Я слышу шум. Шорох шагов над головой.
Кто идёт по моему мосту?
Я сижу внизу, терпеливо поджидая прохожих, и с каждого беру плату за право перейти с одной стороны на другую. Я – тролль из-под моста.
Мост – это особенное место. Неважно, что лежит внизу: река, овраг или автострада, по которой бегут машины. Мост всегда остаётся мостом. Дорогой, которая соединяет два берега реальности. Здесь привычный вам, людям, мир надвое разрывает трещина.
На что бы вы ни смотрели, глядя с моста – вы смотрите в бездну.
Туда, где живут такие, как я.
… Их двое. Парень и девушка. Тяжёлые ботинки и туфельки на каблучках. Каблучки сбиваются с ритма, стучат то чаще, то реже: она с трудом подстраивается к его широким шагам.
– Подожди. Давай немного постоим тут, так красиво…
Я чувствую гордость. Вид с моста я создавал тщательно и с любовью. Подсвечивал облака, затушёвывал изгиб реки туманной дымкой, добавлял воде блеска, а деревьям на берегах – зелени.
– Я брошу с моста монетку. Говорят, если бросить в воду монетку, потом возвращаешься на то же самое место. Я хочу как-нибудь сюда вернуться.
– Глупенькая, – смеётся он.
Глупенькая, улыбаюсь я. Раньше, когда люди знали и помнили о нас, под мост и впрямь бросали монеты. Для того чтобы благополучно перейти его и беспрепятственно вернуться. Не туда, откуда бросил монету, а просто – вернуться домой.
Но и тогда это не помогало, потому что в уплату за переход по мосту я беру вовсе не те деньги, что лежат в ваших кошельках.
Девушка перегибается через перила, её волосы мягкой волной падают вниз, ветер перебирает длинные, светлые пряди. Если бы я захотел, я мог бы до них дотронуться.
Мимо меня, сверкнув в солнечном луче, летит серебристая кругляшка. В тот момент, когда она с тихим плеском падает в воду, парень говорит:
– Ты ведь выйдешь за меня замуж? – на его ладони лежит золотое кольцо, сияющее тонкими гранями под солнцем. Вещица не из дорогих, но сделана изящно, на мой вкус – а я знаю толк в драгоценностях.
Девушка молчит.
Я – внизу, под ними – качаю головой. Раньше, когда люди ещё помнили, что к чему, мужчина ни за что бы не стал произносить таких слов на мосту, между здесь и там, под взглядами из пустоты под ногами.
Он говорит:
– Знаю, я не самая удачная пара для тебя. У меня нет ничего, что я мог бы предложить…
– Это не важно, – прерывает его девушка, накрывая его руку своей. – Я выйду за тебя.
Парень обнимает её.
И тогда я протягиваю удлинившиеся руки к людям, стоящим на мосту – невидимый для них, поглощённых друг другом.
… Золото. Полновесные, тяжёлые монеты приятно текут между моими пальцами. Драгоценные камни – от мелких до крупных, размером с голубиное яйцо. Кладезь сокровищ. Это девушка.
Запускаю руку в карман её спутника – там тоже есть чем поживиться.
Удачный день.
Обычно с каждого, кто переходит мой мост, я беру одну золотую монету. Но не сегодня: слишком соблазнительно выглядят камни передо мной. Для очистки совести решаю, что не возьму платы с мужчины – пусть девушка рассчитается за них обоих.
Я долго катаю в пальцах огненно-алый рубин гладкой огранки, светящийся изнутри, вспыхивающий, словно живое сердце – и с сожалением выпускаю. Этот камень не для меня, он чересчур дорог. Выбираю себе округлый кусок янтаря тёплого, медового оттенка и вынимаю руку из её карманов.
Она передёргивает плечами, словно от холода.
– Идём?
– Да.
Он смотрит на неё радостно и счастливо, а она нервно улыбается в ответ, не в силах понять, отчего ей вдруг стало неуютно.
Парочка уходит, взявшись за руки, и девушка опять сбивается с ног из-за слишком широких шагов своего спутника. На её безымянном пальце – его кольцо.
Я рассматриваю мягко светящийся камень на своей ладони. От него веет теплом, чуть пахнет корицей.
… Летний полдень стоит над рекой. Небо цвета глубокой, густой синевы. Солнце сияет в зените, отражаясь в воде, превращая реку в танцующее зеркало, в кипящее серебро.
Вот что я забрал у неё. Способность видеть и чувствовать, дар замечать все краски этого мира и наслаждаться ими.
Может быть, она художница, размышляю я, любуясь своим мостом, изогнувшимся по-кошачьи между небом и водой. Что ж, если так, то в ближайшую пару месяцев ей не создать ничего стоящего.
Со временем утраченное, скорее всего, вернётся. Вытащенный мною камень останется у меня, а там, откуда я его взял, появится другой, такой же или почти такой – так вырастают жемчужины в раковинах.
Я с сожалением откладываю янтарь в сторону, и летний день перед моими глазами выцветает.
В мой горшок с сокровищами сегодня попала стоящая вещь.
Мой горшок зарыт в том месте, где мост касается земли. Он заполнен на две трети. В тот день, когда он наполнится доверху, я обрету то, что каждому из вас, людей, даётся с рождения. Душу и свободу.
Больше всего в моём горшке золота, хватает и серебра. Камней немного, и каждый из них я выбирал себе тщательно и придирчиво – так, чтобы они подходили один к другому. Иначе можно получить душу, раздираемую на части противоречивыми желаниями, потребностями и способностями. Это мне ни к чему.
Медь, расхожие монетки, душевную мелочь, я в свой горшок не кладу. Если и приходится брать медяшки в уплату с бедных душой, я приберегаю их для развлечений.
***
Вниз по узкой тропинке, ведущей под мост, осыпается песок. Мелкая галька хрустит под чьими-то ногами.
У меня гость.
Он одет щеголем – перед моими глазами появляются сперва начищенные остроносые туфли, потом брюки и пиджак цвета бутылочного стекла, и, наконец, аккуратный цилиндр.
– Как жизнь? – спрашиваю я, двигаясь, чтобы освободить место на старом бревне, которое сходит у меня за диван в гостиной.
Гость скептически проводит рукой в светлой перчатке по рассохшемуся дереву и вздыхает:
– Не так чтоб очень. Этот месяц выдался неудачным – ни одной приличной сделки. Кажется, люди стали совсем скупыми.
– Или поумнели, – отвечает ему мягкий женский голос, хозяйка которого бесшумно выныривает из густой тени под мостом. – Садись, Пат, бревно от того, что ты его трёшь, чище не станет.
Следуя собственному совету, Лиз опускается на бревно, не заботясь о сохранности юбки.
– Хочешь сказать, тебе есть чем похвастать? – спрашивает Пат.
Она смеётся, и её смех звучит как шелест листвы под ветром.
– Мужчины всегда остаются мужчинами, как бы умны они ни были… конечно, мне есть чем похвастать, старый зануда. Робин, – это она ко мне, – я захватила с собой кое-что перекусить, чтобы вино шло веселее.
Пока они цапаются, я успеваю разжечь костерок и нанизать на прутики сардельки, которые принесла Лиз. Разливаю вино из припасённой бутылки.
– За удачу, – говорю я, делая глоток, – чтобы золото текло рекой!
Мы сдвигаем пластиковые стаканы, приветствуя тост.
Рыжеволосая девушка в мини-юбке, пожилой старомодный джентльмен и здоровяк в рваных джинсах и заношенном свитере – между нами куда больше общего, чем показалось бы случайному прохожему на первый взгляд.
Мы занимаемся одним и тем же делом, взимая дань с людских душ в уплату за свои услуги.
Тролль, лепрекон и лиса-оборотень.
Мост Пата – радуга, и его горшок с золотом спрятан под одним из её концов. Говорят, у людей, что прошлись по радуге, исполняются желания. Это чистая правда, вот только платить за возможность прогуляться по цветному мосту приходится очень дорого.
Лиз тоже, в некотором роде, исполняет желания – правда, только определённого сорта. Зато исполняет их так, что мужчины даже не замечают, ни сразу, ни потом, как много душевных сил отдали рыжей обольстительнице с лисьими глазами.
– По три медяшки на кон, – предлагает Лиз.
И высыпает на траву горсть блестящих, как рыбки, монеток.
Мы играем в карты – я держу для этой цели специальную колоду в сухой расщелине между камнями. Медяшки кочуют из рук в руки, приятно согревая теплом: вкус утреннего кофе, запах дождя, улыбка проходящей мимо девушки, сытность плотного обеда.
Задерживаю в ладони улыбку – эта монетка тяжелее прочих. Девушка похожа на кого-то знакомого, кого-то из прошлого, к простому удовольствию примешиваются тоска по несбывшемуся и желание чего-то нового…
– Лиз, забирай эту обратно, тут сплав с серебром.
– Чш-шш! – говорит она и замирает, запрокинув голову.
По мосту стучат каблуки. Знакомые шаги – я знаю, кто это.
– Ты ведь у меня в гостях, дорогая, – напоминаю я. – А я отвечаю за всё, что творится на этом мосту и под ним. Можешь говорить спокойно, никто тебя не услышит.
– Сейчас почти полночь, – Лиз всё ещё смотрит вверх. – Что она здесь делает?
– Просто стоит. Примерно через четверть часа повернётся и пойдёт обратно, – отвечаю я.
– Откуда ты знаешь?
– Она не в первый раз приходит сюда.
Стук каблуков замолкает. Отсюда, снизу, нам хорошо виден неподвижный силуэт, очерченный лунным светом, застывший у перил. Его можно было бы принять за статую, если бы волосы и платье не трепетали от ветра.
– Она выглядит несчастной, – замечает Лиз.
– Пожалуй, – соглашаюсь я. – Иногда доходит даже до слёз.
– Разбитое сердце? – предполагает Пат.
– Едва ли. Два месяца назад она согласилась выйти замуж, на этом самом месте. Если бы свадьба расстроилась, она бы не носила до сих пор его кольца.
– Вот как, – заинтересованно произносит Лиз. – Хотела бы я знать, в чём дело.
– Пойди и спроси у неё сама, – советует Пат.
– И пойду, – она вскакивает, приглаживает волосы и хватает сумочку. – Никуда не уходите, я скоро.
Говорят, от любопытства кошка сдохла. Должно быть, в тех краях, где придумали эту поговорку, не водились лисы. Лиса стоит трёх кошек, когда речь идёт о любопытстве.
– Эй! – негромко, чтобы не испугать девушку, окликает Лиз. – С вами всё в порядке?
Та медленно оборачивается:
– Пожалуй.
– Вы чем-то расстроены, – замечает Лиз.
Девушка смотрит на неё с опаской, но рыжую это ничуть не смущает. Нравиться и соблазнять – её талант. Ни одному человеку не сравниться с лисой в умении входить в доверие и морочить голову.
… А ведь она, и в самом деле, расстроена и от чего-то очень устала. Больше того, мне кажется, что золота в её карманах поубавилось, а оставшиеся камни выглядят потускневшими по сравнению с тем июньским днём, когда я её впервые увидел.
– По-моему, – Пат наливает себе ещё вина, – тебе известно побольше, чем ты сообщил нашей подружке.
Я отвлекаюсь от парочки на мосту и пропускаю мимо ушей следующую реплику Лиз.
– С чего ты взял?
– Я же вижу, тебя интересует эта девушка. А поскольку, в отличие от Лиз, пустое любопытство тебе не свойственно…
– Два месяца назад я взял с неё слишком высокую плату за переход через мост, – неожиданно сам для себя признаюсь я. – Ценный, редкий камень. Я надеялся, что потеря восполнится. Но прошло уже много времени, а на появление нового камня нет и намёка. Мне жаль, что так вышло.
Пат откладывает недоеденную сардельку и смотрит на меня, подняв брови.
– Не хочешь ли ты сказать, – говорит он медленно, – что тебя мучает совесть?
Я молчу. Он прав. Сверху доносится голос Лиз: «Вы знаете, мне кажется, мы встретились не случайно… вам необходимо выговориться».
– Выброси из головы, – советует Пат. – Если пойти по этой дорожке, можно зайти слишком далеко. То, чем мы занимаемся – воровство и обман, знаешь ли. Можно называть это платой за то, что мы даём… Но скажи мне вот что: как думаешь, многие люди ходили бы по этому мосту, если бы знали, что под ним сидишь ты? И сколько бы мне удалось заключать сделок, если бы я говорил клиентам всю правду о том, что им придётся отдать за исполнение их желаний?
– У тебя не было случаев, когда тебе хотелось это сделать? Рассказать правду и сорвать сделку? – спрашиваю я.
– Были, – признаётся Пат. – Но я ни разу не поддался искушению. Кстати, мы с тобой, кажется, остались одни.
И я понимаю, что на мосту никого нет – ни девушки, ни Лиз.
Рыжая возвращается только через полчаса. Молча присаживается у костра, берёт оставшуюся незамеченной сардельку.
– Рассказывай, – предлагаю я. – Куда ты её повела?
– Просто проводила до дома, – с достоинством отвечает Лиз. – Я не работаю с девочками, знаешь ли. Предпочитаю мужчин.
– И что?
– Всё просто, – Лиз выглядит довольной – Она поссорилась со своим женихом. Ну, с тем самым, которого ты видел два месяца назад. Вот и приходила сюда, на то самое место, где он подарил ей кольцо, вздыхать и плакать.
– И только-то, – хмыкает Пат, – как скучно.
– Угу, – говорит рыжая сквозь сардельку. – Я уговорила её завтра отправиться к нему, мириться, так что, возможно, больше она сюда не вернётся.
Я чувствую облегчение – дело не во мне. И понятно, почему её золото и камни выглядели так бледно: ссора с любимыми отнимает много душевных сил. И, возможно, когда парочка помирится, у девушки – как её, кстати, зовут? – всё-таки появится новый кусочек янтаря.
– А почему они поссорились? – уточняю уже из чистого любопытства.
Лиз пожимает плечами и хихикает:
– Ей показалось, что он её совсем забыл и она уже не так ему важна. Я объяснила, что многие мужчины, сделав предложение, сами пугаются будущей свадьбы и ведут себя холодно. К тому же, там замешаны какие-то деньги.
– Деньги? – подаёт голос Пат.
– Какое-то там наследство, которое жених получил совсем недавно и которое придётся очень кстати молодой паре. Так вот, он был занят с этими деньгами и новым домом, и совсем не уделял времени невесте.
– Забавно, – говорит Пат. – Ты, кстати, не узнала их имён – её и её жениха?
– Конечно, узнала, – хмыкает Лиз. – Мы болтали сорок минут, и, по-моему, она произнесла его имя не меньше сотни раз. Питер то, Питер сё. А её зовут…
– Кристина, – произносит Пат.
– Да, – подтверждает Лиз озадаченно. – Но откуда ты знаешь?
– … Забавно, – повторяет Пат с улыбкой. – Но так получилось, что история этой влюблённой пары мне и впрямь известна. Чуть меньше двух месяцев назад я встречался с неким Питером, который был по уши влюблён в некую Кристину.
И в этот момент я понимаю.
– Ты заключил с ним сделку.
Пат тихо смеётся.
– Верно.
Лиз смотрит на него, и я смотрю на него, а он разводит руками:
– На редкость выгодный клиент. Люди так часто хотят сложных вещей – чьей-то любви, собственного успеха или чужой неудачи. С этим всё было проще: ему нужны были деньги. Ради того, чтобы жениться и жить счастливо со своей любимой Кристиной. Что ж, деньги он получил и остался вполне доволен.
– И что же… точнее, сколько ты забрал у него? – спрашиваю я.
– Он был готов отдать всё, что у него есть. Всю душу целиком, – говорит Пат. – Я оказал ему услугу, когда забрал всего лишь часть. Конечно, лучшую часть, не без того.
– Ты отнял у него способность любить? – ахает Лиз. – Я всегда знала, что ты мошенник, но чтобы настолько!
– К вашим услугам, – кланяется лепрекон. От его улыбки мне становится неуютно. – Это был изумительной красоты рубин, как сейчас помню – его любовь. Стоящая сделка.
– А ведь она тоже любит его по-настоящему, этого неудачника, который продал самое ценное, что у него было, ради денег, – говорю я с невольной жалостью.
Лиз кивает: она, без сомнения, успела запустить пальчики в душу Кристины и хорошо рассмотрела все камни. И, конечно, не могла не заметить её рубина.
– Значит, ей не повезло, – отвечает Пат безмятежно. – Ты ведь помнишь, Робин, что я тебе говорил про совесть?
Под мостом повисает молчание. Несколько минут слышно только потрескивание догорающего костра.
Потом Лиз встряхивает волосами и спрашивает:
– Мальчики, кто-нибудь хочет ещё вина?...
***
Больше она сюда не приходит. С того дня, как я узнал её историю, проходит неделя, затем ещё одна, потом месяц. Девушка по имени Кристина не появляется у меня на мосту. Может быть, она последовала совету Лиз и помирилась со своим женихом. А может, наоборот, рассталась с ним.
Мы, как и раньше, собираемся втроём под мостом каждое полнолунье. Тот августовский вечер никто не вспоминает. Разве что, время от времени я ловлю себя на том, что стал сдержаннее и осторожнее в разговорах с Патом – просто так. На всякий случай.
Время от времени я думаю о Кристине. Чаще, чем стоило бы. Пару раз я даже собирался было попросить Лиз узнать, как у неё дела – уверен, рыжая не отказала бы мне. Но так и не попросил. Пат говорил правильно, советуя мне выбросить подобные мысли из головы.
И винить себя мне не в чем: ведь не я, а Пат виноват в несчастьях этой девушки. И, конечно, тот молодой дурень, что так задёшево продал свою любовь.
Как обычно, в уплату с каждого, кто идёт по моему мосту, я беру по одной золотой монете. Никаких угрызений совести я при этом не чувствую.
Однажды ко мне приходит мысль: если я увижу Кристину снова, я смогу ей помочь, вытащив из её карманов тот самый рубин, что мне так запомнился. Ведь сейчас её любовь, оставшись безответной, разрушает её душу и сводит с ума. Избавить от такой пытки – доброе дело. Я окажу ей услугу.
Странно, но почему-то, когда эти слова звучат в моей голове, я слышу голос лепрекона.
Ночи становятся длиннее и холоднее, вода в реке словно наливается свинцом. За ночь опоры моего моста обрастают ломким ледяным кружевом. Здесь, внизу, теперь царят сырость и пронизывающая до костей стужа. Человек на моём месте, вероятно, не выдержал бы и одной ночи, но я не испытываю особых неудобств. Я всего лишь тоскую о летнем тепле, как вы скучаете по зелёным деревьям и цветущим холмам.
В середине ноября из рваных мутно-серых туч впервые за эту осень сыплются и не тают тяжёлые снежные хлопья. Сделав своё дело, облака расходятся, небо словно становится выше над разом посветлевшими берегами – и вечером я при свете луны, впервые за много недель, могу снизу без труда разглядеть изгиб своего моста и тонкую вязь перил.
Именно в эту ночь я снова слышу наверху её шаги. Я узнаю их ритм, хотя сейчас они звучат иначе: вместо стука каблуков летних туфелек – сапожки с мягкой подошвой, почти беззвучно ступающие по свежевыпавшему снегу.
Но дело не только в этом. Она идёт медленнее, чем мне помнится, и в шорохе её сапожек я ощущаю отчётливый звук растерянности, которого не было раньше.
Я тянусь к ней, туда, наверх, сквозь прозрачный стылый воздух, к тёплу живой души. Я хочу знать, как она пережила то, что выпало ей с лёгкой руки моего лишённого жалости приятеля.
Но я не успеваю. Не успеваю совсем немного, я почти дотрагиваюсь до неё в тот миг, когда она нагибается через невысокие перила моста, и шагает вниз – и летит сюда, ко мне, в тёмную, ледяную воду.
Река глотает добычу с негромким плеском, серебряные пузырьки веером расплываются по поверхности – и всё.
Темнота и безмолвие. Словно ничего не произошло. Осталась только цепочка следов на снегу, но к утру, когда снег подтает, исчезнет и она.
Перед глазами всплывает июньский солнечный день, и кувыркающаяся в воздухе монетка. Загаданное желание вернуться обернулось жестокой шуткой. В моих ушах как наяву раздается знакомый смешок.
Я подхожу к воде, опускаю в неё кончики пальцев. Холод вцепляется в руку оголодавшей бродячей собакой. Человеку не под силу сделать то, что я собираюсь сделать – но я не человек.
Я тролль. И я хозяин этого моста.
Закрыв глаза, я снова протягиваю руки – но теперь не вверх, а вниз, туда, где темно и холодно, и в эту холод и тьму медленно опускается крохотный кусочек тепла, остывая с каждой секундой, растворяясь и исчезая. Он выскальзывает у меня между пальцев. Я слишком долго думал и упустил драгоценные секунды.
Не позволяя себе дольше сомневаться – время, время! – я делаю шаг с берега, а потом ещё один, погружаясь в воду.
Здесь, у моста, глубоко. Обжигающий холод накрывает меня с головой, перехватывая дыхание. Я плыву, не в состоянии отличить низ и верх в совершенной темноте, но это не имеет значения, потому что та, за которой я нырнул, ещё жива, и чутьё безошибочно указывает мне, куда двигаться.
У самого дна, на серых камнях, покрытых травой, я наконец-то нахожу то, что искал: тело, чуть теплее окружающей колышущейся воды, мягкое и безвольное, внутри которого дрожит затухающая искра жизни.
Обратный путь кажется бесконечно долгим, тяжёлая ноша в руках тянет вниз, но река здесь, под мостом, послушна моей воле, и течение выносит меня на берег.
Я кладу её на песок. Бледная, застывшая, она выглядит безнадёжно мёртвой, но я знаю, что это не так. Мне нужен костёр, чтобы согреть её, и сухая одежда.
– Зачем ты делаешь это, тролль?
Голос, задавший мне вопрос, вкрадчиво мягок и холоден, словно волны, из которых я только что выплыл.
Рядом с опорой моста, по колено в воде, стоит мужчина. Длинные тёмные волосы заплетены в косу, струящуюся у него по спине, брови вопросительно изогнуты.
Хозяин реки ждёт ответа. Ответа, которого у меня нет.
– Мне так захотелось, – говорю я, наконец.
– Достойный повод, – кивает он без улыбки. – Позволь же обратиться к тебе с просьбой, Робин. Отдай мне эту девушку.
– Для чего она тебе нужна, Рив? – знал бы я ещё, для чего она нужна мне.
– Из неё выйдет отличная русалка, – его голос наполняется нежностью. Наклонив голову, он смотрит на ту, кого я вытащил, не дав утонуть.
Я тоже смотрю на неё. Белокурые пряди, чуть потемневшие от воды, разметались по песку. Её лицо безмятежно спокойно, губы чуть приоткрыты. Она удивительно красива. Я впервые это замечаю.
Просьба речного духа понятна и обоснована.
У меня нет никаких причин ему отказывать.
– Нет, – отвечаю я.
– Подумай, Робин, – мирно предлагает Рив. – Если ты согласишься, я буду у тебя в долгу. Ты в своём праве у себя под мостом... Вот только зачем попусту настаивать на этом праве?
– Незачем, – соглашаюсь я. – Я бы с радостью отдал её тебе. Но не могу.
Он спрашивает:
– Ты дал кому то слово, или что-то пообещал? Может быть, ты в долгу перед этой девушкой?
– Да, – говорю я. Это ложь, но не полностью. В конце концов, я ведь забрал у неё больше, чем следовало… Это, в каком-то смысле, долг.
Рив разводит руками, и, в такт его движению, всплескивает вода у его ног:
– Мог бы сразу объяснить.
Он погружается в воду: по пояс, затем по плечи. Оборачивается и произносит:
– Жаль только, что она всё равно скоро умрёт, и такая красота пропадёт попусту…
– С чего ты взял?
– Я чувствую, – говорит Рив. – Она не хочет жить. Посмотри сам, ты ведь в человечьих душах понимаешь побольше меня.
И его голова исчезает в волнах реки.
Забыв о костре, я подхожу к девушке по имени Кристина, сажусь рядом и запускаю руку в её душу.
Пусто.
Ни единой монетки, даже самой завалящей медяшки.
Горсть мусорных камешков, тусклых и бесцветных, речная галька и то выглядит привлекательней. Часть из них рассыпается песком прямо у меня в пальцах.
У неё не осталось ни воспоминаний, ни чувств, ни желаний. Душевные силы растрачены попусту, выскоблены до донышка. Таланты и способности выгорели дотла.
Как она сумела? Разве можно бросить в огонь безнадёжной любви всё, не оставив и гроша?
Можно, отвечает мне голос Пата. Если любовь, которая была взаимной и прочной, внезапно, в один день, обернулась проклятием. Забавная вышла шутка, верно, тролль?
Рив прав, она умрёт, не прожив и пары дней. Лучшее, что я могу сейчас сделать – позвать хозяина реки обратно и позволить ему забрать девушку себе.
Неожиданно я понимаю: а ведь, когда она станет русалкой, я смогу часто видеть её. Холодное и прекрасное создание, в которое превратится Кристина, будет приплывать сюда, под мост, потому что любую нежить всегда тянет на то место, где она перестала быть человеком. Тогда – отчего бы нет? – мы станем добрыми друзьями.
И что я отвечу ей, если она спросит, мог ли я её спасти и почему же не сделал этого, если мог?
Я кладу руку ей на грудь и сильно нажимаю – раз, другой. Тело выгибается, она закашливается, выплёвывая воду, и начинает дышать – коротко, хрипло, не открывая глаз. Под эти свистящие звуки я начинаю, наконец, разводить костёр.
***
Я готов к вопросам, но она ни о чём не спрашивает. Просто сидит у огня, сгорбившись, закутанная в моё одеяло, пока я развешиваю её вещи для просушки. Ей ни интересно, кто я, зачем вытащил её из воды и что будет с ней дальше. Благодарить меня ей тоже не приходит в голову.
Высохшие волосы в свете костра кажутся серебряными. Щёки от тепла порозовели, но глаза остаются пустыми и тусклыми. Кажется, даже пламя в них не отражается.
– Зачем ты это сделала?
Она смотрит на меня, но выражение её глаз не меняется. Я словно гляжу в тёмные окна заброшенного, давно покинутого жильцами дома.
– Зачем ты прыгнула с моста?
После долгой, долгой паузы она раскрывает губы и произносит:
– Я хочу уйти отсюда.
– Из-под моста? Домой? Твоя одежда ещё не высохла, придётся дождаться утра.
Кристина качает головой, от этого движения волосы рассыпаются по плечам.
– Отсюда, – повторяет она. – Я устала. Не стоило…
Она замолкает, не окончив фразы.
– Стоило, – отвечаю я. – У тебя всё ещё может быть хорошо.
Верю ли я сам в то, что говорю? Разумеется, нет: с высохшей, опустошённой душой ничего не может быть хорошо. Я лгу. И она видит это по моему лицу.
– Я повторяла это себе много раз, – в её голосе нет даже горечи. Она говорит так спокойно, словно рассуждает о погоде. – Много-много раз. А потом эти слова потеряли смысл.
Подумав, девушка уточняет:
– Всё потеряло смысл. Когда высохнет моя одежда, я пойду домой. А там…
Она опять замолкает на полуслове.
– Тебе надо поспать в тепле, у огня, – говорю я. – Утром будет лучше.
Кристина снова качает головой, на её лице написано, что утром ничего не изменится, и нам обоим это отлично известно.
– Спи, – произношу я, не глядя на неё, отвернувшись к огню.
Я – хозяин этого моста, и здесь многое в моей власти. Она моргает глазами, рассеянно кивает и укладывается на одеяло, подложив руку под голову.
А я смотрю в пламя. И думаю о том, что Пат был прав: совесть и жалость – не те чувства, которые может себе позволить тролль из-под моста, и не стоило ступать на эту дорожку. Вот куда она меня завела.
Потом я понимаю, что дальше тянуть нет смысла, ведь я уже решился. Не знаю даже, в какой момент это произошло: когда я тащил её из воды? Когда отказался отдать Риву? Или пару минут назад, когда она сказала, что всё потеряло смысл?
Я поднимаюсь и иду туда, где начинается мост – или заканчивается, смотря откуда идти. Опускаюсь на колени. Лопата мне не нужна: мои руки справятся с задачей куда быстрее. Я погружаю пальцы всё глубже, без труда раздвигая холодную, размокшую от осенних дождей глину.
И достаю тяжёлый горшок с позеленевшей медной крышкой.
Я открываю горшок, и из-под крышки распространяется сияние – завораживающее сияние золота, в сравнении с которым тускнеет костёр. Не в силах устоять перед искушением, перебираю монеты, они текут меж пальцев, тёплые, сверкающие, и кажется невозможным расстаться даже с одной из них. Мерцающий жемчуг, похожий на крохотную луну на моей ладони: музыкальный слух. Зеленовато-жёлтый гелиодор: умение веселиться, даже в тяжёлые времена. Жадеит: хладнокровие и спокойствие. И, конечно, тот самый янтарь, с которого всё началось.
Я набираю горсть золота и камней, и ссыпаю в карманы спящей девушки. И ещё раз. И снова. Каждый раз я силой заставляю себя разжимать пальцы. Душа девушки наполняется светом – будет ли его достаточно для того, чтобы она вернулась к жизни? Или я бесполезно пускаю на ветер всё, что скопил за долгие, бесконечно долгие годы службы на мосту?
Возвращаясь к хозяйке, ярко вспыхивает янтарь – по горькой иронии, это единственный её собственный камень, оставшийся невредимым.
Горшок теперь почти опустел, лишь на самом дне осталось золото – пара горстей, не больше. Лицо Кристины медленно меняет выражение: вместо отрешённого спокойствия проступает что-то иное. Я не могу точно сказать, в чём дело – но больше оно не кажется застывшей маской. Чуть иначе складываются губы, меняется изгиб бровей. Я смотрю на девушку, затаив дыхание. Камни вживаются, один за другим, пускают корни в её душе. Новая Кристина будет совсем другой, не похожей на ту, что когда-то бросила монетку с моего моста. Если, конечно, она вообще – будет. Если справится и сумеет воспользоваться тем, что я ей подарил.
Мне остаётся только в это верить.
Снова начинает идти снег – он сыплется густым, плотным пологом, который закрывает небо и землю, делает невидимыми берега реки. Словно в мире не осталось никого и ничего, кроме моего моста, и тех, кто под ним.
***
Время идет, но для меня ничего не меняется: я по-прежнему целыми днями сижу под мостом, сторожа прохожих, идущих с берега на берег, облегчая их карманы на монету-другую.
Иногда я слышу наверху знакомые шаги, принадлежащие девушке с волосами цвета старого серебра, девушке, чем-то неуловимо похожей на русалку.
Каждый раз она спускается под мост, но находит тут только растрескавшееся бревно и погасшее, размытое водой кострище. Присев на бревно, она долго неподвижно сидит, разглядывая бегущую мимо реку. А я смотрю на неё, изредка, ради удовольствия, прикасаясь кончиками пальцев к монетам и камням, большая часть которых до боли мне знакома. С каждым разом золота всё больше, и не так давно я увидел совсем маленький, но чистой воды рубин.
Потом она встаёт и уходит, каждый раз оставляя на земле блестящую монетку цвета своих волос.
Чтобы вернуться снова.