Поздний вечер. Девушка, вытирая волосы, выходит из ванны и слышит звонок в домофон. Она подходит к двери и спрашивает:
- Кто там?
- Это я. Твой духовник. Открой.
- Это вы, святой отец? Но уже поздно – после некоторых колебаний, она нажимает кнопку и смотрит в глазок.
Скрывая лицо под капюшоном, священник поднимается по ступенькам, подходит к двери и говорит:
- Услышать Божье слово никогда не поздно. Для него нет времени, нет преград, как и для Святого Причастия. Ничего не бойся, дочь моя.
- Вы принесли Святое Причастие? Сейчас я открою! – накинув халат, девушка отпирает замок и впускает священника.
- У вас оно с собой?!
- Да.
Он ставит портфель, снимает куртку и опускает подогнутые пола рясы. Затем поправляя крест на груди, с ожиданием смотрит на девушку. Она проводит его в комнату. Священник подходит к столу, вынимает из портфеля свечку и зажигает её. Говорит тихо:
- Ты так давно не была в церкви, что я решил навестить тебя. Выполнить свой пастырский долг.
- Мне тяжело, святой отец…
- Я знаю. Мы все скорбим. Сейчас тебе будет легко…
- Спасибо, спасибо…
- Я всё приготовлю, а ты открой, пожалуйста, окно, душно очень. И оденься. Лучше что-нибудь белое.
- Сейчас, сейчас! – радостная, она спешит в другую комнату и через пару минут возвращается причёсанная, в белом платье.
- Ты прямо как невеста! – хвалит её священник.
- Святой отец! В институте наркотики распространяют, и я знаю кто! – неожиданно выпаливает девушка – Андрей мне всё рассказал.
- Ай-яй-яй! Какой ужас! – священник хватается за голову – Ты больше никому об этом не говорила?
- Нет. Но скажу.
- Будь осторожна! Это опасные люди. Они ни перед чем не остановятся. Нам надо помолиться!
- Я готова!
- Теперь окно – напоминает священник.
Она подбегает к окну, распахивает его и, улыбаясь, встаёт рядом. Затем, глядя на священника широко открытыми глазами, спрашивает:
- А Бог нас услышит?
Священник вместо ответа поджимает губы и приподнимает одну бровь. Продолжая улыбаться, девушка поворачивается к окну и, облокотившись о подоконник, довольная, смотрит вниз и начинает болтать ногами. Едва она успевает это сделать, как священник подходит сзади, хватает её за ноги и выкидывает в окно.
Пока девушка летит, вопль ужаса застревает у неё в горле и не может вырваться наружу. Священник, отходит подальше от окна и, стараясь ни к чему не прикасаться руками, натягивает перчатки. Он оглядывает комнату, подбежав к компьютерному столу, поводит мышкой и, нажав несколько клавиш, начинает печатать.
Глава 1
Отец Алексей (Алексей Николаевич Громов) приоткрыл глаза и машинально нащупал кнопку будильника. Затем посмотрел на электронные часы, вспоминая наиболее важные с его точки зрения эпизоды вчерашнего дня. Сегодняшнее утро для Громова выдалось хмурым и суровым и по погоде и по настроению. Настроение у него испортилось ещё вчера вечером, когда он открыл «Twitter». Какой-то придурок под ником «STEB1988». Называл его нехорошими словами и всячески изгалялся. Пробубнив молитву, отец Алексей встал, без особого энтузиазма сделал зарядку, и несколько раз перечитав «твит», после необходимых приготовлений, описывать которых нет смысла, в расстроенных чувствах удалился на кухню, соображая, как и какие его высказывания могли повлиять на подобные «фокусы». Нажав кнопку чайника, он сел за стол и с задумчивым выражением на лице, принялся жевать кусок колбасы, обдумывая свои дальнейшие действия. Раньше у него случались подобные истории, и он стремился не придавать таким эпизодам большого значения. Старался сдерживать себя, но не всегда получалось, да и всё равно было обидно. Но ход его мыслей сломался, не дожевав колбасу, он выплюнул её на тарелку и воскликнул в сердцах:
- Дайте мне колбасу за два двадцать! Какая раньше была. Она хоть мясом пахла!
Он попытался разобрать надписи на этикетке, но они были написаны таким мелким шрифтом, что он не смог ничего разобрать. Тогда он взял очки и придвинулся ближе к свету, разговаривая сам с собой:
- Насуют всякую дрянь, что есть невозможно…
Громов понимал, что «Твиттер», - прежде всего средство самовыражения, общения, возможность смело высказывать свои мысли и чувства, подчёркивающие неповторимую индивидуальность каждого человека. Это свобода. «Ну да, свобода» – подумал Громов недовольно – «А где тогда моя свобода? Набить бы тебе рожу, чтобы не писал всякую ерунду». Другое сообщение он прочитал там же, вчера вечером. Оно сильно взволновало его, запало в душу и долго не давало заснуть. Обдумывая, как бы поступить он, ворочаясь с боку на бок, совсем забыл о дерзком незнакомце и его оскорблениях.
В другом сообщении женщина взволнованно писала о том, что её дочь выбросилась из окна. Но священник не хочет её отпевать. Говорит, что это двойной грех. « Но разве Бог не любит всех и вся?» - рассуждала она – «И как её душа сможет успокоиться, если не совершить обряд?» Женщина оставила свой мобильный, который Громов аккуратно записал в блокнот. Засыпая, Громов представил, как девочка падает из окна. Наверное, она была в белом платье, у неё красивые глаза и длинные волосы, которые развевались на ветру. «И зачем она это сделала?»
Тема участившихся в последнее время самоубийств, среди подростков, вызвала болезненную реакцию в обществе и относилась к разряду наиболее острых, и горячо обсуждаемых. Не мог и Громов остаться к ней равнодушен. Священником в том приходе служил его старый приятель Отец Владимир (Сомов Владимир Алексеевич). Раньше они были друзьями, но прошло немало времени и многое изменилось. И назвать его сейчас другом можно было с большой натяжкой.
Допив остатки чая, Громов спустился вниз. Утро возвращало ему ясность мысли и несмотря ни на что, независимо от погоды, помогало взбодриться и поднимало настроение. Вечерняя же усталость, появляющаяся к концу дня, нередко поднимающееся давление, наоборот мешали. Головная боль и прочие спутники возраста давали о себе знать. Пока машина разогревалась, Громов набрал номер женщины из «Твиттера». Ему ответил приятный, усталый и слегка печальный голос. Собеседница назвалась Ольгой Евгеньевной. Громову сразу захотелось увидеть её, едва он услышал её голос. А увидев, обнять и утешить. Уже несколько лет прошло с тех пор, как умерла его жена. Он тосковал по ней и по тому ощущению, что испытывал раньше. Его холостяцкая постель была холодна, он чувствовал себя одиноким и подсознательно искал образ женщины, которая могла бы вернуть его в то состояние блаженства, которое он испытывал раньше. Это чувство было сродни голоду или жажде. Он ощущал его постоянно и никак не мог утолить. Ещё больше он испытывал потребность заботиться о женщине. Отдавать ей частичку своего тепла и нерастраченной нежности. Укрывать её одеялом по ночам и слышать её дыхание. Просыпаться с ней по утрам. Звонить ей по телефону и всё такое. Ему казалось порой, что это и есть самое главное в жизни. Именно вот этого ГЛАВНОГО ему и не хватает. А всё остальное ерунда и «суета мирская». А он лишён всего этого. И как сложно и тяжело жить, не имея ГЛАВНОГО?
Читая молитвы, он, думая об этом, иногда сбивался, а то и вовсе замолкал в самый неподходящий момент. Прихожане, глядя на него с восторгом, молча, внимали ему. Им казалось что он, общаясь с Богом, приходил в некий экстаз, который и лишал его дара речи. А он мечтал о женщине. И вот, наконец, он услышал голос женщины, который показался ему приятным. Разбудил воспоминания, вернул к жизни чувства, доселе дремавшие в нём, и заставил сильнее биться сердце.
Они договорились о встрече и попрощались. Сначала он решил съездить в храм. Посмотреть, как идут дела, и прочитать проповедь.
Священник это не просто человек, которому люди исповедуются, не просто общественная фигура, но прежде всего лицо, которое предстоит Богу в молитве. И Громов это хорошо помнил. Всю свою жизнь. А жизнь у него была на шестом десятке. И много чего ему удалось повидать и пережить за свою жизнь и многое чего в ней ему не нравилось. С чем-то приходилось мириться, с чем-то нет.
Несмотря на все неурядицы, которыми изобиловал его жизненный путь, он не производил впечатление пожилого человека уставшего от жизни. Напротив, лицо его лучилось некоей одухотворённостью и багородством. Но при этом не переставало казаться серьёзным(в силу должности). Он часто улыбался и был неизменно вежлив, чем производил на окружающих благоприятное впечатление. Когда он беседовал с людьми, лицо его лучилось таким светом, как будто только что на него нашло Божье благословение и благодать.
Квартира, в которой жил Громов, досталась ему от родителей. Он любил её и старательно ухаживал за ней. Красивая утренняя панорама, открывающаяся его взору с пятнадцатого этажа, придавала ему уверенности. Когда же стемнеет, он, разглядывая с лоджии вечерние огни, любил сочинять проповеди. И так хорошо, так здорово у него это получалось, что он нередко сам себе удивлялся и приходил в умиление. Он считал, что у него определённый дар к такого рода сочинениям. И небезосновательно, так как другие священники скатывали тексты со Святого Писания, либо попросту с интернета. Отец Алексей всегда сочинял сам. Он всегда придавал своим проповедям глубокий смысл. Вливал в них некую идею, к которой никто не мог остаться равнодушным. Библейские сюжеты он настолько приближал к жизни, что прихожане слушали его затаив дыхание. И все кто посещал церковь, находили каждый своё и были довольны.
Оставив машину возле ворот, и обойдя территорию, Громов сразу же увидел группу молодежи, примостившихся у заднего входа. Четверо молодых ребят были уже изрядно навеселе и, судя по куче мусора вокруг, развлекалась здесь с поздней ночи. Возле них стояла свечница – пожилая женщина, работающая в церкви. Она совестила их, как могла и просила уйти. Те отвечали ей насмешками и грубыми ругательствами. Громов наблюдал, чувствуя, что простыми уговорами здесь не поможешь, и придётся действовать не одним даром убеждения. Он зашёл за угол и принял выжидательную позицию. Наконец, женщина не выдержала и, пригрозив вызвать милицию, поспешила уйти. Вслед ей полетела банка из-под пива вместе с дружным хохотом. Один из ребят резво сбежал по ступенькам и затопал по земле ногами, будто догоняет. Свечница, крестясь и ускорив шаги, со слезами на глазах, скрылась за дверью храма.
« Но где ж сторож?» - подумал Громов и сделав несколько шагов назад, открыл дверь подсобки. Внизу со ступенек послышались стоны. Громов спустился и увидел сторожа, лежащего на нижней площадке перед дверью.
Он поспешил к нему со словами:
- Игорь Иваныч! Что с вами?
- Да вот лежу-у… – виновато протянул Игорь Иваныч, повернув к священнику страдальческое лицо – Отец Алексей, я хотел милицию вызвать, да те – он посмотрел наверх – Мобильник отобрали…Ну и наваляли, само собой.
- Давайте я вам помогу – Громов попытался его поднять.
- Нет, нет! – сторож затряс ладонью – Я пробовал. Ничего не выходит. Наверное, вывих, какой-нибудь, а может и перелом. И потом я слишком тяжёлый. Вы дьякона позовите, пока служба не началась.
- Ну, хорошо. Сейчас «скорую» вызову. Ты подожди, пока я наверху всё устрою. Я быстро – ответил Отец Алексей и взбежал по ступенькам.
Отбросив охватившие его сомнения и кипя от негодования, Громов направился к «дружной четвёрке». Молодёжь продолжала веселиться, как ни в чём не бывало. Громов оглянулся вокруг. Он был в мирском платье и кроме них никого не было. Всё тихо. Пятилетняя служба на флоте научила его быстро реагировать на сложившуюся ситуацию.
- Ребята! Очень вас прошу, уйдите отсюда – сказал Громов, подойдя к ним.
Один из них, с татуировками на шее, похожий на заводилу, сидя на корточках, потягивал пиво и грыз фисташки, выплёвывая шелуху по сторонам. Трое остальных сидели перед ним на ступеньках и время от времени переговаривались между собой на каком-то тарабарском языке.
- А ты кто такой? Поп, что ли? – уставив на священника осоловелые глаза, спросил заводила.
- Ты нам булочек своих на закуску принеси! Хе-хе! – отхлебнув пива из жестяной банки, подхватил другой.
- Это просфоры и их просто так не дают – отвечал Громов, пытаясь найти общий язык – Нужно помолиться….
Его перебил дружный хохот. Священник смиренно покачал головой, и ещё раз оглянулся, понимая, что мирным путём у него ничего не получится и лучше обойтись без свидетелей.
- Вот допьём и уйдём, а ты иди себе, – сказал один из ребят – Свечку за нас поставь.
- Зачем сторожа избили? – спросил Громов, напрягая под курткой мускулы.
Один из ребят, что поздоровее, поднялся и, толкнув священника плечом, сказал:
- Тебя ж просили. Вали отсюда! Попяра!
- Давай, давай! А может тебе ускорение придать? – сделав смешную гримасу, подхватил заводила.
- Хорошо. Сейчас я прочищу вам мозги – ответил Громов с улыбкой.
- Что ты сказал? – дёрнув вверх голову, спросил заводила.
Встав сбоку, он потянул священника за локоть. Громов ухватил его за большой палец и резко потянул вниз выламывая. Затем отпустил и этой же рукой несколько раз сильно ударил его в лицо. Никто толком не успел понять что произошло, когда священник быстро переступив ногами, ударил ребром ладони в затылок того, что поздоровее. Здоровяк, вытаращив глаза, подался вперёд, но священник, не давая опомниться, с разворота врезал ему ногой в живот. Остальные двое, увидев корчащихся на земле товарищей, испуганно вскочив, растерялись. Громов не унимался и, похоже, вошёл в раж. Он шагнул вперёд и смачно влепил одному из них под дых. Тот согнулся, попятился и, упав на колени, застонал и повалился набок. Четвёртый, напуганный происходящим, спотыкаясь, бросился бежать. Здоровяк тем временем пришёл в себя. Прихватив пустую бутылку, он поднялся и, мотая головой, как раненный зверь, пошёл на священника. Громов посмотрел в его сторону, повернулся боком, приготовился.
- Ах ты, крыса церковная! – выпалил разъярённый здоровяк и, замахнувшись бутылкой, налетел на священника. Громов нагнулся, поднырнул под его руку и нанёс несколько ударов в корпус. Тот пошатнулся, захрипел, но устоял. Желая закрепить успех, Громов подпрыгнул и обеими ногами, что есть силы, саданул здоровяка в живот. Сильный удар оттолкнул здоровяка на несколько метров. Он шмякнулся о стену и, сопя, сполз вниз. Громов осмотрелся, готовый ко всему. Рядом слабо постанывая, лежали двое. Заводила, который схватил его за локоть, с разбитым в кровь лицом, смотрел на него взглядом полным ненависти и повторял:
- Мы тебя найдём…Найдё-м-м – он приподнялся и вынул из кармана нож.
Лёгким щелчком открылось лезвие. Громов наступил на руку держащую нож, наклонился и, взяв парня за лицо, пару раз ударил головой о каменную ступеньку. Тот затих.
- Най-дём-м-м – смешно вытягивая губы, передразнил его Громов.
- А чего меня искать-то? Я всегда здесь – добавил он нормальным голосом, поднял нож, повертел его в руке и, развернувшись, забросил за ограду кладбища. Затем повернулся и добавил снисходительно:
- Ну что? Юноша бледный со взором горящим, полежи здесь, отдохни от трудов праведных…
Громов посмотрел на часы. Драка с парнями заняла у него не больше трёх минут. Он осмотрел, поправил свою одежду и позвонил дьякону Борису, который никогда не задавал ненужных вопросов. Вместе они оттащили бессознательные тела за кладбище и сбросили в канаву.
- Проспятся и пойдут домой. Зато впредь наука будет! – сказал Отец Алексей, потирая руки.
Молчаливый дьякон согласно кивнул головой и, наморщив лоб, заметил через некоторое время:
- Нечего в больнице койки зазря занимать. Больных и так хватает.
Приехала скорая. Дьякон и священник помогли погрузить бедного сторожа в машину.
В этот день проповедь отца Алексея была особенно яркой. Он насытил её цитатами из Священного Писания, обличающими человеческие пороки и высказал свою собственную точку зрения, во многом совпадающую с мнением паствы. Потрясающие словесные импровизации следовали одна за другой. Он призывал избавиться от греховных помыслов и побуждений, очистить свои души от скверны и поселить в сердцах добро. Удачные словесные образы и выразительные сравнения, созданные им в ходе проповеди, ещё долго не могли изгладиться из сознания прихожан и надолго поселились в их памяти.
- Заботьтесь о ближнем, и всегда приходите на помощь. Ибо сказано: «Ничто пост, ничто бдение, ничто труд при отсутствии любви» – закончил он и, пряча разбитые кулаки в рукава ризы, поклонился.
Взятые за душу, прихожане молчали и не трогались с места. На их лицах застыло благостное выражение. Некоторые плакали. Ощущение важности передалось и детям. Даже груднички перестали капризничать и с волнением наблюдали за происходящим. Чудесную картину довершило солнце. Оно выглянуло на миг из-за туч и, осветив всю церковь, полыхнуло за алтарём красивым незабываемым светом.
Глава 2
Свою «девятку» Громов купил, сдав «Оку». Иногда ему платили хорошо, поэтому стала возможной такая покупка. Но всё это были халтуры. Их было немного и для того, чтобы скопить нужную сумму Громову пришлось изрядно потрудиться. Но теперь он был доволен. Закончив объяснения с милицией, Громов попрощался со всеми и, махнув рукой дьякону сел за руль. Он знал, что Боря всегда поддержит его и не станет кляузничать. Особенно после инцидента с попрошайками, возле церковных ворот. Некоторые из них были настолько наглыми, что прося денежку, даже хватали проходящих за одежду. Громов и другие священники ругали их и старались отогнать. Но отойдя, те неизменно возвращались на место. Приходилось терпеть. Среди них был один пьющий молодой парень. Он привозил каждое утро свою мать на инвалидной коляске. Первое время стоял рядом с ней, но стоило в пакетике, лежащем на её коленях появиться нужной сумме, как он забирал деньги и уходил в известном направлении. Затем появлялся через некоторое время уже навеселе. Забирал деньги и вновь уходил. И так постоянно.
И вот однажды этот парень видимо выпил лишнего. Когда мимо него проходил дьякон Борис между ними получился неприятный разговор. Громов слышал его из окна:
- Жирный боров! Ишь наелся на церковных харчах. Денежку-то дай! – скорчив рожу, крикнул поддатый парень.
- Как вам не стыдно! – дьякон остановился и оглянулся на обидчика – Я даже из подношений ничего не беру! Мы всё в детский дом отправляем.
- Да, да – парень закивал головой – Так я и поверил! Во! Пузо-то, какое наел!
Боря, задетый за живое, вернулся назад и стал разглядывать парня и его мать, говоря:
- Вы же здоровый мужчина, почему не работаете? Таскаете сюда больную мать через весь город. Оставьте её в покое!
- Отстань! Чего привязался?
В дело вступился Отец Алексей. Он спустился и изрядно усовестил нищую братию. За что дьякон Борис был ему очень признателен. Нищие на паперти раздражали Громова. Их непотребный вид, дрожащий писклявый голос, «скорбный лик», который они копировали с икон. И именно только за этим, как подозревали священники, те и приходили в храм. Он был уверен, что настоящих среди них процентов десять, не больше. Остальные попросту притворяются. Совсем недавно произошёл забавный случай. Громов возвращаясь со службы своим обычным путём, проходил ворота и заметил, что в рядах нищих произошли изменения. Появился новый персонаж – сгорбленный дед с кудлатой бородой. Правой рукой он опирался на костыль и стоял на лучшем месте, вытеснив «старичков». Громов проходя мимо него, не удержался, подошёл и, поздоровавшись, спросил:
- А вы на молитве-то были?
При виде священника дед занервничал, сгорбился ещё больше и притворно зашамкал слюнявыми губами:
- Был, батюшка, был, как не быть?
- Что-то я вас в храме не видел…
То ли настроение у Громова было соответствующее, то ли ещё чего-то повлияло. Он возьми да и потяни деда за бороду. Она и отвалилась. Прохиндей встрепенулся, задёргался, сверкнул недобрым колючим взглядом. Не давая ему опомниться, Громов ногой выбил у него костыль. В ту же секунду, не на шутку испугавшись, фальшивый дед дал дёру. Разъярённый священник запустил ему вслед костыль, который угодил точно промеж лопаток. Прохиндей растянулся, ободрав нос об асфальт.
- Забирай своё барахло и больше мне на глаза не попадайся! – крикнул ему вслед Громов.
После этого случая руководители нищей мафии решили разобраться с не в меру ретивым поборником справедливости и встретили его возле дома. Но после того, как Громов одному из них сломал нос, а другому руку, желающих «поставить его на место» не стало. Да и «нищих» возле ворот поубавилось.
Овеянный воспоминаниями, Громов выехал на шоссе. Глядя на дорогу и держа руль левой рукой, правой рукой он поднял лежащий на переднем сиденье мобильник и посмотрел на дисплей, чтобы отследить звонки. За прошедшие три часа никто не звонил. Все его знакомые знали, что в это время он обычно в церкви. «Хорошо. Значит, встреча не отменяется».
Он очень надеялся на эту встречу и верил, что она должна изменить его жизнь. Это семя, которое даст ростки и вырастет. А он будет его поливать и ухаживать за ним. И когда оно вырастет, то принесёт в его жизнь ГЛАВНОЕ. То, чего ему так не хватает. Нужно только почаще поливать его и получше ухаживать, тогда и расти оно будет быстрее. Вот за таким «семенем» он сейчас и ехал.
Надежда встретить любимого человека не покидала его никогда. И вот, наконец, она стала обретать видимые очертания. Образ будущей супруги, возведённый им в своих мечтах, принимал различимые контуры. Громова настолько вдохновил голос Ольги Евгеньевны по телефону, и её фото в профиле, что в его голове тут же стали проноситься всякие «интересные» мысли и фантазии. От которых, порой, просто дух захватывало. Это обстоятельство его пугало и радовало одновременно. Он стал представлять, как она выглядит. Какое у неё тело и всё такое прочее. Ему виделись жесты её рук, слышался её голос и манящий притягивающий взгляд. В последние месяцы он всё чаще видел красноречивые сны, говорящие о его желаниях. Они подсказывали ему, что в его жизни должно произойти важное событие. И ждать его осталось недолго. Исходя из этого, Громов понимал, что эта поездка не просто пастырский долг, а нечто гораздо большее и важное.
Идеальных женщин, ровно, как и идеальных мужчин не существует. Громов убедился в этом на собственном примере и давно уже никого не подгонял под эту глупую мерку. Дома должна быть женщина надёжная и спокойная. Он не раз увлекался красавицами и, как правило, ничего хорошего из этого не получалось. Такие женщины знают цену своей красоте и нередко переоценивают себя. От этого у них все неудачи и неприятности. На остальных женщин они смотрят с превосходством, на мужчин с презрением. С возрастом их нередко ожидает одиночество. И такой печальный исход становится неизбежной платой.
Во время церковных богослужений, Громов осторожно присматривался к лицам прихожанок. Но, то ли не за этим они приходили в церковь, то ли ещё чего. Всегда что-то мешало, сдерживало. И потом, назначать свидание после проповеди… «А что вы делаете сегодня вечером...? Разрешите познакомиться?» Глупо как-то.
С такими мыслями Громов подъехал к нужному месту, оставил машину в переулке и поднялся по ступенькам подъезда. Набрав номер квартиры, он вошёл. Судя по быстро открывшейся двери было ясно, что его ждут. Громов занервничал.
- А вы к кому? – спросила его пожилая консьержка.
Открыв дверь своей кабинки, она высунулась наружу и с любопытством смотрела на незнакомого мужчину.
- К Ольге Евгеньевне в 272-ую. – поднимаясь по ступенькам, ответил Громов.
- Хорошая женщина. У неё так давно мужчин не было – сказала консьержка – Да ещё и горе такое…Анечка, дочка её…Вы, наверное, священник? На священника очень похожи.
- Да, я священник – Громов уже занёс ногу на следующую ступеньку, но опустил её вниз.
Консьержка подошла ближе и покачала головой, со словами:
- Утешьте её. Она женщина хорошая, добрая. Жизнь у неё не сложилась. Я так ей сочувствую!
- Да, да! – согласился Громов – С Божьей помощью все уладим!
- Ещё и дочку отпевать не хотят! – продолжила консьержка – Вы уж там посодействуйте…
- Это какое-то недоразумение. Думаю, что в ближайшее время всё встанет на свои места – успокоил её Громов и снова занёс ногу на следующую ступеньку, намереваясь добраться, наконец, до заветной квартиры.
Но консьержка явно не собиралась заканчивать разговор. Она придвинулась ближе и продолжила шёпотом:
- У нас после этого случая с Анечкой консьержку убили…
- Как убили? – Громов убрал ногу со ступеньки и насторожился.
- Прихожу утром её менять, а она мёртвая! Вот страх-то!
Громов сочувственно покачал головой.
- Жалко-то как! – всплеснула руками консьержка и перешла на доверительный тон – Вы знаете, она только с мужчиной познакомилась. Волосы покрасила. Мы ещё серёжки вместе покупали в магазине. И тут такое!
- Смотрите, какие красивые! – женщина повернула голову, чтобы Громов увидел её серёжки – У неё такие же были! Как капельки! Красиво, правда?
У Громова зазвенел мобильник. Ольга Евгеньевна интересовалась, почему он так долго поднимается. Он объяснил.
- Да, очень красивые – похвалил Громов, разглядев серёжки – Мне пора. Меня ждут. Ангела хранителя вам и всего доброго.
Громов стал торопливо подниматься по ступенькам и услышал вслед:
- Вы знаете, мы хотели купить разные, формы другой…Пока ходили их продали. Пришлось брать одинаковые.
Глава 3
Ольга Евгеньевна Громову понравилась. Привлекательная, ухоженная женщина примерно одного с ним возраста. Ну, может, чуть старше. И квартира у неё была такая же. Под стать ей. Ольга Евгеньевна была хозяйственной женщиной, с множеством полезных в быту привычек. Это обстоятельство Громов сразу заметил своим опытным глазом и подчеркнул. Она любезно проводила гостя на кухню. Они некоторое время пили чай и беседовали. Мнения их оказались во многом схожи, взгляды на жизнь совпадали, и ничто не помешало им почувствовать симпатию друг к другу. У обоих появилась надежда, что эта симпатия выльется со временем в нечто большее и чем быстрее это произойдёт, тем лучше. В ходе беседы Громов выяснил, что в храм Олга Евгеньевна ходила редко, от случая к случаю. Да и зачем ходить каждое воскресенье? Ей и так хватало. После развода, чтобы оплатить учёбу дочери, она устроилась на вторую работу. Какой тут храм по воскресеньям? Служба начинается в 10 часов утра, а если на исповедь, то к 9-ти часам поспешай. Пока свечки купишь, к иконам поставишь, очередь отстоишь, уже литургия вовсю идёт. Затем проповедь. А ведь ещё доехать надо. Обратно гляди к обеду только и доберёшься. Когда домашние дела делать? А в воскресенье, после двух работ ещё и поспать хочется.
«Нет уж. Моя жена пусть дома сидит, в парикмахерскую лишний раз сходит, чем в храме толкаться да ноги простаивать. А уж помолиться и свечку поставить я и за двоих сумею. Да мне и сподручнее будет». – глядя на Ольгу Евгеньевну, решил про себя Громов.
Попив чай, они пошли в комнату. Квартира была примерно такой же планировки, как и та, что досталась Громову от родителей и в которой он жил. Громов сел на диван и почувствовал себя очень уютно. Ольга Евгеньевна подала ему альбом и села рядом. Он смотрел фото, она комментировала.
- Алексей Николаевич, вы давно священником служите? – спросила Ольга Евгеньевна, когда он перевернул следующую страницу.
- Скоро двадцать лет будет – ответил Громов.
Он заметил, что его приятная собеседница придвинулась ближе к нему и уже почти касается его своей тёплой рукой.
- А вы зовите меня Алексей или Лёша – предложил Громов, пробежав глазами по фотографиям.
- Действительно. Чего фамильярничать? – Ольга Евгеньевна улыбнулась – А вы меня просто по имени – Ольга.
От женщины так приятно пахло духами, что у Громова перехватило дух. Он перевернул страницу и уставился в альбом. С первого фото на него смотрела симпатичная девочка с косичками.
- Это Анечка в шестом классе – пояснила Ольга.
Громову вспомнились слова знакомой песни: «Всё косы твои, всё бантики…»
Громов листал страницы. Комментарии Ольги Евгеньевны становились более сдержанными. Фразы нередко обрывались, комкались. Она перестала улыбаться.
- Это она школу закончила… – голос Ольги Евгеньевны задрожал.
Она отвернулась и, закрыв лицо руками, стала тихонько всхлипывать. И вдруг повернула заплаканное лицо и сказала с чувством:
- Не могла она! Понимаете?...Не могла так!... В институт она поступила. Денег нам хватало. Какой смысл?? Отношения у нас были нормальные. Ну, всякое, конечно бывало. Возраст такой. Мечты, фантазии, переживания девичьи. Но чтобы так вот…Не верю! – Ольга Евгеньевна энергично замотала головой и, смахнув слёзы, встала.
- Да. Не вяжется – Громов досмотрел альбом и, положив его рядом, спросил:
- Она с кем-то дружила? Может к ней кто-то приходил? Какие-то контакты…Знакомства…
Заломив руки и наклонив голову, Ольга Евгеньевна стала прохаживаться по комнате, вспоминая. Громов, молча, следил за ней, поворачивая голову. Наконец, после короткой паузы, она сказала:
- Дружила она с одним мальчиком, но его убили примерно за месяц до её смерти. Приходил к нам пару раз.
- Что за мальчик?
- Да мальчик, как мальчик. Андрей – она пожала плечами – Ничего себе такой. Правильный. С принципами, суждениями. Они даже вместе курьерами в одной фирме работали, пока та не разорилась. Я думаю это как-то связано.
- Что фирма разорилась?
- Нет. Все эти смерти связаны между собой. Консьержка могла кого-то видеть. Андрей мог что-то знать.
- Поэтому их и убрали? А какую-нибудь записку она оставила? Намёк. Ниточку.
- Оставила. Там так написано, что на неё не похоже. Какая-то несуразица. Особенно в конце. А вы в компе посмотрите – Ольга Евгеньевна показала рукой – Вот он на столе. Там всё включено. Я недавно в инет заходила.
Громов посмотрел на часы.
- Что торопитесь? А я вам чайник на дорожку поставлю – плавно взмахнув рукой, Олга Евгеньевна вышла из комнаты.
Громов сел за компьютер. Просмотрел папки, файлы. Залез в почту. Обнаружил, что вся переписка удалена. Здесь кто-то явно пошуровал. Хотя в этом не было ничего странного. Но вот предсмертная записка показалась ему несколько странной:
«Я ухожу. Господь призывает меня к себе. Ухожу потому что больше не могу жить в этом мире, полном лжи и коварства, подлости и предательства. Прощайте все».
- Ну, это нормально, а вот дальше:
«Надеющиеся на него познают истину, и верные в любви пребудут у него; ибо благодать и милость со святыми его и промышление об избранных его».
Громов знал, что это означает. Но в данном случае такая надпись не имела никакого смысла.
Вошла Ольга Евгеньевна. Громов спросил:
- Ваша дочь в церковь ходила? В доме есть церковная литература?
- Редко ходила. Ещё реже, чем я. Ничего такого в доме нет. Разве что несколько икон. А что?
- Значит, не была воцерковлена – Громов задумался.
- Воцерко…Как вы сказали?
Громов махнул рукой:
- Не важно. Больше ничего не нашли?
- Нет. Хотя постойте – она вышла и через несколько секунд вернулась с нетбуком в руке – Я его даже следователю не давала, а вам покажу.
Ольга Евгеньевна поставила нетбук на стол со словами:
- Анечка его совсем недавно выиграла. Я даже не знала, где он у неё лежит. Забыла. А потом и не до того, сами понимаете…
- А вот и чайник вскипел. Вам сколько сахару?
- Да Бог с ним, с чаем. Я с вашего разрешения посмотрю – Громов открыл нетбук – Это может оказаться важным.
- Хорошо, смотрите. Вам видней, а я выйду. Не могу…
Проводив её взглядом, Громов стал разбираться. Он знал, что вторую часть записки мог написать только близкий к церкви человек. Хорошо разбирающийся в богословии. Листать перед смертью Евангелие девочка бы не стала, а знать наизусть такие высказывания могут немногие. Даже он вспомнил с трудом. А тут девочка.
В нетбуке оказалось много интересного. Она даже заготовила файл с информацией. Но интереснее всего оказалась переписка, из которой следовало, что в институте, где учились Аня с Андреем, распространяются наркотики. Андрей, желая заработать, был в группе сбытчиков, но потом резко изменил свою позицию и стал конфликтовать с остальными из своей группы. За что и поплатился. С Аней он до самого конца поддерживал плотную связь, и видимо любимая девушка подтолкнула его покончить с преступной деятельностью. В файле хранилась ценная информация. Списки, номера телефонов и прочее. Также был адрес базы, откуда развозились наркотики. Громов ужаснулся:
- Это же храм, в котором я когда-то служил! Теперь там служит Сомов! – воскликнул он в сердцах и посмотрел в сторону двери ведущей на кухню.
Он взял первую попавшуюся на глаза флешку и скопировал всю показавшуюся ему важной информацию. Быстро собрал вещи и зашёл на кухню.
- Мне пора.
Ольга Евгеньевна встала.
- Алексей – сказала она, потупив взгляд, тихим голосом – Мне кажется, между нами могут сложиться отношения больше чем, между священником и прихожанкой – Как вы считаете?
Теперь Ольга Евгеньевна смотрела на него, ожидая ответа. Громов зная, что такой разговор между ними должен был когда-то произойти, поначалу растерялся. Видя его смущение, она добавила, чтобы вселить в него уверенность:
- Могу я надеяться, что вы навестите меня ещё раз? А? – она подошла ближе и, встав вплотную к нему, смотрела прямо в глаза – Ну, вы свечку за нас поставите…
- Конечно, конечно! – спохватился Громов – Я и свечку и помолюсь…Да что мы ей Богу! Вместе помолимся! – вздохнул он с облегчением.
- Вот и славно! – выдохнула она.
- Я сейчас съезжу в ту церковь, там мой товарищ служит, отец Владимир и если что, сам вашу дочь отпою – предложил Громов.
- Я говорила с ним, и мне он не понравился это ваш отец Владимир – ответила Олга Евгеньевна доверительным тоном – Такой самоуверенный, неприятный тип. Сидит курицу наворачивает. Ни капли сочувствия. Я бы хотела, чтобы моя дочь хотя бы упокоилась. А с убийцей…Ну, если нет суда на земле, то Бог рассудит? Так?
Немного подумав, Громов сказал:
- Видите ли, Ольга, насколько мне известно, Бог судит руками людей. Он не может наблюдать за каждым из нас. У него куча дел и просто нет на это времени. Мы сами, следуя его заповедям, должны принимать решения. Вот так.
- Ничего! С Божьей помощью всё уладим! До свидания! – он взялся за дверную ручку.
Ольга Евгеньевна подняла на прощание руку.
Глава 4
Спускаясь по лестнице, Громов попытался оценить ситуацию. «Конечно же, Сомова использовали или оболгали. Но как? Быть настоятелем и не знать, что в храме творится! Громова одолевали сомнения. Такое пятно на всю патриархию. Если он не знает, то надо вытащить его из беды и не выносить мусор. А там уже пусть начальство разбирается. Главное ему сейчас разобраться. Поговорить со старым товарищем. Понять его и дать совет».
Стало вечереть. Местность он хорошо знал, поэтому выбор позиции не занял много времени. Он подъехал к нужному месту, поставил машину ближе к кустам на обочину, включил негромко радио и стал размышлять и наблюдать. Под музыку было легче думать. Пела певица «Нюша»:"Я хочу быть ещё ближе и выше и выше…"
Она ему нравилась. Хотя он и не любил современную попсу, ровно, как и агрессивную рекламу. Зато любил спокойную рекламу, с мелодичной музыкой и красивыми картинками. Она рождала у него приятные воспоминания. Наверное, он не видел рекламу как таковую, не запоминал товар, который рекламировали, а видел то, что хотел видеть. Зелёную лужайку, например и пасущихся на ней коров. Детей весело играющих на траве. Синее небо и яркое солнце. Вот всё, что ему было нужно.
Из динамиков неслось:"Скорость моих мыслей, мне не догнать тебя…"
Служа в церкви, Громов стал многое понимать. Его мышление поднялось на другой уровень. На ступень выше. Многое из того, о чём он имел поверхностное представление, стало понятным и простым. Тогда он стал задавать себе всё больше вопросов и находил на них ответы. Теперь ничто не ставило его в тупик, как раньше, каких-то несколько лет назад. Загадки, ранее казавшиеся ему нерешёнными, получили, наконец, своё объяснение. Он докопался до сути, и все вопросы получили ответ.
Слушая песню, Громов откинулся на сиденье.
"Я хочу лететь ещё выше, чтоб не задеть города крыши..."
Обычная церковь. Несколько лет назад Громов здесь даже служил. Он порылся в бардачке и на самом дне нащупал ключ от входа в подвал, который не сдал, покидая приход. В ворота со стороны кладбища въехал «пикап» и лихо развернувшись, дал задний ход.
«Похоже, не в первый раз» – подумал Громов и выключил радио.
Из «пикапа» вышли двое. Они, открыв грузовую дверь, поставили на землю две спортивные сумки, и вполголоса переговариваясь между собой, стали ждать. Вот открылись двери храма, и показался священник. Громов сразу узнал его, хотя они редко виделись в последнее время. Это был Володя Сомов, его старый приятель. После некоторых событий дружба между ними разладилась и отношения стали холоднее. Многое изменилось в их жизни и на многое они теперь смотрели по-другому, не так как раньше.
Сомов расплатившись с приезжими, забрал сумки и скрылся за дверью. Щёлкнул замок. Громов немного посидел для верности. Затем, убрав с мобильника звук, вышел и, осматриваясь, осторожно пошёл к подвалу. Дверь открылась легко. Он спустился по ступенькам и, пройдя на цыпочках по коридору, подошёл к комнате настоятеля и заглянул в приоткрытую дверь. Сомов сидел за столом, перебирая какие-то бумаги, и видимо был очень занят. Рядом на кресле возле стола, положив голову на лапы, спал кот. Громов сразу узнал Сомова. Прошло немало времени, но Сомов почти не изменился. Такое же презрительно-недовольное выражение лица. Он и раньше постоянно был чем-то недоволен. Даже, когда казалось всё хорошо, его обязательно что-то не устраивало. Он везде находил минусы. Такая особенность поражала Громова, и из-за этого им не раз приходилось ссориться. Для Сомова в этом, наверное, и была его единственная проблема по жизни, потому что других проблем у него не было. Он вечно сомневался. Плюсы быстро обращал в минусы. Однако это не лишало его необходимой в некоторых ситуациях решительности. Итак, на лице приятеля застыло уже знакомое Громову по прошлым годам выражение. И он настолько привык к этому выражению, что верно испугался бы, не увидев его. А так всё нормально. Разве что седины у обоих прибавилось.
Громов оглядел комнату. Посередине ближе к противоположной стене стоял стол, за которым сидел Сомов. Слева от стола, в углу, лежала церковная утварь, собранная для ремонта. Здесь почти ничего не изменилось с тех пор, как он покинул приход. Разве, что кот прибавился. Сохранилась и небольшая задернутая занавеской ниша. Да и чего менять-то? Громов внимательнее присмотрелся. Привезённые сумки стояли возле стола.
Тут у Сомова зазвонил мобильник. Он встрепенулся, поднёс его к уху и, вскочив из-за стола, бросился к двери. Кот проснулся и, навострив уши, поднял голову. Придерживая руками рясу, делая широкие прыжки, Сомов очутился перед противоположной дверью, распахнул её и скрылся в проёме. Воспользовавшись случаем, Громов быстро переменил свою позицию и, перебежав через комнату, открыл одну из сумок и ахнул. Там лежали аккуратно упакованные в полиэтилен килограммовые пакеты с героином. Раньше уму приходилось видеть такие, когда он по поручению митрополита ездил в Ашхабад. То, что это наркотики не вызывало у него никаких сомнений.
- Ну, Сомяра! Значит и ты в деле! Вот тебе и подставили…– негромко вырвалось у него.
Кот наблюдал за ним круглыми зелёными глазами.
Услышав шаги, Громов закрыл сумку, скрылся в нише и, задёрнув занавеску, стал ждать. Через пару минут послышался женский голос и смех. Шаги приближались. В комнату, ведя под руку блондинку средних лет, вошёл Сомов. Они переговаривались:
- Ну что вы, батюшка, прямо в храме? Непривычно… – вихляя бёдрами сказала блондинка.
- Да ладно тебе, дочь моя! – отвечал Сомов, обняв её за плечи – К чему эти условности? Здесь всё есть! – он махнул рукой – Вот и кровать имеется. Душ направо, по коридору в соседней комнате. Там же и туалет. А Ирочка где? Чего не пришла?
Блондинка присела на кровать, кокетливо изогнувшись, поправила причёску и ответила:
- Ирочка приболела. Сегодня я за неё отработаю – она улыбнулась, окинув Сомова оценивающим взглядом – Разве я хуже?
- О-о! Нет, нет! Лучше! – потирая в предвкушении приятного развлечения руки, ответил Сомов.
Поочерёдно обойдя двери, он закрыл их на внутренний замок и, оглянувшись на кота, поспешил к блондинке.
- Владимир, вы бы хоть рясу сняли. Неудобно ведь.
- И так сойдёт! – он снял нагрудный крест, положил его на тумбочку и
стал шарить между ног блондинки. Затем повалив на кровать, впился в её рот губами.
- Мо-мо! – зачавкал Сомов – Кошечка моя! Я твой котик!
Громов брезгливо отвернулся. Кровать ритмично заскрипела. Послышалось:
- О-о-о!... Ах!...
- Ну, всё котик, мне пора – блондинка закрутила плечами, надевая лифчик.
- Да, киска, у меня тоже времени в обрез – Сомов заворочался на кровати, завертел руками под рясой, напяливая трусы.
Блондинка встала, отошла и, поправляя платье, направила в сторону кровати воздушный поцелуй:
- Пока!
- Всё! Давай! – небрежно махнув рукой, скомандовал Сомов.
- А деньги?! Рожа твоя небритая! Деньги давай!
- На! Подавись! – он порылся в карманах и бросил на кровать смятые купюры – Могла бы и пожертвовать церкви…
- Ага! Разбежался! – спрятав деньги под лифчик и поправив на ходу чулки, блондинка, нетерпеливо открыв защёлку, выбежала из комнаты.
- Ну и катись! – проворчал Сомов, услышав, как громыхнула, закрываясь, входная дверь.
Он встал с кровати надел на шею крест, подошел к коту и погладил его. Затем вынул из стола несколько прозрачных пакетиков, положил их на стол и сев в кресло стал разглядывать. Громов вышел из укрытия.
- А-а! – вздрогнув от неожиданности, натянуто заулыбался Сомов – Решил навестить старого друга? Давно ты здесь?
Громов молча, показал ему ключ. Сомов засуетился, дёрнул рукой, чтобы прикрыть газетой, оставшиеся на столе пакетики. Ещё раз криво улыбнулся и виновато спросил:
- Как дела? Как личная жизнь? – глаза его забегали.
- Я всё знаю. Не суетись – сделав несколько шагов и подойдя к столу, ответил Громов – Ты бы, Володя, сначала девочку отпел, а уж потом за свои грязные дела принимался. За всё ответишь! Где гроб?
- Ой! Напугал до смерти! – Сомов сделал жалостливое лицо, закрыл глаза и, откинувшись на спинку стула, притворно забормотал:
– Вот сейчас умру…
- Хватит юродствовать! – Громов стукнул кулаком по столу.
Сомов нахмурился и указал пальцем в сторону боковой двери со словами:
- Да отпою я её. Вопрос решён. Что пристал? Ничего с твоей девочкой не станет. Полежит в гробу - не развалится. Видишь? – нетерпеливым жестом руки он показал на бумаги, сложенные на столе – Я делом занимаюсь!
- Вижу, каким ты делом занят! – ловко приподняв газету, ответил Громов.
Он опустил голову, заложил руки за спину и, сделав несколько шагов по комнате, продолжил с чувством:
- Ты и тебе подобные исковеркали слова Господа, извратили их и переиначили на свой лад! Забыли, к чему ОН нас призывал? К любви и состраданию к ближнему! Где справедливость?! …Почитай Святое Писание ещё раз. Что там сказано? «Какою мерой мерите, такою и вам…»
Сомов, не дав ему договорить, нервно дёрнул рукой:
- Да пошёл ты со своим Писанием! – он подался вперёд, теребя рукой крест на груди – Я не нуждаюсь в твоих советах! Читай сам если тебе нечем заняться!
- А-а-а! – протянул Громов – Так тебе, значит, есть чем заняться!
- Да, я деньги зарабатываю! И машину, и квартиру я, между прочим, не на приходскую зарплату купил. А самоубийство это, между прочим - грех!
- Во-о! Как ты заговорил! О каком грехе ты говоришь? Это не похоже на самоубийство! – вспылил Громов – Разве есть её вина? Она чиста и невинна! Пьяница - отец тиранил семью много лет до самого развода. Недовольство жизнью и разочарование поселилось в её неокрепшей душе. Мать впала в депрессию и перебивалась случайными заработками. И вот, израненная душа этой девочки не выдержала и вырвалась из бренного тела на волю. Она полетела к Господу, и он принял её. Он утешил её и вытер слёзы на её щеках! Он сделал то, что ты сделать не смог или не захотел…
Громов замолчал, запыхавшись. Отдышался, и, не опуская взгляд, продолжил с ещё большим воодушевлением:
- Тебе только брюхо набить! Когда к тебе пришла её мать и слёзно просила? Почему сразу не отпеть? Или пообещать? В этом деле не всё чисто, сам знаешь. Зачем заставлять страдать бедную мать? У неё и так переживаний выше крыши! А ты сидел здесь и обжирался! Это в пост! Чем должен заниматься пастырь? А? Вникать в нужды людей, помогать им, спасать их души – вот чем должен заниматься священник! Да таких, как ты, в море за борт выкидывают! – он махнул рукой куда-то в сторону – Да ты и сам знаешь!
- Может быть…Может быть… – задумчиво протянул Сомов и встал из-за стола – Но мы не в море. Знаю я таких. Для них церковные устои пустой звук. А почему за дочкой вовремя не смотрела? Чем она у неё занимается? Потом плачутся бедные… Ну, а что касается поста, то ограничение в пище есть элементарное упражнение воли. Я же упражняю свою волю по-другому. Какая разница, каким путём я изменю свою суть? Цель – изменить суть и я её изменяю! Грех это по-гречески «амарата», непопадание в цель, промах. Я же промахов не делаю. Я их просто не допускаю. У меня они невозможны.
- И вообще – он повысил голос – Хватит читать мне проповеди! Оставь их безграмотным прихожанам, которые ничего в жизни не смыслят. Только и могут, что толкаться возле икон, не давая никому пройти, и шипят как змеи, когда кто-то просит их свечку передать. В рот, так и смотрят, стоит тебе что-то сказать. А у самих мобильники напевают всякую муть и похабщину! Это в то время, когда все поют: «Верую!» Так какая же тут Вера? Я тебя спрашиваю?
Сомов шутовски изогнулся, выгнул спину и, выставив живот, сделал напыщенное лицо, изображая священника на проповеди.
Громов подошёл ближе и, заглянув в его глаза, спросил:
- А с совестью-то как, Вова? Она у тебя всегда где-то на задворках была.
Сомов хмыкнул и, глядя в сторону, ответил с усмешкой:
- А от твоей-то совести, Лёша, много ли толку, было? – он подошёл к иконостасу и, продолжая разговор, принялся его разглядывать – Ты со своей справедливостью вечно везде мешался. Всюду свой нос совал. И что получил?
Громов вздохнул, опустил взгляд и ответил с грустью:
- Ты же священник, Вова… Кому ты служишь? Богу или дьяволу?
- Да, - продолжил Громов уверенней – Я беден, но честен, по жизни в помыслах. Я чист перед Богом и людьми. Понимаешь? Для тебя эти слова что-то значат?
Сомов развернулся к нему:
- Да что ты заладил? – он вытаращил глаза и махнул рукой в сторону икон – Что тебе дал Бог, когда твоя Верочка умирала в больнице?! Чем ОН тебе помог? Сколько ты ЕМУ молился и поклонов клал! На лбу-то шишку ещё не набил? Мозоли на коленях, не натёр ли часом? А где результат? Его нет!
- Значит, так Богу было угодно – неуверенно произнёс Громов – Он забрал у меня жену и теперь она в раю – он поднял взгляд на окно и на его лице застыло странное благостное выражение.
- Да брось ты молоть чепуху! – возразил Сомов, отчаянно жестикулируя руками – Нет никакого ни рая, ни ада. Поумнеть бы пора, да поздно. Это всё отговорки! Для поддержания, так сказать, чистоты веры. И ничего более! А ведь я твою Верочку любил больше! И она это знает…
- Ты так говоришь, потому что она отказала тебе! Со всеми твоими квартирами, машинами и деньгами! Она меня выбрала! – Громов ударил себя ладонью в грудь.
- И где она теперь? – взъярился Сомов – Где твоя Верочка? …Ты даже шубу ей не смог купить – он всплеснул руками – Денег видите ли, не хватило! Она так хотела! Она просила тебя, а ты всё из себя справедливого корчил! Ну, подумать только! Погубил ты свою любовь! Хорошо хоть кучей крикливых детей не успел обвешаться. Хоть на это ума хватило.
- Нет! Я любил её! Моя любовь вечна! Она живёт в моём сердце! Но тебе этого не понять. Не трогай мою жену!
Громов, не выдержав, схватил Сомова за грудки и тряхнул что есть силы, оторвав пуговицу:
- Что с тобой произошло? Мы же с тобой вместе на флоте служили! В семинарию пошли! Мы с тобой Родине служили. А вот теперь…
- Это какая такая Родина? – удивлённо воскликнул Сомов, пытаясь отцепить от себя руки Громова – Что она мне дала твоя Родина? У меня своего угла никогда не было! Я постоянно снимал и ютился по общагам. Знаешь, как это давит?!
Но Громов держал крепко. Он, бросив скорбный взгляд на пакетики, лежащие на столе, спросил с сожалением:
- Во что ты превратился?
- Во что? Да не во что! Я просто поумнел! Вот и всё!
- Ну, ты и га-ад! – ещё сильнее сжав руки, протянул Громов – Сволочь ты! – добавил он презрительно.
- Ну-ну! Лёша! А ведь это грех! Гнев, гордыня… Тебе ли не знать – Сомов снисходительно покачал головой и усмехнулся – Да, я сволочь. Я гад. А в нашей жизни нельзя по-другому! Нынче совесть не в почёте. Кто больше нахапал – тот и прав!
- Нет! Можно по-другому! По-справедливости! Сейчас ты у меня будешь свою наркоту жрать! – крикнул Громов и, оттолкнув Сомова, ударил его по лицу.
Тот отшатнулся, приложил руку к разбитой губе, но тут же согнулся и со злобным рычанием ударил Громова головой в живот. Громов с красным от напряжения лицом, обхватив Сомова руками, пытался отбросить его от себя. Тот не давался. Они сцепились и, пыхтя, стали таскать друг друга по комнате. Затем упали в угол и, разбросав церковную утварь, ругаясь и крича, покатились по полу. С полки на них попадали иконы. Напуганный кот спрыгнул с кресла и спрятался под стол.
- Убью тварь! – крикнул Громов, засопел от натуги и, перевернув Сомова на спину, уселся на него.
- Чёрта лысого! – ответил Сомов.
Изловчившись, он отпихнул от себя священника ногой.
Громов, расставив руки, отлетел в противоположный угол и ударился головой о полку с книгами. Он потёр ушибленную голову, достал мобильник и произнёс с придыханием:
- Я сейчас же звоню митрополиту! Ты совсем обнаглел!
Набирая на ходу номер, не оглядываясь, Громов торопливо пошёл к двери.
- Я тебе позвоню! – крикнул раскрасневшийся Сомов.
Он подбежал к Громову, грубо оттолкнул его от двери, отнял мобильник и бросил его о стену. Затем, закружился, топча осколки и растопырив руки, приговаривал:
- А вот и не позвонишь…А вот и не позвонишь…
- Ах! Вот значит как! – сжав кулаки, вскричал ошеломлённый священник.
- Да, Лёшенька! Вот так. А ты как думал?
- Иди в свой храм! – продолжил Сомов издевательским тоном – Порядки будешь наводить в своём приходе! Девяточку-то свою, где оставил? Смотри, как бы чего из салона не умыкнули ненароком!
Громов, наблюдая за ним, застыл в напряжённой позе. Затем скользнув взглядом по осколкам мобильника, разбросанным по полу, процедил сквозь зубы:
- Теперь понятно, на какие шиши, ты себе квартирку и дачку отгрохал. Твоё воровство, когда тебя в епархии по строительству назначили – это всё были цветочки!... Теперь всё понятно….
Сомов тут же изменился в лице и ответил с пеной на губах:
- Да! Отгрохал! Отгрохал, представь себе… Это сейчас я себе всё купил и если бы не это – он взял со стола пакетик, подбросил его и поймал не глядя – Что завидно стало? Я протоиерей, настоятель, а ты неудачник! – он, бросив пакетик на стол, ткнул в Громова пальцем, желая пригвоздить его – Ты всегда им был!
- По скольким школам наркотой торгуешь, настоятель? – тут же отозвался Громов.
Сомов засопел, заложив руки за спину, прошёлся взад вперёд по комнате. Затем грустно взглянул на старого товарища, и устало ответил:
- Я распределением не занимаюсь. Молодёжи хватает…Да и не очень-то я им доверяю. Многое самому приходится делать. Если хочешь можем вместе заняться…А что?
- Да пошёл ты! – Громов досадливо махнул рукой и отвернулся – Я думал, тебя оболгали, подставили! А ты вот какой перец! Сам бизнес развернул.
- Сам пошёл! – выпалил Сомов – Не хочешь и не надо! Ты никогда не мог освободиться от условностей. Ты раб своих привычек! – он заулыбался – Не можешь заснуть, не выпив чаю, хотя знаешь, что это обстоятельство заставит тебя подняться среди ночи. Хорошие деньги предлагаю! Подумай!
- Побойся Бога, Вова! Во что ты храм превратил? В рассадник греха и порока! И мне предлагаешь в этом участвовать?! Ну, нет. Я хочу посмотреть на девочку. Где она?
- Пошли, покажу, раз пришёл. Уважу старого друга.
Они вышли из комнаты. Прошли по коридору и спустились в подвал. В одной из комнат лежали два открытых гроба. Сомов подвёл Громова к тому, что слева:
- Вот она твоя девочка. Смотри.
Громов подошёл.
«То же лицо что и на фото. Как на мать похожа» – подумал он.
«Всё косы твои, всё бантики…» - пронеслось в голове.
- А это что за женщина? – кивнул на соседний гроб.
- Какая тебе разница!
Громов присмотрелся и обомлел. В ушах женщины он увидел серёжки-капельки, точь-в-точь, как у консьержки из подъезда. Он перевёл взгляд на Сомова и всё понял.
- Так это ты к ней приходил и выкинул её из окна! – выпалил он, глядя на него в упор – А консьержку убрал, чтобы она тебя не опознала. Так?
- Да, как видишь, я об этом позаботился – охотно согласился Сомов – В фантазии тебе не откажешь.
- А чего же ты свидетеля убрал, а в комп не залез?
- Залез – ответил Сомов упавшим голосом.
- Только не знал, что их два. – Громов вытянул руку и, помахивая двумя пальцами, указательным и средним, перед лицом Сомова, продолжил:
- А я много там чего интересного нашёл. Всю их переписку. Выходит, паренька её твои люди прирезали, когда он в милицию с повинной собрался. Видно совесть замучила, вот и пошёл. И перед смертью своей девушке всё рассказал.
Сомов уставился на него и смотрел, соображая и переваривая полученную информацию. Наконец, видимо придя к какому-то решению, он вышел из подвала и решительно пошёл по коридору в свой кабинет. Громов поспешил за ним. Дойдя до двери, Сомов оглянулся, чтобы удостовериться, что Громов никуда не делся. Затем подошёл к письменному столу, отодвинул ящик и, доставая охотничий нож, произнёс:
- Да это я её из окна выкинул…Ну, а женщина могла опознать. Чего уж теперь, раз ты всё знаешь. В компе записку оставил и на её страничке «В контакте». Но я не знал, что у неё два компа!
- Оплошал ты, Вова, оплошал – Громов огляделся, оценивая ситуацию, и переместился ближе к рассыпанным на полу иконам.
- Я, Лёша, всегда дрался лучше тебя. И в армии и в училище. Зря ты это затеял, ей Богу, зря – сказал Сомов, медленно приближаясь к нему.
Внезапно он сделал резкий выпад. Удар был настолько быстр, что Громов еле успел среагировать, отскочив в сторону. Лезвие ножа задело плечо.
- А-а-а! Проворнее надо быть! – Сомов перекинул нож в другую руку – А теперь как?
Громов, не обращая внимания на рану, схватил одну из икон и приготовился.
Сомов остановился и, улыбнувшись, повёл головой:
- У, тю-тю! – присвистнул – Только не надо передо мной иконами размахивать!
Последовал следующий выпад, который Громов отбил, выставив икону. А затем, используя удобную позицию, ударил локтем Сомова в лицо. Откинув икону с застрявшем в ней ножом, Громов нанёс удар левой. Сомов отступил назад и, приходя в себя от удара, замотал головой. От следующего удара он уклонился, перехватил руку Громова и, повернувшись к нему спиной, перекинул через себя. От удара спиной о каменный пол у Громова перехватило дыхание. Он, лёжа на полу, ловил ртом воздух и смотрел, как Сомов обыскивает его, присев рядом на корточки.
- Ничего нет. Ни флешки, ни диска. Я думал, ты хоть поторгуешься – сказал Сомов, закончив обыск. Затем выпрямился, расправил плечи и сильно ударил Громова по лицу.
******
Громов открыл глаза. Картинка вначале была мутной, но постепенно зрение сфокусировалось. Он повернул голову и увидел, как Сомов роется в сейфе. Подняться не получилось, поэтому Громов перевернулся и встал на четвереньки.
- Ну что? Очнулся? – Сомов поднял голову над столом – А я вот за границу собрался! Смотри! Смотри! – он поднял зажатые в руке билеты на самолёт и помахал ими – Хочу покинуть эту чёртову страну! Поднакопил денег. Домик вот себе прикупил…Позаботился…Да…А ты сдохнешь здесь!
Сомов замолчал. Затем, не отрывая от Громова взгляд, встал и пошёл к нему. Подняв на ходу одну из икон, он ударил ею Громова по голове. Громов упал набок и застонал, приподнял голову. По его лицу тоненькими струйками потекла кровь и закапала на пол. Он произнёс с трудом:
- Когда же…Ты…
- Что? – Сомов наклонился к нему, придерживая левой рукой нагрудный крест, прислушался.
- Когда же ты потерял благодать Божью? – закончил Громов и взглянул на Сомова.
- О чём ты, Лёша? Что за бред ты несёшь! – Сомов выпрямился.
- Ничего не понял. Скажи-ка ещё раз – он вновь наклонился к Громову и издевательски оттопырил своё ухо – Ну? Чего ты там говорил? Ничего не слыш-у-у…
Сомов выпрямился и ударил Громова ногой. Затем ещё раз и ещё. Громов согнулся в калачик, закрыл голову руками, а колени притянул к подбородку.
- Как же ты мне надоел, Громов! – Сомов обошёл его со всех сторон, думая, куда бы ещё ударить – Я убью тебя по старинке. Так надёжней. Здесь, – он топнул ногой – Под каменной плитой колодец. Дна не слыхать! Тебя никто не найдёт!
Он подошёл к кровати, наклонился и, пошарив под ней рукой, выкатил железный лом.
- Побойся Бога, Вова! – заговорил Громов – Ты человек в летах и недалёк тот час, когда Господь призовёт тебя к себе. Что ты ему скажешь? А ты этот час только приближаешь.
Сомов ответил с горькой усмешкой на губах:
- Я к смерти готов и мне есть, что ЕМУ сказать … И не надо на меня так смотреть! А ты готов?
- Помолиться дай перед смертью – измученным голосом попросил Громов.
- Молись. Но где твой Бог, Лёша? – Сомов развёл руки в стороны и оглянулся – Где он? Где ангелы его? Нет никого! Только мы с тобой – закончил он шёпотом.
Громов застонал. Поднёс к глазам окровавленную руку и стал отрешённо разглядывать её. Затем тяжело вздохнул и слабеющим голосом ответил:
- Так ты ничего и не понял… До седых волос дожил…Поговори с Богом, Вова, покайся! Даже если убьёшь меня, всё равно покайся! Он поймёт.
- Не могу!
- Почему?
- Потому что больше ОН со мной не разговаривает. А ты молись, если тебе от этого легче станет.
Смирившись со своей участью Громов начал:
- Господи Иисусе Христе Боже наш, давый нам овы апостолы, овы же пророки…
- Ты чего читаешь? Это длинно! Короче давай! «Отче наш» читай.
- Отче наш, Иже еси на небесех – начал Громов, но в голове было другое:
«А как же Ольга Евгеньевна? Неужели я её никогда не увижу?»
- Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…
«Всё косы твои, всё бантики…Нет! Надо бороться!» – он напряг под курткой мускулы продолжая:
- И остави нам долги наша…
Сомов занёс лом над головой, примериваясь.
- И не введи нас во искушение…
В ту же секунду Громов уловил еле заметное движение воздуха за спиной и отбросил тело вправо. Рядом с его левым ухом просвистел лом и, высекая искры, ударил о камень. Собрав остатки сил, Громов схватил лом обеими руками ближе к острию. Уперев левую ногу в пол, он сделал рычаг и ударил им Сомова. Наконечник лома рассёк настоятелю лоб. Он упал навзничь и упер глаза в потолок. Не в силах больше держать тяжёлый лом, Громов повалил его в сторону. Железка упала на икону и расколов её надвое, освободила застрявший в ней нож.
- Вот она справедливость! – с этими словами Громов поднял нож, ударил им Сомова в грудь и, закрыв глаза, в изнеможении опустился на пол.
Прошло несколько минут, прежде чем он открыл глаза. Ему показалось, что Сомов зовёт его. Превозмогая боль, Громов склонился над ним.
Разомкнув посиневшие губы, Сомов зашептал:
- Отнесите меня…Наверх…На палубу…
- Куда? – спросил Громов.
Сомов умирал и бредил. Каждое произнесённое слово доставалось ему с трудом. Он повернул голову, посмотрел на Громова и сказал еле слышно:
- Лёша, дай взглянуть на небо, пожалуйста…Я не хочу здесь умирать…
Громов наклонил голову в знак согласия. Немного отдохнув и собравшись с силами Громов, открыл дверь и, стараясь не задеть нож, торчащий из груди Сомова, осторожно взял его за плечи и потащил во двор. Несколько раз останавливался, чтобы перевести дух. Наконец, он вытащил настоятеля на крыльцо перед входом в церковь и облокотил его голову о перила. Начался восход. Сомов ещё дышал, когда поднимающийся диск солнца стал разливать по округе свой свет. Тогда Сомов обратил благодарный взгляд на Громова, затем перевёл его на небо и сказал тихо:
- Вот он корабль Господа! Я вижу его паруса…
Громов посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел.
- Спасибо, Лёша…Там всё по-другому…Потом поймёшь...
Не успев договорить, Сомов захрипел. Лицо его перекосилось, а на губах выступила кровавая пена. Кося глазами на рукоятку ножа, он умоляюще посмотрел на старого товарища. Громов вытащил нож. Лицо Сомова стало спокойным. Он медленно закрыл глаза и свесил голову набок. Откуда-то из-под крыльца жалобно замяукал кот.
Громов тяжело вздохнул и произнёс:
- Господи, возьми душу раба твоего.
Затем встал и захромал в душевую. Настал третий день и ему надо было приготовиться к отпеванию.