При жизни С.А. Есенина в рязанской прессе его не жаловали. Достаточно сказать, что напечатали его только один раз:
в августе 1918 года опубликовали поэму «Иорданская голубица» в губернской газете. И видимо, потому,
что в ней поэт называет себя «большевиком»:
Мать моя родина,
Я — большевик...
Творчество уже известного в России и за границей поэта замалчивалось, только после его смерти о нём стали писать.
Первую статью о Есенине опубликовал в газете «Рабочий клич» Борис Кисин, в то время один из руководителей Рязанского отделения Всероссийского Союза поэтов. Она была замечена читателями. Ссылки на неё есть во многих именных библиографических указателях. Статья была напечатана 3 января 1926 года. С тех пор прошло 77 лет. Мне кажется, что новому поколению современных читателей — поклонников нашего знаменитого земляка — будет интересно познакомиться с ней.
«В Ленинграде окончил жизнь, повесившись в номере гостиницы, поэт Сергей Есенин, сын крестьянина Рязанской губернии.
Впервые Есенин выступил как певец патриархальной деревенской жизни. Он воспевает мир и уют хаты, где:
Пахнет рыхлыми драчёнами,
У порога в дёжке квас,
Над печурками точёными
Тараканы лезут в паз...
Русь моя, деревянная Русь!
Я один твой певец и глашатай.
Звериных стихов моих грусть
Я кормил резедой и ...мятой.
И эта горячая любовь к родине сохранилась у поэта до последних дней.
Потому что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз.
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий,
Потому что я с севера, что ли?
Революцию он принял как бунт, как стихийное бедствие, вспышку.
Со всей ширью и удалью своей натуры он отрекается от прошлого, от «слюны иконной», выплевывая изо рта «тело, Христово тело».
Но рабочая пролетарская революция оказалась ему непонятной. Ему казалось, что она несёт смерть прежнему укладу, что город «в схватке жестокой» победит деревню. Он скорбит за природу, «взятую в бетон, как в смертную рубаху».
Новая деревня ему тоже непонятна. С одной стороны, это собственники, которые, «сжимая от прибыли руки, ругаясь на всякий налог», думают только о хлебе и картофеле. Их он бичует злыми словами.
С другой стороны, это комсомол, который ему также чужд.
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как библию,
Пузатый «Капитал»,
О Марксе, Энгельсе.
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.
Но и города он понять не может. Он видит там только отрицательные черты.
Сменив лапти на цилиндр и лакированные ботинки, он мечется между городом и деревней, чувствуя свою непригодность к новой жизни.
Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
И в пьяном разгуле топит он свою тоску.
Шум и гам в этом логове жутком,
Но всю ночь, напролёт, до зари
Я читаю стихи проституткам
И с бандитами жарю спирт.
Но поэт понимает, что «грусть не утопить в вине, не вылечить души пустыней и отколом». Он скорбит, что прослыл «шарлатаном и скандалистом», что его имя наводит ужас, как заборная брань. Ему хочется «задрав штаны, бежать за комсомолом», ибо величие переходной эпохи заставляло его идти с ней в ногу. И его «Поэма о 26-ти» и «Поэма о 36-ти» показывали, что Есенин выходит на новый путь.
Но на этом пути он долго не удержался. Он увидел, что и молодость, и сила ушли.
Глубокое безразличие ко всему овладевает им.
У него «нет любви ни к деревне, ни к городу».
«Жизнь — обман с чарующей тоскою»,— говорит он.
Примирённость с миром и какое-то просветление (не предчувствие ли близкого конца?) овладевают им.
Почти все последние произведения Есенина насыщены этим настроением.
Только сердце под ветхой одеждой
Шепчет мне песен вещую твердь:
— Друг мой, друг мой, прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть.
Пророческими оказались слова поэта: «...в зелёный вечер под окном на рукаве своём повешусь».
Город сломил «последнего поэта деревни», заставил замолчать «сумасшедшее сердце поэта деревни», «залог невесёлого счастья».
Красочность, простота и чёткость стиха, его глубокая искренность и задушевность — таковы отличительные черты творчества Есенина. От имажинизма он взял его образность, от символизма его «окно в вечность». Поэт хотел «опрокинутость неба слить в браке с опрокинутостью земли», хотел услышать снова ответные перезвоны узловой завязи природы с сущностью человека.
И в его лице русская литература понесла крупную потерю — преждевременно ушёл из жизни один из талантливейших поэтов наших дней».