, в такой толчее, задерживая и мешая друг другу, люди врывались в подъезды Зимнего дворца в одну из осенних ночей 1917 года.
Но предаваться посторонним размышлениям было не самое удобное время. Подошел следующий троллейбус, толпа подхватила, затянула его в свое нутро, сжала со всех сторон, неудержимо повлекла к распахнутым дверям и впихнула внутрь троллейбуса.
Ощущая со всех сторон разгоряченные тела и чувствуя затылком чье-то жаркое дыханье, он несколько раз пошевелил всем телом, чтобы оно могло изменить свою форму, поджалось там, где для него не было места, и, наоборот, расширилось, где какое-то незримое незанятое пространство еще оставалось. Это ему удалось и дышать сразу стало легче.
Троллейбус резко дернул с места и все навалились друг на друга, потом так же резко затормозил. Выполнив операцию по утруске пассажиров, водитель плавно тронулся и, набирая скорость, повел машину по широкому проспекту.
Спустя несколько минут в салоне стала налаживаться своя привычная жизнь. Начавшаяся в середине салона, ленивая перебранка перекинулась в самый его перед, где уже кто-то истошным голосом визгливо кричал, что ему сели на голову. С задней площадки среди общего гула голосов доносились незлобливые матюги. Острый край чьей-то сумки или портфеля врезался в ногу и, как он не пытался изменить положение ноги, ничего не получалось.
Тогда он глубоко вздохнул, закрыл глаза и представил ее рядом с собой. Куда-то ушли все посторонние звуки, сразу стало свободнее. Она смотрела ему в глаза и улыбалась.
Он взял в свою руку ее ладошку и ощутил ее приятный холодок. Перебирая ее пальцы, он, наконец, добрался до мизинчика и долго гладил его. Тонкий и нежный, этот пальчик всегда особенно волновал его, иногда даже до слез, когда он пытался себе представить, как этот пальчик наравне со всеми остальными выполняет повседневную нелегкую женскую работу.
- Я очень волновался, что ты сегодня не придешь,- сказал он.
- Я стараюсь не опаздывать,- ответила она почти беззвучно, одними губами.- Ну, как ты?
- Ничего, держусь. Правда, порой бывает очень трудно.
- Я очень скучаю по тебе, мы так редко видимся, только утром и вечером. Почему ты никогда не ездишь в выходные дни?
- Не получается…
Он полуобнял ее одной рукой и легонько притянул к себе. Ее волосы оказались возле его лица и он с наслаждением почувствовал сладковатый пьянящий запах.
- Я люблю тебя. Я очень люблю тебя!- прошептал он ей на ухо и почувствовал, как она обвила его рукой за талию и крепко прижалась к его груди.
Он продолжал и продолжал говорить ей ласковые и дурашливые слова. Она то улыбалась, то слабо протестовала…
- Конечная! Конечная, гражданин! Троллейбус дальше не идет!- донесся до него резкий, усиленный динамиком голос водителя.
Он открыл глаза, с недоумением оглядел уже пустой салон и медленно вышел из троллейбуса.
Неторопливо дошел он до дома, поднялся на свой этаж и открыл дверь. Сняв пиджак и переобувшись, он прошел на кухню.
На кухне было подчеркнуто чисто, холодно и ничем не пахло. Поставив чайник на плиту, он обернулся. В дверях стояла жена.
- Что так поздно? Где ты мотался?- плохо скрывая неприязнь, спросила она.
Он даже не взглянул на часы, потому что вчера в это же время она спросила, почему так рано. Ввязываться в бессмысленную перебранку ему не хотелось. Слегка оттеснив ее плечом, он прошел в комнату и сел на диван.
Прислушиваясь, не закипел ли чайник, он думал, что вечер перетерпит, ночь переждет, а утром, втиснувшись в переполненный троллейбус, глубоко вздохнет, закроет глаза и…
Фотография из Интернета.