Парк. Весна. Солнце. Танцующие на ветру листья. Маленький островок свободы в каменных стенах Города.
Солнечный зайчик, мигнув, спрыгнул с листка, согнав тень Музы. Человек, вздохнул и посмотрел на лист. Женщина.
Идеальная женщина. Всё по канонам, как учили в художественной школе. Изящно округлые узкие плечи, высокая грудь. Причём, груди близко посаженные. Так, какие ещё правила? А, не очень узкая талия, заметны мышцы внизу живота. Округлые бёдра. Ягодицы в профиль – сложенная лодочкой ладонь. Стройные, в меру накачанные не слишком длинные ноги. Со складочками, где положено. Тьфу! Банальщина! Правила! Ремесло! Рутина! А сам я бездарь и придурок, которому кажется, что не хватает только одного – найти свою музу.
Парк. Тропинки. Лавочки, где всегда можно увидеть ласкающиеся пары, фотографирующихся приезжих, гуляющих детей – с бабушками и без. Или вот таких неудачников, которые ищут здесь невесть что. И если не находят, то винят в этом не себя, а надоедливые парочки, детей, бабушек, гостей с фотоаппаратами, муз, которые почему-то не догадались заглянуть именно сюда, солнце, которое, зараза, жарит не по-весеннему, парк, который влечет несбыточными надеждами, придурков в правительстве, которые решили, что людям жизненно необходимы парки, Господа Бога, наконец, просто так – за компанию.
А зачем вообще кого-то ругать? Можно просто подставить солнцу побелевшее за зиму лицо и наслаждаться солнечными зайчиками, блуждающими повсюду.
Где-то бродит моя Муза – моя Идеальная Женщина, которая соответствует всем на свете канонам красоты. А ещё просто любит меня. Меня и то, что я делаю.
Та самая Идеальная Женщина возникла перед внутренним взором молодого художника. И быстро, пока кто-нибудь не спугнул заветный образ, заплясал по листу карандаш. Вот она – протяни руку и коснёшься её… Прикоснешься к идеалу.
Женщина из фантазии художника, тем временем, решила погостить подольше. Она двигалась очень грациозно, прохаживаясь туда-сюда, покачивая бёдрами. Когда Она приходила, то всегда дразнила его, прекрасно осознавая, что художник – обычный мужчина, а Она – Идеальная Женщина, прикосновение к которой он считает богохульством. Потом она начала танцевать. Он не успевал схватывать движения, перенести драгоценные мгновения на бумагу. Поняв это, он бросил карандаш и просто наслаждался танцем под неслышную музыку. А потом кто-то наигрубейшим образом оборвал её полет. Оборвал удачный полёт фантазии неудачным полётом мяча.
- Извините.
- Не извиню! Нашли, где играть. Поработать не дают.
- А вы работаете, сидя на лавочке с закрытыми глазами в воскресный день? Тогда извините ещё раз!
- Да ты!..
Он резко открыл глаза, в надежде увидеть встрёпанную пацанку и учинить ей причитающуюся нахлобучку. Перед ним, действительно, стояла девчонка-подросток. Годов эдак 15-ти. И на зарвавшуюся пацанку она никак не походила. Странная такая девочка. Слишком тоненькая и слишком серьёзная. С копной непослушных, растрепавшихся от ветра волос. Как одуванчик. Он тоже тянет к небу пушистую головку на тонкой, но крепкой ножке. Она держала в руках мячик и смотрела на художника выжидающе и, почему-то, грустно. Позади неё скучковались малыши, которые явно со страхом ожидали чем же всё это закончится. Наконец, один не выдержал и тоже подошёл, потянул её за подол сарафана.
- Пойдём играть. Этот дядя всегда тут сидит. Пусть!
Что «пусть», художник так и не понял. Мальчик утянул эту странную девочку в другую сторону парка. Напоследок, она развернулась и сказала серьёзно:
- Извините, дядя.
А потом улыбнулась. Мельком, уже поворачиваясь к детям. Непонятно, кому улыбнулась – то ли художнику, то ли им.
Художник долго сидел, прислушиваясь к звукам парка. Но дети со странной девочкой так и не вернулись. А он ушёл к себе.
И на следующий день, и через день приходил молодой художник в парк и просто смотрел, как играют дети. И впервые подумал о том, что это не его дети. Потому, что Идеальной Женщины не существует.
***
На выставку он принёс всего две картины. Принёс и поставил к стене – дожидаться своего места и часа.
- Ну, что, нашёл свою Идеальную Женщину.
- А куда она от меня денется?
- Покажи! О, какая же это женщина! Девчонка какая-то в цветках. Вторая, конечно поинтересней, но не увлекайся, а то лечить возьмутся.
- Всё равно, я нашёл свою музу.
- Ну-ну! Главное теперь её не упустить.
- Пусть летит, куда хочет.
На одной картине было небо и море одуванчиков. По этому морю, казалось, невесомо скользила девочка, сама похожая на одуванчик. И в своём полуполёте тянула руки к небу. А облака над горизонтом подхватывали её руки. Как крылья. Девочка как будто соединяла голубой колодец неба с жёлтым неистовством поляны. И сама, непонятно как, была их частью.
На второй картине та же девочка полусидела на песчаном откосе. Чуть сбоку, переливалась на солнце волнами, по-змеиному ползла река. Девочка была нагой и мокрой после купания. Влажные пряди падали на глаза, щекотали чуть сморщенный нос. На покрытой пупырышками коже поблёскивали капельки. Девочка смотрела с картины, прищурившись, но серьёзно, как будто принимала важное решение.
Тот, кто видел эти картины, сначала замирал, не в силах объяснить, что заворожило его в этой девочке, а потом уходил, стеснённый, будто подслушал чужую тайну. Мастера, привыкшие к фантазиям молодых, перепробовавшие разные композиции, журили его за слишком юную натурщицу. Просили не повторять подобные эксперименты.
Но никто так и не признался, что в этой непонятной угловатой девчонке, которой до взрослой жизни ещё расти и расти, вдруг углядел черты той единственной и неповторимой женщины, которая иногда снисходит к нему. Эту женщину зовут Музой и прикосновение к ней – богохульство.
А художник улыбнулся.
- Я больше не буду рисовать.
- Совсем?
- Нет, не совсем. Но это никогда не станет моей работой.
- Почему?
- Потому, что моя муза не натурщица. Она просто девочка, которой я предложил её нарисовать.
- Это на первой картине?
- Нет. На второй. Она спросила, что ей нужно делать, а я ответил – что хочешь. Она искупалась и села на берегу. А потом ушла. И у меня не хватило решимости её остановить… удержать. Она дала мне больше, чем любая идеальная женщина. И ничего не потребовала взамен. Я думал, что отпустил музу на волю. Но при этом сам себя заковал.