6. Спасибо, аист, спасибо, птица…
Дома на автоответчике Корнилова ждало сообщение. Сегодня вечером намечался корпоратив по случаю того, что их упаковка для кислого молока заняла первое место на международном конкурсе. Сбор в 18.00 в офисе фирмы.
Занятия с отстающим учеником по времени никак не совпадали с торжеством и потому никоим образом не мешали отдохнуть с коллективом. Однако те два часа репетиторства, что тянулись подобно прилипшей к подошве жевательной резинке, заставили преподавателя-надомника не раз подумать: а стоят ли тех трудов, что приходится прикладывать, чтобы объяснить отроку третий закон Ньютона, денег, которые платят его родители? По всему выходило, что запрашивать надо было, как минимум втрое больше. А еще лучше, не заниматься этим и вовсе…
Офис пестрел новыми яркими плакатами, как выполненными от руки, так и отпечатанными на принтере. Во всю стену, огромными буквами пламенело: «Мы их сделали! Первое место — наше!». Из текста было не совсем понятно, кого сделали, то ли китайцев — основных соперников, то ли всех конкурентов вообще? Некоторую ясность вносил плакат — восемьдесят на метр — исполненный на цветном принтере. Тетрапаковская упаковка, стилизованная под ракету, совершала виток вокруг земного шара. За упаковкой тянулся шлейф распыленного кислого молока. Подпись гласила: «Впереди планеты всей!».
Корпоративная вечеринка, устроенная в банкетном зале одного из ресторанов, удалась на славу. Впрочем, как и все прочие корпоративы. Много шутили, немногим меньше пили и ели. Нашлось время и для танцев. Ближе к полуночи, когда настало время разъезжаться, к Корнилову подошла Настя. Восхитительно красивая двадцатипятилетняя стройная шатенка, которая работала с Виктором Феоктистовичем в одном отделе и которую безуспешно пытались соблазнить все без исключения мужчины их фирмы. Тесно прижавшись нижней частью своего организма к коллеге, девушка провела длинным маникюрным коготком по груди Корнилова, видневшейся в демократично распахнутом вороте рубашки, и проворковала:
— Не хочу домой. Пригласи меня к себе в гости.
Корнилов ощутил, как помимо его воли кровь прилила к органам малого таза и, не имея сил подтвердить согласие внезапно пропавшим голосом, молча мотнул головой в сторону двери, приглашая. Они вышли из зала, провожаемые откровенно завистливыми взглядами коллег мужчин и столь же завистливыми, но с примесью осуждения — коллег женщин. Причем, у мужчин, всех, как одного, губы сладострастно приоткрылись, тогда как у женщин они были поджаты в укоризне.
В такси было темно и подвыпившая и потому раскованная Настя, расположившись со спутником на заднем сиденье, начала активную подготовку к предстоящей ночи любви. Но странное дело: до дома, где жил Виктор, оставалось чуть больше двух кварталов, когда он почувствовал, что пробудившийся было червячок желания, потерял интерес к предстоящему действу.
— Настя, вы меня простите. Быть может в другой раз? Давайте я вас отвезу домой.
Ночью ему опять снилась Яма. Дно ее вспучилось, и из образовавшегося земляного холмика показалась кисть, затянутая в белую лайковую перчатку. Кисть размахивала зажатым в пальцах полосатым жезлом, каким сотрудники ГИБДД регулируют уличное движение. Не будучи водителем, Корнилов никак не мог взять в толк, чего от него требуют жесты дубинки. Постепенно кисть поднялась выше. Вот из земли показался рукав, но не серо-мышиного цвета дорожной полиции, как следовало ожидать, а черного, более подходящего фрачной паре. И действительно, теперь рука сжимала не полосатый жезл, а дирижерскую палочку. Судя по движениям палочки, игралось что-то бравурное. Какой-то пассаж в звучании маэстро видимо не устроил, и палочка застучала по стоящему тут же пюпитру. Однако, вместо ожидаемого деревянного звука, раздался дребезжащий звон, какой издает тарелка хай хет ударной установки. Звон издавала голова стоящего на коленях вместо пюпитра нерадивого школяра, с которым Виктор занимался физикой.
Прозвучали последние такты неслышимой музыки, и рука исчезла, как и появилась. Вместо руки, как и прошлой ночью, возникли пухлые пунцовые губы. Губы звали, манили, шепча, опять-таки неслышимые слова. Но на сей раз, и в этом Корнилов был уверен, это были губы не Ольги Саввишны. Не имели они отношения и к Насте, коллеге по фирме. Губы принадлежали незнакомке. Таинственной и манящей. Произнеся фразу, они стали меняться, превращаясь в губы все той же прелестницы, но в губы, совсем другие. Из пунцовых стали кремово-розовыми, появился влажный блеск, губы слегка приоткрылись. Словно лепестки тропической орхидеи. Виктор сделал шаг, другой к этой мерцающей тайне, приготовился нырнуть в ее горячие глубины вниз головой… И в этот момент губы широко разошлись, ощерившись частоколом острых зубов: ныряльщика ожидала распахнутая пасть каймана. Или, возможно, аллигатора.
Из кошмара Корнилова вырвала трель телефонного звонка. Убейволк, а это был он, интересовался, сейчас ли Виктор собирается на дачу и если да, то он, Кол, может за ним заехать.
Николай Тарасович, диссонируя с ярким солнечным утром, был хмур и неразговорчив. За всю дорогу до садоводческого товарищества он обронил лишь одну загадочную фразу:
— Интересно, если любишь секс до безумия, можно ли считать себя сумасшедшим? — и явно не ожидая ответа, уставился на дорогу.
Прибыв на место, Кол сказал, что попозже заглянет к Виктору, но сначала ему необходимо увидеть «Саввушку», которая без него исстрадалась. Пришел он, когда солнце уже клонилось к закату. Достал из машины полиэтиленовый пакет с логотипом магазина «Магнит».
Со словами: «Ты только ничего не говори Саввушке, она будет очень огорчена», Николай Тарасович извлек из пакета матерчатый сверток. Скорее, кокон небольших размеров. Это оказалась наволочка, судя по фиолетовой печати, из студенческого общежития. Убейволк осторожно развернул кокон, и Виктор с удивлением увидел нечто продолговатое, величиной чуть больше ладони, цвета спеющей вишни. Сначала ему показалось, что на руках друга лежит освежеванная тушка кролика. Однако, приглядевшись внимательно, Виктор Феоктистович понял, что эта маленькая фигурка очень напоминает человеческую.
— Это что?
— Дочка, — односложно ответил ботаник. И пояснил. — Моя.
— Откуда она у тебя? — Виктору никак не удавалось вникнуть в ситуацию.
— Подарили.
— Как подарили? Кто подарил? — Корнилов протянул руку и осторожно ткнул пальцем тельце. Ощутил холод. — Она что, неживая?
— Нет, спит, — огрызнулся друг. — Разумеется, неживая, — и заторопился, сбиваясь и перескакивая с фразы на фразу, стараясь выплеснуть из себя как можно быстрее. — Я ей сразу сказал, что о детях не может быть и речи… предохранялась она: пила какие-то таблетки… студентка моя… что-то она там неправильно просчитала и… сказала, что беременна. От меня… я ей сразу предложил сделать аборт. У меня есть хороший приятель гинеколог… сказал, что договорюсь и все расходы, разумеется, возьму на себя… она отказалась, сказала, будет рожать… а сегодня пришла ко мне… под утро… около пяти… принесла завернутую в наволочку. Говорит, подарочек тебе, Николай Тарасович, в виде криминального выкидыша… рожать раздумала… делай теперь с ним, что хочешь… вроде скакалкой и тренажерами вытрясла… Корень, я ведь сразу ей сказал, еще в первую ночь… и потом с абортом помощь предлагал… Что теперь? Помоги, Корень!
— Да чем же я помочь могу? — растерялся Корнилов.
— Давай мы ее, дочку мою, в Яму опустим. Только Ольге Саввишне ни слова.
— А вдруг Яма ее вернет, как… как — детскую коляску? — усомнился Виктор Феоктистович.
— Не должна, — замотал головой ботаник. — Организм — та же органика, а органику Яма не вернула. Все починила и назад отдала, а то, что было живым когда-то — оставила. Может, оживляет и оставляет себе? — с надеждой добавил он.
— А может Яма питается органикой?
— Не говори так, — взмолился Николай.
— Ну, давай, — преодолевая внутреннее сопротивление, согласился Виктор.
— Опусти ты, пожалуйста, — тихо попросил Николай и добавил. — Только не бросай. Бережно.
Постояли, выкуривая по сигарете.
— У тебя есть что? — спросил Николай Тарасович.
— Полбутылки «Немировской с перцем», — понял вопрос Виктор. — Пойдем.
Пили молча, не чокаясь и не закусывая. В какой-то момент Корнилов коснулся руки друга:
— Коля, не казни себя. Она даже не успела догадаться, что хочет родиться.
Николай Тарасович хлопнул ладонями по коленям, тяжело поднялся:
— Пойду я, Вить, Саввушка волноваться начнет, — и уже от калитки мрачно пошутил. — Ты можешь у бандюков хорошие деньги иметь, укрывая трупы. Никакая полиция не найдет.
Ночью Виктора опять звала Яма.