Как часто, общаясь с детьми, мы говорим себе: «Малыш(ка), что он(а) понимает?» А ведь на самом деле дети гораздо старше, чем нам это представляется, просто свои мысли не всегда высказывают внятно, а иногда и вовсе не высказывают. Вспомните-ка себя в детстве. Я иногда вспоминаю своё «дошкольное образование».
1. Основы музыкальной культуры
Когда меня спрашивают, кто воспитал во мне любовь к музыке, следует уверенный ответ: «Всесоюзное радио». Конечно, все мои родственники, с разной степенью мастерства, пели и танцевали, кое-кто играл на разных инструментах, папа был вполне профессиональным духовиком, но радио – особый случай.
Как было принято в те годы, репродуктор в квартире не выключался. Ночью он затихал, лишь слегка потрескивая, а в 6 утра квартиру наполняли негромкие, но торжественные звуки гимна. Мужчины, сделав зарядку «под радио», уходили на работу, а дети и мамы оставались дома. Я, позавтракав, подтаскивала свой стульчик под репродуктор и погружалась в волшебный мир.
А вскоре в доме поселился новый «домашний любимец» - телевизор, открывший мне чудесный мир балета! Я смотрела прямые трансляции концертов Улановой, не понимая, какое это счастье.
Сказки, спектакли, песни – я слушала и смотрела всё подряд. Помню, когда я уже освоилась со всеми СМИ того времени, меня пытались выгнать из комнаты перед началом фильма. «Детям до 16-ти», - строго произнесла старшая из моих двоюродных сестёр. Она имела на это право: ей уже исполнилось четырнадцать. «Ну и что? Мне скоро 6», - парировала я, с деловым видом устанавливая свой стульчик перед экраном. Взрослые покатились со смеху.
Что-то тут же забывалось, что-то оставалось в памяти, иногда поражая воображение и надолго привлекая внимание.
Как я любила музыку Чайковского! Всю, без исключения. Вечером, в 22:00, вальсом из «Спящей красавицы» заканчивало передачи Центральное телевидение, а «Танец маленьких лебедей» заставлял меня немедленно бросать книжки-игрушки и бежать к экрану или репродуктору. Причина была проста: в мечтах я видела себя только балериной в белой пачке, которая танцует этот танец с подругами. Если его танцевала мама (в училище ей помешала поступить война), почему я не смогу? А видеоклипы! Правда, тогда они так не назывались. Это были отрывки из спектаклей, которыми заполняли паузы между передачами. (Вопреки распространённому мнению, передачи на радио и телевидении тогда шли зачастую в прямом эфире).
Больше всего запомнилась «Песенка герцога», которую часто показывали. Пел Лемешев. Бал во дворце, роскошные наряды и красивый принц, как в сказке. Сверкая глазами, поёт: «Сердце красавицы склонно к измене И к перемене, как ветер мая». Ну, про измену понятно, это плохо, мама с тётей Маней, когда книги читают, таких красавиц осуждают. Правда, каких-то там Анн и ещё Аксинью из кино жалели больше, спросила, почему, сказали: «Рано тебе ещё». Странно…
А дальше: «Но изменя-я-я-я-ю (ух, ну и голос!) им раньше я!» - «Вот гад!», - комментирует Наташка. Она большая, уже литературу проходит, ей можно верить. «Ага, гад противный!», - соглашаюсь я. А в душе - тоскливое недоумение:"Надо же! Красавец-принц, а - гад! Неужели так бывает?"
2. Музыка и география.
Иногда радио загадывало настоящие загадки. Как-то я услышала романс: «Ночной зефир струит эфир, Бежит, шумит Гвадалквивир…». Цепкая детская память моментально схватила слова, и ночью я упрямо пыталась вникнуть в их смысл, глядя на отсветы фонарей на потолке. Ну, «Струит эфир» - это понятно, эфир – это радиоволны, они кругами расходятся от телевизионной вышки, по телевизору часто показывают. Но при чём здесь зефир? В полусне воображение рисовало тёмную комнату, на столе стоит вазочка с зефиром – «коронным» продуктом нашей, через дорогу от дома,«кондитерки», пышные зефирины слегка светятся во тьме, и от них разбегаются волны в разные стороны. Но волны идут от передатчика (говорят, он на приёмник похож, ух, какие там лампочки интересные!), значит, он должен быть внутри зефирины. Нет, конечно, бывают шоколадные зайцы с сюрпризом внутри, но про зефир что-то не слыхала… Да и радио большое, где уж ему угнездиться в зефирине? Почувствовав, что рассуждения зашли в тупик, я перешла к следующей строке: «бежит, шумит Гвада-ал квивир». Слова-то какие! Гвадал – кви-вир! Как птичка поёт. Что же это всё-таки? «Гвадал – Гвидон», - вертелось в моей сонной голове. Так, значит, это, наверное, имя. А вот «кви-вир» - это что? Слова какие-то незнакомые. И почему этот Гвадал «бежит, шумит»? Таня рассказывала, что её сосед по парте бегал и шумел, так ему «плохо» по поведению поставили, - что о таком петь? Нет, всё-таки непонятно! А что там дальше? «Вот взошла луна златая», - ну, здесь всё ясно. «Вот испанка молодая…» Ага, Испания – это страна, там война была, ещё до войны. Значит, эти зефир и Гвадал – тоже в Испании? Возможно. Но что же всё-таки такое - «кви-вир»? Это кто-то или действие какое-то или что-то вроде «быстро, холодно»? Потом осенило: так ведь это всё вместе: Гвадалквивир получается. Куда он бежит и зачем? Память вдруг подбросила ещё песню с «бежит»: «Мимо бережка крутого День и ночь волна бежит». А ведь если…Ура, получилось, всё понятно! С облегчением вздохнув, я начала засыпать, но и в полусне всё думалось: «А как же быть с зефиром?»
На следующий день я поразила папу (он лучше всех знал географию, спасибо учительнице!) вопросом: «А Гвадалквивир – река в Испании?» Сёстры посмотрели на меня с уважением и лёгкой завистью.
Зато как облегчённо они, вместе со взрослыми, хохотали, когда последовало продолжение про зефир…
3. Математика
«Чтоб водить корабли, чтобы в небо взлететь, Надо многое знать, надо много уметь», - пелось в популярной тогда детской песенке, - «И при этом, и при этом, вы заметьте-ка: Очень важная наука – арифметика». Да, судя по тому, как пишет примеры Наташа, проверяя результат, как мучается с решением задач Татьяна, - не только важная, но и трудная. В душу закрадывается холодок, такой же, когда в разговорах взрослых слышится: «Пора прививку делать». Страшновато: мне арифметику тоже учить, когда в школу пойду. Видя священный ужас в моих глазах, дядя Миня сжалился: «Давай учиться считать» - «Ладно».
- Считай пальцы на моей правой руке. Давай вместе.
- Один, два, три, четыре, …пять.
- Молодец! Теперь на левой.
- Один, два… - Я легонько касаюсь пальцами двух бугорков на дядиной укороченной, чуть за локоть, левой руке и вопросительно взглядываю на него: «Почему они у тебя такие маленькие?»
- Так доктор сделал, - дядя на минуту отворачивается, -Давай теперь кубики считать.
Моему поколению не надо было объяснять, что такое война…
4. Мораль.
Зима, январь. Ёлка ещё стоит в большой комнате, украшенная игрушками и особыми, сделанными отцом, гирляндами. Одна, собранная из лампочек для АТС, я называю их «пикульками», мне особенно нравится. Ничего, что она не такая красивая, как покупная. Соседские дети мне завидуют: папа сделал специальное приспособление, движущуюся по медным дорожкам щёточку, и лампочки на ёлке мигают: то зажгутся все разом, то одна гирлянда, то другая.
Морозный день. Взрослые куда-то ушли, кто на работу, кто «по магазинам». Мы остаёмся с дедом вдвоём. Это не радует: характер у него, как шепчутся домашние, «тяжёлый», особенно после "выхода на пенсию", он почти никогда не играет со мной, да, наверное, и не умеет. Всё читает что-то, делая выписки в блокноты и заметки на полях. Отдыхая от чтения, напевает странную строку из песни: «…и орёл я степной…». При чём тут орёл? Вот и сейчас, сидит в соседней комнате и, оторвавшись от журнала «Здоровье», запел, глядя в окно. Чем же его развлечь? Чем самой заняться?
Моё внимание привлекла картонная игрушка, сползающая с кончика ветви, петушок. Я начинаю поправлять нитку, на которой он держится, задеваю соседнюю ветвь, игрушки качаются, стеклянные бусы начинают позванивать. Дед подхватывается, выбегает из комнаты и, увидев, как я вылезаю из-под ёлки, пугается: «Деточка, нельзя под ёлочку лазить!»
- Почему? Мне надо!
- Нельзя, опасно, ёлочка упасть может!
- А если надо?
- Нельзя, - дед подбирает слова и, не найдя лучшего, говорит: «Это грех».
Ага, вот оно! Сейчас мы тебя развеселим! Я уже знаю, что грех – это когда плохо поступают. Видеть его нельзя, это просто слово такое. Но делаю удивлённое лицо и низко наклоняюсь, заглядывая с притворным любопытством под ёлку: «Дедушка, а где грех?» Дед от души улыбается, сделав серьёзное лицо, поясняет: «Под ёлочкой, только он невидим».
Ага, рассказывайте сказки малышам! Оставаясь «в образе», делаю грустный вид и иду к своей мозаике.
Вскоре начинают возвращаться взрослые. Дед с юмором рассказывает им о нашем диалоге. Все потихоньку, чтобы не обидеть меня, стоящую в коридоре, смеются: «Несмышлёныш ещё!». Я тоже смеюсь, над их наивностью, хотя ещё не знаю такого слова…
5. Биология.
В годы моего детства природу ещё не изгнали из городов. Правда, наш война практически уничтожила, но к тому времени, как я научилась играть в прятки, были уже и цветничок на крошечном балконе, и клумбы во дворе, и весь увитый плетистыми розами Детский парк с аллеями из прикатанного катком битого кирпича, благо в разбомбленном городе его было много. Дома тоже были и флора, и фауна: кипарис и фикус, по которым путешествовали мои куклы, роза, на которой паслись выжившие зимой божьи коровки; дядя держал в клетках чижика, репела и щегла, на которых косился кот Фомка, мой личный враг с острыми-преострыми когтями. Поливать цветы, кормить и поить птиц было необыкновенно интересно. Но это – практика, а теория? С теорией тоже всё обстояло благополучно, но...
В жизни каждого родителя наступает момент, когда чадо, осознавая мир и себя в нём, задаёт важнейший вопрос: «Откуда я взялся(взялась)?». Родители по-разному отвечают на него: отшучиваются, сочиняют сказки, особо умные начинают просвещать всерьёз. Но детям космической эры частные случаи неинтересны, им общую теорию подавай!
Приехав в город в командировку, остановилась у нас тётя Оля, преподававшая в техникуме неорганическую химию. Придя с работы на обед, застаёт следующую картину.
Мама безуспешно пытается уложить меня спать днём (в то время считалось, что дневной сон для ребёнка обязателен), Татьяна и Наталья учат биологию. Танька зубрит про клетки, Наташка, старшая, - теорию Дарвина. Клетки – это очень странно. В клетках живут чижи и клесты, ещё бывают клетки на ткани - как из них может состоять всё живое? Но вот то, что учит Наташа – это да!
- «Предками человека были разнозубые млекопитающие…»
- Ната-аш, разнозубые - это кто?
- У них зубы разные: коренные – большие и широкие, а клыки – крепкие и острые. Спи!
- Спи, кому говорят! Что за ребёнок!, - это мама.
- Почему разные?
- Потому что клыками впиваются, а коренными траву жуют.
- Куда впиваются?
- В того, кого поймали! Они птичек ловили. Спи, не мешай!
- А траву зачем, если птичек?
- Ты котлету с капустой ешь? Вот и они тоже.
- А-аа. А почему млекопитающие?
- Молоком детей кормят!, - поясняет тётя Оля, -Спи!
- Ты сиську сосала?, - вступает Татьяна.
- Значит, люди – тоже млекопитающие?
- Да, - хором отвечают взрослые.
- И кошки, и собаки, - показывает эрудицию Наташа.
Для маленького ребёнка это было слишком. Выходит, мы, люди, которые спутник запустили, – родня кошкам, лазающим по подвалам? Собакам, роющимся на помойке? Видовой снобизм взыграл в моей душе, но логика, вбитая в голову школьной программой на генетическом уровне, заставила высказаться:
- Тогда уж питающиеся, а не питающие. Папы же сиськой не кормят.
Тётя Оля как-то странно смотрит на меня, потом спохватывается: «спи, деточка, а то устанешь!»
Какое там спать! Тут о таких интересных вещах речь!
- А млекопитающие откуда?
- От динозавров, - демонстрирует полученные знания Наташа.
- А динозавры?
- От земноводных.
- Это кто такие?
- Ты сегодня спать БУДЕШШШЬ?
- Древние лягушки, - Наташа адаптирует эволюцию к моему кругозору.
- А они – от кого?
- От древних рыб.
- А рыбы?
- Водились в океане всякие животные, - в голосе Наташи появляется было неуверенность, но она быстро подходит ко мне, держа раскрытый учебник. А там такое! Морские звёзды, губки (их показывали по телевизору) и какие-то, похожие на больших-пребольших мокрушек, что ползают по углам осенью.
- Вот от них, от этих…
- А они откуда?
- От одноклеточных!
- От кого-о-о?
- Наташ, иди в другую комнату, а то она не уснёт, а ты не выучишь!
- Не-е, - я начинаю хныкать, - а клеточные – это кто?
- Из одной клетки!
- Какой?
- Вот такой, - Таня подбегает ко мне, держа в руках прозрачное блюдечко для варенья, на котором разложен кусочек прозрачной луковой плёнки, и старинную дедову лупу, - смотри!
- Осторожней, держите аккуратно, - мама пугается за нас: не разбили бы блюдце и лупу.
- Это не клетка, тут всё кривое, - вид, открывшийся под лупой непохож ни на что, виданное раньше, но не это главное.
- А клетки откуда взялись?
- От других клеток!
- Как от других??? У них что, тоже дети бывают?
- Нет, - вставляет слово Наташа, - они пополам делятся. Была одна клетка – стало две. Одинаковых, - она предупреждает готовый вырваться у меня вопрос.
- Всё равно непонятно, как это!, - я начинаю капризничать от непосильной умственной работы, - а голова как же?
- А вот так!, - тётя Оля забегает на кухню, где тётя Маня, не вступавшая в разговор, готовит вареники. Возвращается с комочком теста, прихватив кусочек творога.
- Голова у них малю-юсенькая, - она скатывает из теста комочек, уминает в руках творог и вставляет в тесто, - мягкая, и тоже делится пополам. Смотри!
Она двумя руками начинает растягивать тесто, следя, чтобы творог не вывалился. Вареники – это хорошо, но сейчас мне не до них: тесто разрывается посередине, в каждом кусочке – крошка творога.
- А они получаются маленькие?
- Да, а потом вырастают.
Я минуту соображаю, но на главный вопрос ответа нет как нет.
- А самая-самая первая клетка откуда?!
Все в растерянности, но тут мама находит выход.
- Вот тётя Оля – химик, она тебе расскажет. Только сейчас ей некогда. Она пообедает, а ты пока всё обдумай, полежи тихо, хорошо?
Млекопитающие, птицы, мокрушки, рыбы, вареники, клетки никак не укладываются в единую картину, и я от усталости, наконец, засыпаю. Правда, интерес к биологии остался. На всю жизнь.