ЭПИЛОГ
Над бывшим гнездом разврата разразилась гроза.
Она была очень сильной. Молнии соревновались между собой, стараясь поразить ненавистный дом, словно бы кто-то очень разумный бросал в это усталое строение свои стрелы.
Вдруг одна из стрел попала в цель.
Огонь увидели только в середине ночи; он плясал внутри дома, словно бы пьяный мужик в кабаке, круша всё, что мешало ему веселиться. Никто не мог помешать ему, люди боялись только одного, что пожар может затронуть деревья, а те перенесут огонь на их постройки.
Июльская ночь наполнилась суматохой. Люди таскали воду, ожидали помощи от профессиональных огнеборцев, и, наконец, обрадовались, когда с небес полились потоки воды. Ливень уничтожил ярко-алую ко-рону над этим особняком и полился внутрь, развозя по паркетному полу грязную жижу.
«Ну, вот и всё… Доигрались…»
«Там, что ли этих девок держали?»
«Там…»
«А чего же мы ничего не видали?»
«А чего нам видать. Нам видать нечего…»
« Говорят, сегодня по телеку будут показывать, как царя с царицей хоронить будут. Приходи, мне брат новый «Самсунг» купил. Посмотрим а?».
Нели не отрываясь смотрела, как матушка Анна вяжет платок.
Она сама желала научиться так хорошо вязать. Забыть о своих играх и найти для себя полезное хобби. Но взгляд предательски падал на черно-белую фотографию на вклейке в книгу…
«А зачем их всех побрили наголо?»
- Так они корью заболели. А потом у них волосы стали выпадать. Вот доктор и велел им начисто по-стричься. В этом, милая, греха нет. Грех чужую красоту на себя брать. Себя украшать, а о душе забывать. Вот ты выдумала себя. Так тебя раздели и в самую грязь и сунули. И не думай, что всё просто так. Это ведь на пользу тебе пошло. И всякому человеку всякое испытание Божье на пользу идёт. А ты ведь, наверняка, думала, что же меня такую чистенькую да разумненькую в хлев со свиньями…
- Да не думала я так… Истинный крест – не думала. А вы меня вязать выучите?
- Выучу. И вязать. И на машинке строчить. И всему научу. Коли человек руки занять может, то и голо-ва у него в порядок приходит… Вот у тебя руки были на свободе, вот и мысли плясали.
- Нет. Я уроки делала…
- Уроки… да тебя ведь не за уроки спрашивали. А так, видят, что не глупая, на тебе очередную пятё-рочку. Ты и рада. Думаешь, что всё уже знаешь. А коли делать нечего - так и помечтать – не грех… А коли мечтать начнёшь, тут к тебе гости эти и приходят и всякий со своим. Тебя на самом лёгком уловили. И скажи спасибо, что вовремя ты от этой скверны избавилась, что вовремя омылась слезами, и через слёзы-то те спасе-ние и обрела.
- Да, какие такие слёзы? Я ведь хозяйке, прости Господи, манду лизала. Какие это страдания? Вот Лю-дочка, та хоть унитазы мыла. А я…
Нелли зажмурилась. На мгновение ей показалось, что она вновь видит вагину Руфины. Та нехорошо скалилась, словно бы приглашала ещё раз провести языком по опротивевшей ей плоти.
Нелли ещё не знала, что до конца жизни её отца осталось всего чуть больше месяца.
Она смотрела на экран телевизора и понимала, как мало в сущности видела, как мало знает, как, нако-нец, привыкла к своей спасительной фантазии.
Гробы с останками царственных мучеников несли к Петропавловскому собору. Нелли вспомнила, как всего пять дней назад прикладывалась к иконе этих Апостолов, как наконец слушала рассказы матушки анны о том, что один из них был рыбаком, а второй был гонителем христиан и звался Савлом.
Она позабыла даже о ненавистной Инне. Она бы очень удивилась бы, узнав, что также как она брито-голова и теперь сидит перед телевизором и грызет семечки, стараясь не замечать позорных для других разно-направленных, но совмещенных равносторонних треугольников, которые люди зовут Звездой Давида.
Инна не веровала ни в закон Моисея, ни знала она и иной какой-либо религии, и теперь нося на своём лбу знак предка Иисуса из Назарета, она стыдилась ещё больше.
С таким знаком нельзя было быть по-прежнему развратной. Да и секс стал ей противен, она посмотре-ла на обжор и теперь её выворачивало наизнанку от одной мысли о простых ни к чему не обязывающих тело-движениях.
Ей позволяли жить. Ходить из комнаты на кухню и исполнять свои физиологические нужды. Но те-перь она даже не вспоминала о некогда боготворимом ею парне.
А тот также старался не думать о ней. Он был зол и напуган и мечтал только об одном – смерти. Его научили только спать и есть и ждать, когда эту еду принесут. Что-то дворняжье пробудилось в этом осиротев-шем парне. Он дрожал и ел, как собака, не вставая с колен.
Но Нелли еще ничего не знала об этом. Она была рада. Что обрела тихую гавань для своей души и про-сто смотрела, как шерстяная нить становится удивительно красивым шерстяным полотном...