Человечек внутри меня свернулся калачиком и укутался в одеяло. Вздыхает протяжно, пытается ни о чём не думать, никого не слышать, не чувствовать ничего-ничего вообще. Ему не нравится холод. Человечку хочется лета. И кислых вишен. И каких-то, пусть даже обманчивых, улыбок. Тёплых встреч с кем-то очередным равнодушным хочется. Равнодушие – главный фундамент этого мира. Человечек давно понял, что иначе уже не будет, и смирился.
За окном две недели до весны, но такой мороз. До неприличия. Заставляет людей краснеть и плотнее заворачиваться в шубы и шапки шерстяные. Человечку забавно лежать калачиком возле обогревателя и представлять себе этих замёрзших людей. Равнодушных конечно же. Ну и пусть им будет холодно тогда, раз они сами такие. Холодные. Так думает маленький, сморщенный старичок внутри меня и плачет.
Но ведь кто-то же где-то по-настоящему счастлив. У кого-то свет яркий, музыка весёлая и стол накрыт на сто тридцать пять персон. Шампанское, смех и победный крик: «Сегодня у меня сын родился!» И женщина в красном платье со старомодной стрижкой невероятно прекрасна, пьяна и доступна. Ты подливаешь ей ещё водки и мысленно уже ведёшь её к себе домой. Но она вдруг хватается за живот и резко убегает в дамскую комнату. Ты понимаешь, что планы меняются и идёшь в самую гущу танцпола, где нагло обнимаешь за талию и целуешь ту, что всего три часа назад смотрела на тебя этакой строгой училкой. Чувствуешь себя счастливым мудаком. И плевать тебе, что она ведь влюбится как дура и будет потом несколько суток не отходить от телефона, а затем начнёт искать с тобой якобы случайных встреч. Но, возможно, ты даже позвонишь ей, чтобы подкрепить её интерес к тебе. А может, даже и снизойдёшь до секса. Ведь почему бы и нет? Ты же не обещал жениться! И вообще самостоятельный весь такой, никто тебе не нужен. И она ничем не лучше остальных…
А у неё муж бывший алименты не платит, сволочь. У неё двое детей – один в садике, другой в школе. Воспитатели и учителя стонут. Детки трудные получились, да. А бывший женился снова. Она сама видела их недавно, с его новой возлюбленной. Шла такая вся гордая, накрашенная, надушенная (так, что пахло за километр), а на ней шубка песцовая или соболиная. Ну как тут разобраться в этих мехах? Да и Бог с ними. Наверное, шубка важнее, чем собственные дети.
По улице машины тянутся медленно-медленно. Гололёд опять. Люди ходят очень осторожно. Если смотреть на них сверху, из окна, то кажется, что это бесформенные серые чудища ползут. А вот кто-то побежал. Он так быстро побежал, что не заметил ледяной кромки, споткнулся и упал. Выругался, поднялся как можно скорее. Отряхнулся и вновь побежал, прихрамывая. Ай, как больно. Двери троллейбуса равнодушно закрылись за полметра от него, и железная махина последовала далее своим маршрутом. А незадачливый бегун остался на остановке растирать озябшими руками ушиб на ноге. Ой, как же больно, как больно…
А у бабушки из дома напротив болит сердце. Дочка приезжала недавно. Кажется, неделю назад. Привезла таблеток всяких, шприцы для уколов. И ещё продукты привезла. Бабушка продукты уже почти все съела. Таблетки принимала, но неохотно. Бабушка не любит «всю эту химию». А шприцы ей вообще ни к чему, никогда себе уколов не делала, да и не умеет. А сердце всё не проходит. Сериалы смотрит регулярно, ничего не пропускает, всё у неё под контролем. Славная такая старушка. «Вот придёт весна, - думает, - Выйду во двор, сяду на лавочку, а там уж и все наши…» И ведь никогда-то, как помоложе была, не думала, что эти посиделки во дворе станут для неё таким важным и волнующим событием. За окном всё так же равнодушно падает снег, одевая в белые покрывала машины, деревья, дома. Бабушка сидит на софе, прислушивается к ходу часов. Когда ударят семь или восемь раз, может заехать дочь. В прошлый раз именно так и случилось. Спонтанно как-то, но старушка очень рада была. И вроде даже сердце немного успокоилось…
Девчушке по соседству тоже плохо. Лежит, кажется, умирает. Он обещал позвонить, а сам уже неделю молчит. Да и вообще подруга сказала, что в кино его с другой видела. А подруга лучшая, ей верить можно. Но час назад девчушка узнала, что подруга эта сама с ним и встречалась, пока она (вот дура-то!) лапшу с ушей снимала. А глаза его в памяти, как будто бы сейчас глядит он на неё. И никак забыть не может. Поцелуев его и рук нежных. И сердце болит, словно ножами режут. Лежит на диване, ничего не хочет делать. Лучше б, право, умерла, чем лелеять в себе великую такую любовь. Как же быть-то? Да и родители ещё. Такие равнодушные. Ничего не понимают. Говорят, мол, уроки сделай, посуду помой… А ей жить не хочется! Какая там, на хрен, посуда!
У матери вообще пластинка любимая, заезженная. Про уборку, стирку, глажку. Вроде как это самое важное в жизни.
Отца вот волнует другое. Он научный работник, ему графики всякие да отчёты составлять надо. В этом и жизни соль. До остального – тьфу! Главное, циферки правильные получить. Тогда тебе и квартальная премия, и отдых в Турции, и матери новая стиральная машина.
А дочка что? С ней всё ясно. Должна (конечно должна!) получить высшее образование, выйти замуж, научиться печь пироги с мясом, с рисом, с капустой. Разумеется, сладкие пироги тоже должна научиться печь. Родить детей: девочку и мальчика. Или, можно, двух мальчиков…
Как вкусно пахнет с кухни. Девчушка недовольно сопит, встаёт с дивана, идёт через длинный коридор. На кухне мама в старом замызганном халате. Спрашивает равнодушно: «Будешь?» - и протягивает дочери румяный пирожок. Девочка что-то невнятно бормочет в ответ и пробует на вкус тёплую мякоть. Нет, решает, всё-таки рано умирать. Определённо, пока что рано.
За окном снег, снег, снег. А в комнате обогреватель работает на полную, но прохладно всё равно. И вдруг откуда-то из-за стены звуки шарманки. Человечек внутри меня зевает, потягивается и улыбается. И я вижу, как разглаживаются морщинки на его старческом лбу.
«Так значит, весна?» - нелепо спрашиваю я.
В зеркале снег уже почти одел меня, почти с головой. Снежинки кружат возле самого носа. Очень хочется чихнуть, и я чихаю. И эта белая холодная масса вдруг слетает с меня как атласное покрывало, бездомной жучкой ложась у ног.
Я беру на руки этот жалкий поскуливающий комок.
Трепетно прижимаю к себе эту нечаянную радость.
«А знаешь, у меня в холодильнике есть колбаса!» - говорю, ласково глядя бродяжке в глаза.
Старичок во мне тихо хихикает, приплясывая. Затем я слышу, как хлопает входная дверь.
Возвращается тепло.