Офис затихает, затухает муравейник, женщины с непременными пакетами, мужчины с портфелями, молодежь стайками, пересекутся у лифта, с кем-то здороваясь с кем-то прощаясь, сядут в машины, потекут до метро, покурят под козырьком на дорожку, включат магнитолы, плееры, будут звонить родным, любимым, стоя в пробке послушают погоду на завтра, прислонясь к поручню будут листать страницы книги и так незаметно доедут до дома, а там ужин готов или надо готовить, говорить, целовать, чистить зубы надо, можно мычать модный мотив, посмотреть фильм о чём-то грустном или чем-то смешном, спать. А я пока останусь, есть работа.
Среди тишины я заварю себе кофе, выключу Depeche Mode, открою чистый лист и напишу тебе письмо. Начну примерно так: «Офис затихает, затухает муравейник, женщины с непременными пакетами, мужчины с портфелями, молодежь стайками, пересекутся у лифта, с кем-то здороваясь с кем-то прощаясь, сядут в машины, потекут до метро, покурят под козырьком на дорожку, включат магнитолы, плееры, будут звонить родным, любимым, стоя в пробке послушают погоду на завтра, прислонясь к поручню будут листать страницы книги и так незаметно доедут до дома, а там ужин готов или надо готовить, говорить, целовать, чистить зубы надо, можно мычать модный мотив, посмотреть фильм о чём-то грустном или чем-то смешном, спать. А я пока останусь, есть работа.
Среди тишины я заварю себе кофе, выключу Depeche Mode, открою чистый лист и напишу тебе письмо».
А потом я скажу, что давно не писал и, наверное, совсем разучился это делать, даже как то неловко себя ощущаю глядя на полстраницы текста, последнее время больше пары строчек ничего не выходило, да и они, бодрым курсивом, почти сразу стирались. Потом расскажу о всём-всём, что происходит со мною. Особенно подробно расскажу о том, что ты знаешь, ведь всегда интересно узнать, как видит другой человек со стороны тебе знакомую картину. Хотя, вполне возможно, тебе вовсе не интересно, потому в конце рассказа я извинюсь, но просто, чтобы это не было похоже на лукавство или попытку нарваться на комплимент. Скажу просто «прости». Вот так: «Прости».
Хотя конечно не совсем так, скорее так: «Ведь всегда интересно узнать, как видит другой человек со стороны тебе знакомую картину. Хотя, вполне возможно, тебе вовсе не интересно, потому – прости. Не хочу, чтобы ты подумала, что это похоже на лукавство или попытку нарваться на комплимент. Просто это может быть и вправду утомительно, потому прости.
Знаешь, я тебя, кстати, обманул. Вовсе я не один остался, здесь ещё есть уборщица. Она ходит очень тихо, и я её отчетливо представляю с топором. Вот сейчас она выйдет из-за перегородки, а в руках топор, а я совершенно этому не удивлюсь, правда, не совсем понимаю, зачем он ей всё же нужен, ведь в офисе никого нет, только она и я. Забавно, да? То, что топор может пригодиться в качестве столярного инструмента в голову приходит в последнюю очередь, он сразу видится как орудие. Нет. Топора не будет, только что уборщица ушла, тоже с пакетом, как и все женщины, уходящие с работы».
Потом я остановлюсь, посмотрю в стену и подумаю, что вместо того, чтобы писать эту ахинею про топоры, стоило бы рассказать про то, как я тебя, по тебе, о тебе. Подумаю, но писать не стану, потому что сразу превратятся эти слова в обычные, которых я тебе уже пачками наговорил и станет жаль, что нет такой булавки, которой можно было бы прикрепить к каждому слову настоящность, продуманность и внутренность.
А потом, пожалев, я перечитаю все написанные слова, даже те два зеркальных блока, подумаю, что вовсе это не письмо, тисну текст на какой-нибудь портал и пойду домой, ведь там ужин готов или надо готовить, говорить, целовать, чистить зубы надо, можно мычать модный мотив, посмотреть фильм о чём-то грустном или чём-то смешном.