1.
За окном во тьме позднего январского вечера стукнула калитка, и по морозному рассыпчатому снегу во дворе захрустели торопливые шаги. Заслышав скрип открываемого замка на входной двери, Прасковья тяжело поднялась с дивана и пошла из комнаты в коридор встречать припозднившегося с работы Сергея. На секунду прильнув губами к его холодной щеке, она почувствовала, как он своей сильной рукой обхватил её за талию и привлёк к себе.
– Осторожнее! – отстранилась она от мужа, прикрывая руками свой большой округлый живот, – Что так поздно? Что-то случилось?
– Случилось, – улыбнулся Сергей, снимая пальто и отряхивая на порог снег с воротника.
– Очень даже хорошо случилось! – раздевшись, он поцеловал жену и добавил, – Пошли скорее в комнату, там всё расскажу и покажу.
В полутёмной комнате было тихо, тепло и уютно. На стене чуть слышно тикали ходики с подвешенными на цепочке гирьками. В своих кроватках сладко посвистывали двое курносых малышей Толя и Витя, а за столом сидел семилетний Коля и разбирал по складам книжку с картинками. Увидав отца, он тут же бросил свою книжку и быстро забрался к нему на шею да не надолго. Вскоре вслед за младшими братьями отправили спать и старшего.
Повесив пиджак на спинку стула, Сергей отправился на кухню умываться, а Прасковья приготовила ему ужин, поставила на стол стакан с горячим чаем и села в ожидании рассказа мужа о случившемся с ним сегодня.
– Вот что мне вручили в райкоме партии! – вернувшийся Сергей достал из пиджака и положил перед женой маленькую красную книжицу с портретом Ленина и буквами ВКП(б) на обложке, – Можешь поздравить новоиспечённого комуниста.
– Поздравляю! – машинально произнесла в ответ Прасковья, беря в руки новенький, ещё пахнущий свежей краской, партбилет и, раскрыв его, прочитала вслух, – Моисеев Сергей Григорьевич, 1907 года рождения, дата выдачи: 21 января 1938 года.
– Вот он – конец моим мучениям! – голодный и усталый за день, с полным ртом, проговорил Сергей, за обе щеки уплетая свой ужин.
– Или начало будущих! – вдруг испуганно продолжила его фразу Прасковья, рассматривая маленькое фото мужа на его раскрытом партбилете.
– Типун тебе на язык! – улыбнулся Сергей, – С чего это ты решила?
– А ты посмотри, в какой день тебя приняли в партию: в день кончины её вождя. Ровно четырнадцать лет назад в этот день умер Ленин.
– Да, нехорошее совпадение, – покачал головою Сергей, – Но ничего, комунисты люди не суеверные – ни в Бога, ни в чёрта не верят.
– А только в светлое будущее всего человечества?
– Ну, это там верят, – Сергей показал глазами наверх, – А нам бы со своими сегодняшними проблемами разобраться.
– Поди, помурыжили тебя в этом райкоме, Сергей Григорьевич?
– Было дело. Лишний раз перестраховывались: всё выясняли происхождение, родных и близких, мои взгляды на текущий момент.
– Кончилась теперь твоя спокойная жизнь.
– Ничего, зато завтра начинается новая: я официально приступаю к обязанностям директора ресторана «На Соколе». Зря что ли столько лет по вечерам терпеливо грыз гранит науки, получил высшее образование и для карьерного роста решился вступить в партию?! И всё это в то время, – Сергей приглушил голос, – когда идут непрерывные чистки, массовые исключения комунистов из партийных рядов и их аресты, когда работники НКВД копают биографии кандидатов аж до седьмого колена в поисках окопавшихся «врагов народа», когда беспартийным места директоров предприятий и заведений напрочь заказаны.
– Ты молодец, Серёжа! – возвращая партбилет, Прасковья с любовью посмотрела на мужа, – С тех пор, как убрали из органов Москвы Бориса, отныне на тебя вся наша надежда и опора. Теперь мы за тобой, «новоиспечённым комунистом», как за каменной стеной.
– Так уж и «каменной»?! – усмехнулся Сергей, убирая партбилет в боковой карман пиджака, висевшего за ним на спинке стула, – Завтра утром мне надо будет встать пораньше, навести марафет и – вперёд на работу, в директорское кресло!
– Твой костюм я сегодня почистила, белую рубашку погладила, а галстук ты выберешь сам, – сказала Прасковья, забирая у него из-под рук пустую тарелку.
– Спасибо, родная! – с благодарностью посмотрев на жену, Сергей поднял за ручку подстаканник и принялся отхлёбывать маленькими глоточками из стакана горячий чай, – Ну, как там наши дела? – меняя тему разговора, он кивнул на круглый живот супруги.
– С утра вроде ничего, а к вечеру покою не даёт – так ходуном и ходит. Не ровен час рожу в любой момент.
– Не рановато ли?
– Срок уже подошёл, Серёжа, да и устала я.
– Ну, что же, Паша, не мне тебя учить – троих уже родила. Теперь одна из дома ни шагу – не дай Бог чего случится. Вы тут вдвоём с матерью. Ежели что, звоните в «Скорую» и мне на работу – мой служебный телефон тебе известен! И всё будет хорошо!
Допив чай, Сергей достал из нижнего кармана пиджака сигареты и поднялся изо стола:
– Пойду на кухню покурю и спать. А то я тоже устал.
Вскоре в их затихшую и тёмную комнату уже слетали сладкие сны. Спали трое ребятишек, безмятежно разметавшись в своих постелях. Доверчиво посапывала Прасковья на плече у Сергея, не сразу заснувшего после своих дневных волнений. Вот оно – их семейное счастье восьми лет совместной жизни. Та взаимная и бескорыстная любовь, когда-то соединившая молодых людей, подарила им за эти годы троих мальчишек: Колю, Толю и Витю, смешных и трогательных своей детской непосредственностью.
Но Прасковья так хотела дочку, что их с Сергеем уже не могли остановить ни перспектива вечной нужды всех многодетных семей, ни мрачное время 1937 – 1938 годов с их Дамокловым мечом массовых репрессий и возможностью оставить своих детей сиротами. Что может быть сильней любви в её высоком и благородном безрассудстве?!
2.
На следующий день, рано утром, когда за окном ещё было темно, Прасковья слышала сквозь сон, как собирался на работу Сергей, как, уходя, он тихо попрощался с ней, ласково поцеловав в щёку. Встала она, когда уже рассвело, и проснувшиеся её мальчишки устроили шумную возню на постели. Хорошо, что скоро пришла бабушка Василиса и занялась озорной малышнёй, а Прасковья отправилась на кухню варить им кашу.
После завтрака бабушка мыла на кухне посуду и умывала чумазые в каше мордашки ребят, а Прасковья убиралась в комнате, приводя её в порядок от ежедневного погрома, учиняемого озорною ребятнёй. Разобрала детские вещи, свою одежду, потом взялась за вещи мужа. Висевший с вечера на спинке стула пиджак Сергея она решила почистить и повесить в шкаф. По привычке всех жён пошарила по мужниным карманам, и вдруг почувствовала, как у неё упало сердце в пятки, когда в одном из них она неожиданно нашла партбилет Сергея. Положив его вчера вечером в карман старого пиджака, он благополучно забыл его там, переодевшись ранним утром в новый костюм.
– Что значит в наше тревожное время обострения классовой борьбы комунисту остаться без партбилета в первый же день своей новой работы?! – со страхом подумала о муже Прасковья, – И это тогда, когда советские патриоты идут в смертельный бой с врагами мировой революции с партбилетом в кармане у самого сердца и падают, сражённые вражеским огнём с пробитым пулей партбилетом. Так в наше время говорят по радио и пишут в газетах о военных событиях в Испании и на Дальнем Востоке.
Надо было, не медля ни минуты, ехать к Сергею на работу, чтобы скорее отвезти ему забытый партбилет – мало ли что может быть. И Прасковья заметалась по комнате, чувствуя, как у неё от страха за мужа холодеет под ложечкой. Лихорадочно собираясь в дорогу, она в волнении даже не обратила внимания на то, как лёгкая судорога неожиданно накатила волною у неё внизу живота и скоро отпустила.
Достав пустой конверт, Прасковья запечатала в него партбилет и положила подальше в кармашек своей дамской сумочки, где обычно лежал её паспорт. Передав с рук на руки пришедшей с кухни бабушке Василисе своих мальчишек, она сказала ей без утайки, куда так торопится. Несмотря на протесты матери, чтобы дочь не порола горячки в её-то положении, Прасковья оделась и вышла за порог.
На улице ничуть не потеплело. На ветках деревьев лежал подсвеченный солнцем розовый иней. Над домами стояли столбы дыма из труб топившихся печек. По аллейке шёл народ, поглубже нахлобучив на головы шапки-ушанки и пряча в тёплые воротники пальто свои красные носы. У Белого магазина Прасковья зашла в телефонную будку, и сняв варежку, набрала на холодном диске номер рабочего телефона Сергея.
Слава Богу, её быстро соединили с директором ресторана, который был немало удивлён неожиданным звонком жены. Прасковья побоялась говорить ему по телефону причину, по которой она решила ехать к нему на работу, только сказала, чтобы он ждал её и никуда не отлучался. И быстро повесила трубку, так что недоумевающий Сергей, весьма заинтригованный, что же всё-таки случилось, даже не успел ей предложить встретиться им где-нибудь на полпути.
Выйдя из телефонной будки, Прасковья пошла к станции. Быстро идти не получалось из-за непрвычной тяжести во всём теле, но леденящий душу страх за мужа всё время подгонял её и добавлял силы. Поднявшись на мост через железную дорогу, она внезапно ощутила резкую боль в низу живота. Остановившись, Прасковья некоторое время постояла, опершись на перила, переводя дыхание и дожидаясь, когда утихнет эта знакомая ей боль. Само собой подумалось: уж не роды ли начинаются ¬– похоже на схватки. Так не безумие ли ехать ей сейчас из Люблино на другой конец Москвы – на Сокол? Не лучше ли вернуться домой и вызвать «Скорую»? Но как же тогда Сергей останется без партбилета?! Одна эта мысль придала решимости Прасковье. И как только ей полегчало, она пошла дальше по мосту на платформу в сторону Москвы.
Хорошо, что скоро подошла электричка, в которой было не так многолюдно, и ей нашлось местечко в углу вагона. Прасковья тяжело села, откинувшись на спинку скамьи и прикрыв глаза. Стучали по рельсам колёса. За окнами мелькали заснеженные кроны деревьев, тянулись унылые складские заборы. Под сиденьем тарахтела печка, окутывая приятным теплом ноги Прасковьи. Схваток у неё больше не было, но свинцовой тяжестью до боли наливалась поясница. Прасковья сидела на жёсткой вагонной скамейке, ёрзая в поисках более удобного положения, и мысленно подгоняла электричку. И та, как будто бы услышав её молитвы, за полчаса домчала от Люблино до Каланчёвки.
После душного вагона электрички на морозном воздухе улицы ей стало получше. Прасковья не спеша прошла по площади трёх вокзалов от железнодорожной станции до вестибюля метро Комсомольская. Проходя через турникеты, она заметила, как покосилась на неё строгая дежурная в стеклянной будке у эскалатора, словно размышляя, пускать или не пускать такую вот одинокую гражданку на сносях: как бы чего потом не вышло. Спустившись под землю, уже стоя на платформе в ожидании поезда, Прасковья почувствовала, как её снова схватило внизу живота. Схватило уже с такой силой, что, застонав от боли, она едва добрела до конца платформы, где было меньше всего народа, и села на мраморную скамью, в изнеможении привалившись к стене.
– Всё, рожаю! – пронеслось у неё в голове.
Закусив до крови губу, Прасковья ещё громче застонала от приступа очередной боли. Сидевшая с ней рядом благообразная старушка заохала и запричитала, качая головою в шерстяном платке:
– Ох, ты милая моя, страдалица, да что ж ты так не вовремя затеяла?!
– Не вовремя да ещё в общественном месте! – недовольно высказал своё мнение стоявший неподалёку какой-то важный чин, невысокого роста, полный, в дорогом пальто, в шапке и с портфелем в руке, – Нашла себе место и время.
– А тебя-то самого как рожали? Не в таких же муках?! – вступилась за роженицу подошедшая пожилая женщина с добрыми глазами, наклоняясь к Прасковье и что-то говоря ей на ухо.
– Хоть бы посочувствовал, интеллигент вшивый! – добавила другая женщина помоложе и попроще на вид.
– Прошу мне не тыкать! – возмутился гражданин с портфелем, – Я вас за оскорбление личности к ответственности привлеку.
– Ну, ты, личность, проваливай отсюда, пока я из тебя и твоей интеллигентной одёжки отбивную не сделал! – подошёл к нему, откликнувшись на шум, рослый крепкий парень по внешнему виду из рабочих. Схватив за воротник пальто, он развернул возмущённого гражданина на сто восемьдесят градусов и легонько подтолкнул вперёд.
– Ах, ты, молокосос! – попробовал было возмутиться гражданин, но, увидав, как парень сжал свои пудовые рабочие кулаки и шагнул к нему, быстро пошёл прочь, недовольно бурча себе под нос.
– Молодой человек, – обратилась к парню женщина, ухаживавшая за Прасковьей, – Ради Бога, сбегайте к дежурной по станции и скажите ей, чтобы сейчас же вызывала «Скорую помощь».
Не заставив себя долго упрашивать, молодой человек побежал за стоявшей на другом краю платформы дежурной в белой гимнастёрке и красном колпаке с двусторонним знаком в руке.
– Там женщина на скамейке рожает, – подбежав к ней, он указал рукою на то место, где сидела Прасковья, окружённая сердобольными людьми, и издали её не было видно.
– Что, значит, рожает?! – не поняла дежурная по станции, высокая, крупная женщина, с простым круглым лицом и командирским голосом, – В метро не положено рожать, для этого в городе родильные дома имеются.
– Вы не рассуждайте, а лучше быстрее «Скорую помощь» вызывайте, чтобы самим роды не принимать! – не отступал молодой человек.
– А вы, гражданин, не указывайте, что мне делать! Здесь я хозяйка, и сама знаю, как мне поступать! – рассердилась дежурная, – А то не только «Скорую», но и милицию вызову, чтобы вы вели себя, как следует!
Достав из кармана свисток, она несколько раз пронзительно свистнула в него. Почти тут же, словно из-под земли, перед ними вырос милиционер, молодой и шустрый. Козырнув, он выслушал немного сбивчивый рассказ их обоих, и они втроём поспешили на противоположный конец платформы. Там строгая дежурная с шустрым милиционером воочию убедились, что действительно у них на станции рожает женщина. Потом милиционер побежал вызывать по телефону «Скорую помощь», а дежурная осталась ухаживать за Прасковьей. После томительного ожидания вскоре на станцию спустилась подъехавшая ко входу в метро бригада врачей.
– Идти сами сможете? – спросила Прасковью медсестра.
Та, кусая сухие губы, отчаянно замотала головой.
– Ну, что ж, тогда на носилки! – распорядилась медсестра.
– В вашем положении дома надо быть, гражданочка, чтобы по дороге не рожать! – с укором сказал Прасковье один из санитаров, укладывая её на носилки.
– Ты уж, милая, не торопись! – участливо добавляла медсестра, – Потерпи до места! Сейчас мы тебя в роддом доставим, там и рожай себе на здоровье!
– Так ведь руками не удержишь, ежели сам на белый свет просится, – попыталась было улыбнуться ей в ответ Прасковья.
Подняв лежавшую на носилках Прасковью, тихо постанывавшую и судорожно сжимавшую в руках свою дамскую сумочку, санитары понесли её к эскалатору. Рядом шла добрая медсестра, а вслед им сочувственно смотрели десятки глаз пассажиров, случайно оказавшихся в данное время на этой станции метро.
3.
Всё то приподнятое с утра настроение первого дня работы на новой должности у Сергея Моисеева быстро улетучилось в полдень, сразу после неожиданного звонка жены. Сидя за своим директорским столом, он терялся в догадках о его причинах и никак не мог сосредоточиться на работе.
– Что за такая необходимость погнала её из дома?! – ломал он голову, – И это тогда, когда она в любой момент может родить и – не дай Бог! – в дороге.
Время шло. Сергей занимался обычной текучкой: решал производственные проблемы, принимал официальных гостей и своих работников, оформлял деловые бумаги, а сам то и дело кидал встревоженный взгляд на часы. Всё чаще подходил к окну и, стоя у открытой форточки, нервно курил одну сигарету за другой, поглядывая на улицу: не идёт ли его Прасковья. От силы полутора часов ей вполне хватило бы на дорогу. Но прошёл час, другой, кончался третий, но не было ни Прасковьи, ни звонков от неё. И, если бы не работа, он, наверное, сорвался бы на поиски жены или сошёл с ума в ожидании её.
Когда звонил на столе телефон, Сергей судорожно хватал трубку в надежде услышать голос Прасковьи или хоть какое-нибудь известие о ней, но это были кто угодно, только не то, о чём он так переживал. Когда же пошел четвёртый час пополудни, и он уже не находил себе места от этой изматывающей нервы неизвестности, в очередной раз зазвонил телефон. Сергей снял трубку и, представившись, услышал в ней приятный женский голос:
– Добрый день, Сергей Григорьевич!
– Здравствуйте!
– Я звоню по просьбе вашей жены.
– Где она и что с ней? – у Сергея ёкнуло сердце.
– Она в двадцать девятом родильном доме в Лефортове.
– Как она попала туда? – дрогнувшим голосом спросил он и понял всю нелепость своего вопроса.
– Её доставили к нам на «Скорой помощи» со станции метро Комсомольская, и сегодня в тринадцать пятьдесят она родила девочку, – Женщина назвала её рост и вес, – Мать и новорождённая чувствуют себя хорошо.
От этого известия Сергей разом почувствовал невыразимое облегчение и даже какое-то опустошение внутри. У него защипало в носу и увлажнились глаза, а в голове смешались мысли. Мало того, что рухнула с плеч тяжесть переживаний последних часов, да ещё пришла такая счастливая весть о долгожданной родившейся дочери. Но, как полагается работнику высокого ранга, он взял себя в руки и, преодолев эту минутную слабость, выяснил у звонившей женщины, можно ли он навестить жену, в какой она лежит палате и что ей можно передать, а заодно обменяться с ней записками.
Положив трубку на рычаг телефона, Сергей какое-то время неподвижно сидел за столом с глупою от счастья улыбкой на лице. Он понял это, когда вошедшая к нему в кабинет молоденькая секретарша Надя недоумевающе уставилась на своего начальника:
– Что с вами, Сергей Григорьевич?
– У меня дочка два часа назад родилась! – не сразу заметив секретаршу, ответил ей счастливый отец.
– Поздравляю!
– Надюша, по этому поводу закажите на завтра за мой счет у нашего шеф-повара в нужном количестве праздничный торт и шампанское для сотрудников. А сейчас вызовите такси: хочу навестить свою жену, а потом вернусь и закончу все остальные дела на сегодня.
Менее, чем через час Сергей уже входил в вестибюль родильного дома. За окошком справочной ему подтвердили всё то, о чём недавно сообщили по телефону, дополнив кое-какими подробностями. Поблагодарив доброжелательную медсестру, Сергей сел за стоявший рядом стол писать записку Прасковье.
«Здравствуй, милая, любимая, глупышка моя неразумная! И щёлкнул бы я тебя по носу за то, что так поиграла на нервах у меня и у себя, да нету ни сил, ни желания – одни эмоции. Сижу у вас в вестибюле, пишу тебе записку, весь в слезах и соплях от радости, как в раю. Так что есть предложение назвать дочку Рая. Как вы там, родные мои? Поздравляю, обнимаю и целую вас обеих! Сергей».
Написав, он сложил пополам листок бумаги, сверху написал фамилию и номер палаты, и с авоськой, в которой лежали продукты, наспех купленные им в ближайшем магазине, пошёл к окошку справочной.
– Ответ ждать будете? – спросила женщина в окошке, приняв от Сергея передачу.
– Конечно! – улыбнулся он.
Пока шло время в ожидании ответа от Прасковьи, Сергей решил позвонить прямо из вестибюля роддома к себе на работу: узнать, как там без него идут дела, и сразу же был огорошен известием.
– Сергей Григорьевич, – ответила на его звонок секретарша Надя, – к вам пришли.
– Это кто же? – спросил он, а про себя подумал, – Вот принесла нелёгкая и именно в моё отсутствие.
– Представитель райкома партии и наш председатель парткома.
– Не говорили, по какому вопросу?
– Сказали только, что им надо утрясти с вами какие-то оставшиеся незавершёнными формальности с приёмом в партию и удивились вашему отсутствию на своём месте в первый же день работы.
– Но ты же объяснила им, где я и почему.
– Разумеется, Сергей Григорьевич.
– Ну, и как они?
– Отнеслись понимающе: сидят и ждут вас у меня в приёмной.
– Надюша, золотко, развлекай и завлекай их всеми возможными способами, пока я не появлюсь! Скоро буду!
Повесив трубку, Сергей подумал: что ещё за формальности остались, когда партбилет уже в кармане. Опять перестраховываются?! Кстати, не мешало бы лишний раз взглянуть на этот документ: может, там и вправду что-то не так.
И он полез в один карман, потом в другой, третий, но на удивление ни в одном из них партбилета не было – ни в костюме, ни в пальто. Пошарил под подкладкой пиджака и в брюках, перетряхнул портфель – тот же результат. Паспорт на месте и карточки тоже, а партбилета нет.
– Скверно! – сразу появились нехорошие мысли у него в голове.
От внезапного волнения захотелось курить. Сергей судорожно полез за сигаретой, потом достал спички, но вспомнил, где он находится, чертыхнулся про себя и убрал сигарету назад в пачку. Надо было взять себя в руки, успокоиться и постараться вспомнить, где мог быть этот злосчастный партбилет, потеря которого могла обернуться для него серьёзными неприятностями, если не сказать больше. Сергей присел на кушетку у стены и задумался, пытаясь восстановить в памяти вчерашний вечер и начало сегодняшнего дня. Видать, заработался или перенервничал в райкоме и сегодня на работе, если плохо стало с памятью.
Вокруг него сидели и стояли незнакомые ему люди, вполголоса переговаривавшиеся между собой, пришедшие навестить или встретить своих родных и близких в этом доме. Жизнь шла своим чередом. В мире происходили природные катаклизмы, гремели войны и совершались революции. А в это время люди влюблялись, от любви рождались дети, и в их домах было счастье. Простое житейское счастье, которое светилось в глазах у каждого из присутствующих. А тут куда-то задевался партбилет!
– Кто Сергей Моисеев? – услышал он негромкий женский голос.
– Я Моисеев! – отозвался Сергей и встал навстречу окликнувшей его женщины в белом халате, вошедшей в вестибюль из больничного коридора.
– Вот ответ от вашей жены! – она протянула ему заклеенный конверт и приколотый к нему скрепкой сложенный листок бумаги.
Сергей сначала развернул записку и прочитал несколько строк, только что написанных Прасковьей:
«Серёжа, извини, что так получилось, но я хотела, как лучше. Слава Богу, что ты приехал: теперь всё будет с тобой. Дочка похожа на папу, пусть и зовётся, как ты хочешь. Всё у нас с ней хорошо. До свидания. Прасковья».
Сергей прочитал записку и сперва не всё в ней понял, пока не вскрыл конверт. А там лежал – забытый им дома партбилет. И всё сразу вспомнилось. Не вынимая из конверта, он тут же положил его подальше в боковой карман пиджака и устало потёр пальцами глаза. Второй раз за день с плеч его свалилась тяжкая ноша, и Cергей испытал не просто облегчение, а чувство бесконечной благодарности любимому человеку.
Достав из портфеля чистый листок бумаги, он быстро написал на нём:
«Пашенька! Спасибо!! Люблю!!! Целую!!!! Твой навеки Сергей».
Сложив вчетверо бумажный лист, он положил туда денежку так, чтобы из него виднелся её краешек, и снова подошёл к окошку справочной:
– Девушка, я буду очень вам признателен за ещё одну переданную записку прежнему адресату.
– Хорошо! – стрельнув глазами, понятливая девушка быстро положила его листок в карман халата.
– До свидания!
– Всего доброго!
Уже сидя в машине по дороге к себе на работу, несмотря на усталость после всех перенесённых за день потрясений и, по-видимому, не обещавшей ничего хорошего встречи с ожидавшими его партийными работниками, Сергей вдруг ощутил в душе прилив каких-то новых сил:
– Ничего, мы ещё повоюем! – говорил он про себя, – Нас уже много, нас так просто не возьмёшь!..
4.
Через неделю Сергей привёз жену с новорождённой дочкой домой. Поздним вечером уснули старшие мальчишки, взбудораженные появлением в их доме маленькой сестрёнки. Прасковья покормила и уложила спать самую младшую кроху, Раечку, и они с Сергеем, наконец, остались наедине. Слово за слово вспомнили и тот, оставшийся зарубкой в памяти день рождения дочери. Каждый со своей стороны рассказал о том, что было и могло бы быть, да обошлось.
– Ну, что, Сергей Григорьевич, помурыжили тебя напоследок партийные работники? – уже в конце его рассказа с улыбкою спросила Прасковья.
– Было дело, – уклончиво ответил Сергей, нежно обнимая жену, – Но ничего: всё хорошо, что хорошо кончается.