ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Омар Альбертович не верил своей удаче. Он был доволен собой. За какие-то полгода он стал миллио-нером. Миллионером, обведя вокруг пальца двух чадолюбивых идиотов.
Теперь только одно мешало его счастью – эта прилипчивая словно американская жвачка новоявленная знойная вдовушка. До мадам Грицацуевой Нателле Робертовне было далеко, но она всё ещё надеялась на но-вую страницу в своём интимном diary . И главным действующим лицом в этом никому не нужном романе предстояло стать ему.
Омар Альбертович не собирался возвращаться в кипящую гневом Россию. Он давно подозревал какой-то подвох в бесконечной карусели, когда Президент вынужден умиротворять глупых и никчёмных людишек с депутатскими билетами. Он сам был не прочь встать в один рад с демонистым, но слегка лысоватым БАБом, или скорее стать им – по своему возрасту он мог давно претендовать на министерское кресло.
Нателле Робертовне этого было мало и много одновременно. Она не хотела вылезать из этого уютного городка, как не хочет улитка покидать своей раковины. А жизнь где-нибудь в Москве или, не дай бог, за грани-цей, казалась ей страшным искусом.
Но Омар Альбертович мечтал о покорении мира, о собственном шале в Швейцарии, он бы назвал его как-нибудь изысканно, «Приют горного орла» например, а затем можно было приобрести личную яхту или реактивный самолёт. Примерно такой же по размерам, что тот, на котором они улетали из Саратовского аэро-порта.
Земля с её квадратами полей и полосками шоссе скрылась за пеленой облаков, А самолёт взял курс на турецкий курорт, туда, куда Нателла Робертовна давно метала попасть.
«А потом мы поедем в Париж?» - шептала укачиваемая невеста.
- Поедем.
- На «Восточном экспрессе»?
- Разумеется.
О «Восточном экспрессе» Нателла Робертовна узнала из знаменитого детективного романа. Она почти каждую ночь раскрывала дешёвую карманную книжицу и, словно собака кость, обсасывала первую фразу «Вдоль платформы сирийской станции Алеппо вытянулся состав…»
Она словно бы оказывалась на этой сирийской станции, оказывалась совершенно случайно, словно во сне. Ей хотелось такого путевого комфорта и недоступного одиночества, когда никто не маячит вблизи и не предъявляет своих прав ни на её тело, ни на её душу.
Омар Альбертович пока что гипнотизировал её своей галантностью. Он был на кота, собирающегося закусить мышью. Но она не замечала, что становится жертвой, напротив, ей нравилась вся эта галантная охота.
Рахман и Роксана радовались отсутствию старших в их жизни. Роксана уже всерьёз считала себя кино-звездой. Роль Вали была вызубрена назубок. И оставалось только привыкнуть к своему названному брату.
Визит Венедикта немного нервировал Рахмана. Он не знал, как он должен поступить – не оставлять сестру с этим парнем наедине, или скромно удалиться, позволив той самой решать свою судьбу.
Роксане хотелось второго. Ей отчего-то казалось, что изменяет кому-то их этих двух своих партнёров. Возня с Рахманом была преступна, а тело Венедикта было пресно, словно засохшая лепёшка.
«Я пойду в гараж. Там у меня мой друг дожидается…»
Японский мотик был голубой мечтой Рахмана. Он, конечно обзавёлся не только железным конём, но и самодвижущей каретой. Но пока он был обычным недорослем с не очень сложными для угадывания желания-ми. Он хотел быть сильным и независимым, но мечтая об этом, он не замечал, как прогибался под ненавистно-го отчима, который превратил его в своего невольного союзника.
Он затянулся в узкие джинсы, натянул на свой мускулистый торс слегка полинявшую футболку с сим-волом североамериканского баскетбольного клуба и выскользнул за дверь.
- Смотри, не глупи, - сказал он провожавшей его сестре.
Роксана покрутила пальцем у виска. Она давно ощущала себя взрослой, эта ранняя взрослость пьянила, как перестоявшийся виноградный сок.
Венедикт решил идти к Роксане в одиночку. Он устал от материнского надзора. Мать совсем недавно стала оставлять его одного в ванной. Боясь, что он не так умело справится с мочалкой или подскользнётся на гладком дне ванны, словно бы на коварной ледяной дорожке зимой.
Венедикт хотел знать. Из чьего семени он произошёл. Мальчишки во дворе давно перестали верить в аиста и капусту. И им нравилось разрушать иллюзии других, повествуя о том, как в действительности делаются дети.
Иногда в их доме проявлялись купюры. Мать их приносила с почты, приносила и прятала, словно бы они были ворованными. Венедикту это не нравилось, он был готов ходить круглый год голышом только бы не видеть этих проклятых купюр, которые сначала оборачивались грудой монет, а затем становились просто неви-димками.
Теперь он думал, что разбогатеет. Такие же мальчишки, как и он улыбались с телеэкрана. Венедикт любил заглядывать в магазины радиотоваров и смотрел на экраны японских телевизоров, мечтая, что когда-то и у них будет такой телевизор, и не только телевизор, но и видеомагнитофон.
Мать хотела, чтобы он остался честным и разбогател. Но Венедикт чувствовал, что это не возможно. Что он будет или честным дураком или умным пронырой. И по-своему жалел мать. Ведь его рождение было её ошибкой – он должен был сгинуть в каком-нибудь медицинском сосуде, как сгинула его двоюродная сестра. Он так мечтал иметь старшую сестру, но родители его тёти думали иначе. Они и его считали неполноценным и сторонились, словно бы он был болён какой-нибудь стыдной для ребёнка болезнью.
Для него встреча с Роксаной была маленьким чудом. Та показалась ему вновь обретенной родственни-цей, родственницей, которая ближе любой одноклассницы, и чьё тело не так страшно исследовать. И теперь он решил ничего не говорить матери, а попросту попробовать стать ближе к своей партнёрше по съёмкам.
Роксана также чувствовала симпатию к Венедикту. Она даже забывала, что должна называть его Кари-ком, а сама отзываться на имя Валя. Эти псевдонимы были глупы. Как собачьи клички. От них веяло детством, гораздо проще было самими собой.
«А может это и есть любовь?», - думала Роксана, разглядывая своё отражение в зеркале. – «Может именно так влюбляются?..».
Звонок в дверь был всё-таки неожиданен, как и звонок на урок после долгой и шумной перемены.
Роксана запамятовала о своей наготе. Точнее, это Валя разгуливала сейчас нагишом, но не по квартире, а по воображаемым травяным джунглям. И подойдя к двери, она посмотрела в глазок, словно бы в дырочку в стебле камыша.
Быть ростом с Дюймовочку и жаждать встретить обескрыленного эльфа было забавно. Роксана распах-нула дверь и почти втащила слегка смущенного Венедикта в квартиру.
«А чего это ты – голая?» - дрожащим голосом спросил он.
- Вхожу в образ. Ты тоже давай раздевайся, а то скоро мой брат из гаража вернётся.
- У тебя есть брат?
- Ну, да… Он старше меня… Ну в общем это не важно. Он в одиннадцатый класс перешёл. И у него уже есть подруги, и он трахается с ней.
- Как трахается. Он её бьёт?
- Да нет. Он просто засовывает свою письку в её письку, и двигает ею в ней, словно ёрщиком в бутыл-ке.
- Это наверно, противно.
- Нет, это клёво. Только от этого беременеют иногда.
- Как?
- Ну, у женщины начинает расти живот, а через девять месяцев из неё выпазит ребёнок, словно бы бу-тылка «Кока-колы» из автомата. Когда я стану старше, я также смогу забеременеть. Например, от тебя.
Венедикт покраснел. Его взгляд всё время цеплялся за пупок не то Роксаны, не то Вали, а сам он никак не хотел становиться Кариком. Но делать было нечего, и он стал раздеваться, как привык это делать в кабинете у педиатра.
Рахман был рад одиночеству. Омар Альбертович был далеко. Он обхаживал его мать, словно породи-стый кобель сучку, со всяческими церемониями. Рахман одновременно презирал и боялся этого человека. Он не до конца верил в его искренность. Ведь не мифический Оболенский, а этот стареющий наглый пройдоха убрал с пути его родного отца.
Теперь он медленно, словно злой сказочный колдун принцессу совращал его сестру. Роксана уже не была так невинна. В её маленьком теле жила большая сексуальная бестия. И было ясно, что со временем, она дойдёт до края в своей игре.
Рахмана это не слишком волновало. Он был немного расстроен, Инна отдалилась от него, и смотрела как-то слишком брезгливо, словно бы у него воняло изо рта. Или он случайно обделался.
Увлечённый своими воспоминаниями, он не заметил, как шуршит гравий под чьими-то ногами. Но эти шаги были всё ближе и ближе. И наконец…
Пьеро презрительно смотрел на лежащего ничком парня. Гафуров-младший всегда раздражал его. Он, защищенный своим папочкой, творил такое, что волосы у других вставали дыбом. Для этого малыша не было ничего святого, любая девчонка могла подпасть под его воровское очарование.
Первой жертвой была чистенькая и в меру умненькая отличница из его же класса. Она пришла сделать ему выговор за прогулы, а спустя полчаса уже весело барахталась на диване не понимая, что её ожилает после этой горячей, но такой приятной возни.
Она была рада приводить к Рахману своих подружек. Те сначала смущались и прятали взгляд, а затем, освободившись от навязанных родителями одёжек становились пародией на взрослых любовниц, стараясь своими пока ещё взрослеющими телами совершить то, что взрослые и умные люди именуют – «половым ак-том».
И вот теперь этот ловелас был повержен. Было, конечно, легко в мыслях взять охотничий нож и отре-зать его гордость, как угодливый продавец в каком-нибудь сияющем чистотой мясном отделе отрезает от цепи сосисок лишнюю. Но член был похож на сосиску лишь номинально. Скорее он был грибом, как и Ленин. Пьеро рассмеялся. Десять лет назад он охотно верил во всю эту чушь, но теперь книги по философии расставили всё по своим мечтам в его чердаке.
- Ты смотри. Не сдох бы? – заметил осторожный Незнайка.
- Притворяется, сука, - буркнул Пьеро. – Во, блин народец пошёл, его спросишь: который час!», - а он в обморок падает.
- Освежить что ли его. Только у меня «Шипра» нет, только газировочка с лимонным сиропом, - усмех-нулся Незнайка, как-то театрально расстёгивая ширинку на опостылевшем ему костюме.
От неприятной струи, бьющей по лицу, Рахман слегка пришёл в себя. Он стал отплёвываться и стонать.
- Где я? – голосом умирающего Гамлета спросил он.
- Где, где! В Караганде! ***к выпендревываться. Слышь, братан, будешь прикидываться шлангом, мы тебя на куски порежем. Как салями…
Рахман испугался. Он не предполагал, кто эти люди, и за что они могут его ненавидеть. Особенно его смущал Пьеро. Тот угрюмый, ушедший глубоко в себя человек был слишком зол. Было ясно, что он не терпит возражений и при любом удобном случае пускает в ход кулаки.
А Рахмана давно не били. Он привык к расслабляющим ласкам своих пассий. Постоянное стремление к ублажению слегка потрепала его мускулатуру. И теперь он долго соображал, где у мужчины печень.
«Ну, вот молодец. Теперь вот этого глотни. В раз в норму придёшь. Ты ведь забыл, что тебе дядя Омар говорил: «Встреть гостей…» Так мы те самые гости и есть. Мы на твоего будущего отчима работаем. Пока он твой мамочку обхаживает.
- Ну, ничего отца он уже потерял.
Рахман вдруг представил, что это не какой-нибудь известный актёр, а он сам бегает по сцене и пытает-ся отомстить за убиенного отца. Что Инна, не Инна, а дочь главного королевского советника с каким-то ужас-ным именем, похожим на название химического элемента. И зовут её так же дурацки – Офелия. И что она цел-ка и немного от этого не в себе.
- Вот что дружок. Мы пока что в твоей квартирке перекантуемся. А ты тут поживи. Отдохни от своих подвигов геркулесовых. За свою сестрёнку не бойся. Нам таких малолеток и даром не нать. Это ты – у нас пе-дофил латетнтый. Так. Что. Давай сюда ключики. И от квартирки, и от гаража. Надо ведь нам тебя кормить, а то ты тут копыта откинешь, всю округу завоняешь.
- Не хочу.
- Ах, не хочешь?! А в дыню хочешь. Слушай, мальчик, ты и так накосячил достаточно. Если сейчас поймут. Кто всю эту шарманку завёл, то тебя в камере быстро в Раю перекрестят. Ведь это ты тех девчонок в омут толкнул. Ты, и твоя девица. Но теперь она уже заплатила за это… Осталось с тебя, дорогой, плату за про-езд взять, а то как-то стыдно в рай зайцем ехать.
Ботинок Незнайки нацелился на грудную клетку Рахмана.
Роксана потеряла счёт времени. Это было более захватывающе, чем игра в куклы. Забыл о том, что день сменяется вечером и Венедикт. Это всё напоминало глупую репетицию во время детсадовского мёртвого часа. Только Роксана не читала ему, стоя в углу стихи, а показывала всё то, что можно было увидеть только у взрослой и многое повидавшей женщины. Венедикт был доволен.
Стыд испарился и из его души. Он норовил приблизиться к Роксане и уловить её отдающее ментолом дыхание. Но та ускользала от него, боясь окончательно стать такой же развратной, как Инна.
Вдруг взгляд Венедикта упал на циферблат настенных часов. Те показывали половину десятого вечера. Роксана как-то незаметно включила бра, что Венедикт не заметил наступления сумерек.
Ему вдруг захотелось по-большому.
«Я пойлу покакаю», - голосом Карика сообщил он.
Роксана прыснула. Она вдруг совсем позабыла, что Венедикт не заводной куклёнок. Он был слишком молчалив, и только его член, словно стрелка семафора докладывал ей о состоянии этого мальчишки.
«Наверняка Рах попёрся к Инне. И они будут ****ься. Так чем я хуже… Я тоже хочу быть взрослой. Пусть даже с этим…» Роксана замолчала, она не знала, как ей лучше определить Венедикта, который совсем не походил на Рахмана, а вёл себя, как впервые испытавший позыв к семяизвержению пай-мальчик
Он долго сидел в туалете.
«Или у него запор. Или он дрочит, козёл!».
Поразмыслив, Роксана поняла, что лучше, если сперма Венедикта сгинет в канализации. Что береме-неют только дешёвые лохушки, а она будущая секс-звезда не может позволить себе этого уродства.
…Ноги двух названных родственников торопливо сплелись. Роксана была рада потревожить сердце своего партнёра по съёмкам. Он был для нее скорей любовником, чем другом. Пример разбитной и готовой ко всему Инны так и стоял перед глазами начинающей развратницы.
Одно только беспокоило её, ещё недавно вялый член Венедикта подозрительно быстро твердел, и в нём могли пробудиться неугомонные живчики, те живчики, чьё самоубийство делает из одиноких клеток людей.
- Осторожно, ты обрызгаешь мне живот, - шепнула она, закрывая глаза и норовя уловить член назван-ного брата своими бёдрами. Но Венедикта не собирался отдавать своего дружка в плен, он решительно защи-щал его и был готов идти до конца в своём стремлении к счастью.
«Ну, хватит, Карик, я спать хочу…
- Я люблю тебя, Валя…
- Хватит, хватит… Ты забылся. Неужели я полюблю такого, - хотела уже выкрикнуть Роксана, но губы Венедикта уже закрыли ей рот…
Поцелуй едва не задушил её. Роксана жаждала второго и третьего. Но Карик весь вспотел, словно бы их заперли в раскаленной парилке.
- Ещё, - прошептала она. – Ещё…
Незнайка с Пьеро старались не шуметь, открывая дверь квартиры Гафуровых. Им не хотелось про-слыть взломщиками, особенно сейчас, когда страх разоблачения отступил на второй план. Незнайка мысленно чувствовал роковое покусывание машинки на своих рыжих кудрях, а более молчаливый Пьеро готовился вспомнить все навыки карате и джиу-джитсу.
Они оба не хотели оказаться в тюрьме. В сущности, по их мнению, они ничего не сделали. Подумаешь, обработали с полтора десятка «тёлок», которые сами были не против того, чтобы оказаться в уютном доме. А то, что за этот уют они платили наготой и отсутствием волос на голове было не так уж важно. Ведь никто не спрашивает у парней, нравится ли им ходить обритыми наголо и носить форму, когда они идут в армию?!
Пройдя прихожую, побывав в гостиной, оба налётчика решили заглянуть в спальню. Они приготови-лись войти, когда кто-то там за дверью заворочался и сладко прошептал: «Карик!»
Свет от фонариков бегал по заспанным лицам обоих любовников. Валя испуганно тёрла глаза, не же-лая становиться Роксаной, а Венедикт ли, Карик ли поднял правую руку вверх, желая, не то прикрыть глаза от слепящего света, не то отдать незнакомцам пионерский салют.
- Ну, что. Салют, крошки. Твой брат попросил присмотреть за тобой, - проговорил Пьеро, старясь не пугать девочку своим грубоватым голосом.
Он чем-то напоминал сказочного волка, что только что побывал у кузнеца. Голос был неестественным, от него веяло ложью, как мусорного бака разлагающимся мусором.
Венедикт попытался сыграть роль смелого любовника. Он то догадывался, что обычно любовники прячутся в шкаф и дрожат там, словно глисты в кишечнике, опасаясь вторжения клизменной струи. Но пока-зать этим двум свои ягодицы не мог, опасаясь предательского натиска сзади.
Роксана была рада стать прежней пай-девочкой. Но ей казалось, что она уже совершила непоправимое, что уже стала женщиной – всерьёз и надолго, что теперь её будет трудно заставить поверить в обратное. Что теперь надо как-то выбираться из того омута, в который она сама себя затолкала.
«А где Рахман?» - осторожно поинтересовалась она.
- Брат твой. А он уехал. Взял мотоцикл и уехал. А он разве не говорил, что мы придём. Ах, он проказ-ник. А ты, смотрю, смелая девочка, спишь без трусиков. Ну, конечно, ведь здесь жарко. Не так ли?
Пьеро был бы рад приняться за укрощение этого существа тотчас. Он вдруг понял, что Омар был гени-ем, он смотрел на много ходов вперёд, словно опытный шахматист, и теперь уже Роксане предстояло отдувать-ся за грехи своих ближних .
«А с этим, что делать? Кокнуть, что ли? – пиратским шепотом поинтересовался Незнайка.
«Не убивайте меня, - вертелось на языке Венедикта. Он вспомнил о матери, о том, что ему ещё не ку-пили нового школьного костюма, что он вообще ещё не получил гонорара за съёмки, и что он просто хочет ка-кать. Думая обо всём этом, он тонко, но пронзительно пукнул
Этот осторожный голос кишечника был похож на неуместный вопрос на контрольной работе. Пьеро был слегка возмущён, но не подал вида, напротив, он был готов приласкать этого паренька. Потрепав его по горячей, отчаянно попунцовевшей щеке.
«Ну, ладно, отдыхайте пока. Завтра у нас с вами много дел. Будем жить, жить, дорогие мои. И будем работать. Время деньги – как говорили древние. Ещё Аристотель… - Пьеро садился на любимого конька и был готов ехать на нём бесконечно.
Венедикту вдруг стало всё равно. Он чувствовал, что становится марионеткой. Кто-то невидимый дёр-гал его за ниточки и заставлял улыбаться этим господам. А Валя ли, или смуглокожая черноглазая Роксана не то притворялась испуганной, то ли по-настоящему была ею.