Жили Балашовы исключительно хорошо. Очень дружно. И во всем полагались друг на друга. И на страну, которая так много им дала.
...Инночка Балашова приготовила химический карандаш с мягким грифелем и листочек из школьной тетради. Не тот в косую, на котором первоклашки свои прописи выводят, а в настоящую взрослую прямую линию. Печатные буквицы между двух строчек получатся ровными и красивыми, словно в книгах, что раньше лежали грудой на папином рабочем столе. Она вздохнула и, помогая руке с карандашом движениями языка, вывела первые, самые важные слова письма
ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ СТАЛИН…
Папочка Саша совсем недавно вернулся из важной командировки. Конечно, наши запорожские авиадвигатели лучшие в мире, но и в далёких странах – Франции, и даже Германии, есть чему поучиться. Сам товарищ Сталин приказал папочке туда поехать. Чтобы новый мотор для самолёта комбрига Валерия Чкалова был самым-самым. И тогда вражеские крылья никогда не нарушат покой родной страны. Папочка привёз такие нужные для отважных сталинских соколов чертежи. А для Инночки – настоящую парижскую куклу и замечательные книжки сказочников Перро и братьев Гримм с чудесными картинками.
…Папочку вежливые дяденьки с малиновыми петлицами на гимнастёрках отвезли в свое управление на улице Розы Люксембург, 24 прямо со дня рождения из дома друзей. У друзей папочки такие славные фамилии: Александров и Дунаевский, как у орденоносцев, которые музыкальный фильм «Цирк» сделали. Только папины друзья не фильмы снимают, а на двадцать девятом заводе руководят. И маму попросили проехать вместе. Не удивительно – она же ведь с папой на заводе работает.
Заплаканная мамочка пришла домой через несколько часов. А папочка не вернулся. И даже назавтра. И через неделю… А Инночку, ещё вчера любимицу всей улицы, соседские мальчишки стали дразнить шпионкой и диверсанткой-двурушницей. По вечерам мама с дедушкой и бабушкой прикрывали ставни и о чем-то совещались за круглым обеденным столом, склонившись под абажуром. Потом мама всю ночь писала на листочках в линеечку заявления о невиновности папочки дяденьке следователю НКВД по фамилии Новак. И ещё дяденьке старшему майору государственной безопасности Кривцу. А с утра шла с этими листочками в дом на улице Розы Люксембург.
Мамочку арестовали в самом начале зимы. Тот самый следователь Новак. Сразу же после того как принял очередное заявление. И солдат с винтовкой наперевес повёл её пешком через весь город в тюрьму. Прямо посреди улицы по заснеженному булыжнику. В тот же вечер в их квартире уполномоченный по фамилии Стадник провел обыск. Неразговорчивые военные искали доказательства вины Веры Николаевны Балашовой в совершении преступлений против народа по неизвестной и непонятной Инночке статье 54-10 часть 1 Уголовного Кодекса Республики. Они собрали и унёсли мамины документы, книги папочки, его письма и даже красивые сказочные книжки, привезенные из заграничной командировки.
Инночку после ареста мамы хотели забрать в детский дом. Только дедушка Николай Антонович Шамко, учитель начальных классов пятой школы, её не отдал. Стала она жить на Тургенева, с бабушкой и дедушкой. Каждый день ожидала возвращения папочки. И раз в месяц сама бросала в ящик письмо маме Вере. В жаркую далёкую страну Алжир, куда мамочку увезли на целых пять лет.
А когда Инночку торжественно приняли в октябрята, она решилась написать письмо вождю и лучшему другу всех советских детей. Товарищу Сталину. Ведь он просто ничего не знает о том, как плохо Инночке без папочки и мамы, как она по ним соскучилась. Товарищ Сталин узнает и тут же отдаст нужный приказ неразговорчивым военным с малиновыми петлицами. И Балашовы снова будут все вместе. Потому что ребёнка нельзя надолго оставлять одного. Так неправильно. И товарищ Сталин это, конечно, понимает.
Товарищ Сталин письмо не получил. А может, получил да не посчитал нужным ответить. Страна ведь большая. И дел важных много. Не до маленькой глупой девчонки и её арестованной мамы. Что поделать – большая стройка социализма идёт. Да ещё с борьбой, что неизбежно обостряется. А, как известно, лес рубят – щепки летят. Как же иначе? Ведь только прояви слабину перед многоликой вражиной, что щёлкает зубами у границ, вмиг вонзит нож под ребра. Либо мы их, либо… Тут уж не до поповского милосердия. Не до приторной сопливой достоевщины.
Только ни о чем этом Инночка уже не узнала. В конце августа сорок первого прорвавшиеся на плечах отступающих красноармейцев к городу немцы установили на Хортице орудия полковой артиллерии и начали обстреливать жилые кварталы. Снаряды падали, разрушая дома и калеча вековые деревья. Во двор на Тургенева влетел один единственный осколок. Маленький, тонкий, но острый как бритва.
…Резкая внезапная боль была огромной и бездонной как океан. Она тонула в ней и захлёбывалась. А потом боль стихла и ушла. Вместе с пульсирующей алой кровью. Стало уютно и покойно. Последнее, что видела Инночка, это было улыбающееся лицо мамы. Близко-близко. Так что на её лице чувствовалось мамино ласковое и лёгкое, как вечерний ветерок над Днепром, дыхание. В этом нет ничего удивительного – ведь первое и последнее, что видит человек на этом свете, – это лицо мамы.
А где-то очень далеко от Запорожья, в продуваемой всеми ветрами казахской степи, в лагточке №26, получившей горькое название «Алжир», восемь тысяч бесправных зечек сходили с ума от унижений и непосильного труда, но боялись даже единым лишним словом нанести вред арестованным мужьям. О том, что мужья, вчерашняя гордость и слава страны, уже давно расстреляны, не хотелось думать. Теплилась, помогая выжить, надежда, что всё случившееся – страшная ошибка. Товарищ Сталин рано или поздно во всем разберётся, и накажет виновных. А из самой Москвы приезжало начальство полюбопытствовать, как хор изменниц замечательно исполняет песни о мудром и любимом Сталине.
…Вера Балашова вернулась в Запорожье лишь в конце сороковых. В коротко остриженной измождённой узнице акмолинского лагеря жен изменников родины тяжело было узнать некогда лучшую гандболистку города и участницу всесоюзных спартакиад, заводилу всех чудачеств студенческой «Зелёной блузы», лаборанта термического цеха авиационного завода №29, сводившей и после замужества с ума парней русой косой до пояса. Она уже знала о трагической судьбе мужа, расстрелянного в тридцать седьмом и о смерти дочери, но…как же она могла не вернуться сюда на улицу Тургенева, где началось и закончилось ее счастье. Хотя бы на миг, чтобы увидеть маму и поплакать на могиле Инночки. Постаревшая мама не сразу узнала дочь, а когда узнала, рухнула перед ней на колени: «Прости, Верочка, Христом Богом прошу, прости! За то, что не сберегли кровиночку единственную. Прости, если сможешь!»
Вера бессильно опустилась на колени перед матерью, и они, обнявшись, горько плакали и никак не могли выплакаться. Уткнувшись лицом в поседевшие мамины волосы, она слышала её прерывистое, хриплое дыхание. И вдруг, терзавшая её многие годы боль резкая и бездонная, как океан, стихла и ушла. Ей стало уютно и покойно. Наверное, так и должно было быть. Ведь так всегда бывает, когда рядом мама.