Я не согласна с теми, кто утверждает, что на свете мало хороших людей. Лично мне очень часто встречались добрые люди. Имению поэтому я хочу рассказать о простой женщине по имени Рахима.
Однажды осенью наша организация оказывала помощь колхозникам в сборе хлопка-сырца в Кегейлийском[1] районе. На место сбора мы приехали под вечер. Выгрузив свою поклажу из автобуса, стали ждать бригадира, который должен был отвести нас на временное место жительства. Ждали долго. Уже и закат погас, оставив после себя алую полоску зари, и все
приехавшие ранее наши сотрудники наверняка сидели за ужином и пили вечерний чай, а зелёное поле с белыми коробочками хлопка стало казаться чёрным. Вскоре показался и небольшой серебряный серп луны, возвещая о наступлении позднего вечера, а мы всё ждали, сетуя, что не возвратились домой на автобусе, который давным-давно ушёл в Нукус[2].
Наконец появился долгожданный бригадир и сказал, чтобы мы следовали за ним. «Далеко ли?» — спросили мы. И он указал нам на одинокий маленький домик, стоящий на отшибе, в конце большого хлопкового поля. Мы понуро двинулись за бригадиром, мысленно ругая его за то, что он нашёл нам такое отдалённое жилье. Издалека дом казался необитаемым. Но когда мы подошли поближе, то увидели в одном из его окон тусклый огонёк. И мы обрадовались ему, так как устали стоять на резком холодном ветру, к тому же ещё в надвигающейся ночи. Нас тянуло к теплу, к людям.
Усадьба, где предстояло нам жить была не огорожена, а обсажена несколькими могучими вётлами, под которыми примостился навес. На нас пахнуло теплом коровьего стойла и пахучим дымком жилища. Дверь домика была открыта, и мы вслед за бригадиром вошли в полутёмный айван[3]. Там нас встретила высокая, очень худая женщина, которая протянув руку, назвалась: «Рахима!»
Переговорив с бригадиром, который почти тут же ушёл, женщина раскрыла дверь комнаты, где нам предстояло жить. Мы внесли свои пожитки и огляделись.
Эта комната, как мы узнали потом, была лучшей в доме. Она освещалась керосиновой лампой, так как электричества тогда в доме не было. Стены и потолок её были выбелены, а на чистом деревянном полу лежали хлопчатобумажные синие половики с красными и жёлтыми полосками, сшитые на руках в виде паласа — гордость хозяйки. На гвоздях, вбитых в стены, висел тёмно-синий мужской костюм, несколько платьев и рубашек, а также ярко-малиновый камзол с блестящими металлическими пряжками — всё самое ценное хозяев дома.
Мы ещё не успели разобщать свои вещи, как девочка-подросток, дочь хозяйка дома — Гульназ, принесла кумган [4] с тёплой водой и алюминиевый тазик, предложив умыться с дороги. Вскоре, постучавшись, вошла Рахима со свежезаваренным чаем и большой тёплой лепёшкой на ужин. Мы были тронуты её добротой и гостеприимством и в свою очередь угостили всем, что нашлось в наших сумках.
В неторопливом разговоре за ужином мы узнали, что Рахима живёт здесь вместе с мужем и двумя детьми: дочерью Гульназ пятнадцати лет и сыном Ерназаром, которому недавно исполнилось девять, что взрослые работают в колхозе, дети учатся и помогают родителям по хозяйству. Мы поинтересовались, довольна ли Рахима своей жизнью, на что та ответила, что всё бы ничего: и корова есть, и ишак, и три овечки. Два индюка, куры, и что дети и муж трудолюбивы и ласковы. Одного нет— здоровья: у Рахимы были слабые лёгкие. Поэтому она часто недомогает и месяцами лежит в больнице. Правда, ни муж, ни дети её за это не упрекают. Однако сама она мучается сознанием того, что доставляет семье массу хлопот. Чтобы успокоить её, мы стали рассказывать Рахиме о своих «болячках» и заботах, подчеркивая, что в каждой семье свои проблемы.
Утром, когда мы только что проснулись, вновь пришла Рахима. При дневном свете она казалась ещё более худой и бледной, но лицо её озаряла ласковая улыбка, В протянутых вперёд руках с длинными, тонкими пальцами она держала касу[5] свеженадоенного молока. Милая Рахима! Ведь оно, молоко, так необходимо ей и её детям! Прекрасно понимая
это и в то же время боясь обидеть женщину, мы сварили на этом молоке рисовую кашу и позавтракали вместе с семьёй Рахимы. Вечером же, возвратившись с поля после работы, мы намекнули хозяйке о том, что нам, дескать, некуда девать свою сгущёнку и пусть она использует впредь молоко для своих нужд. Но неугомонная Рахима не оставила своих добрых намерений, и ежедневно в нашей комнате появлялась к ужину то свежая лепешка, то пареная репа, то гуже[6].
Когда же заканчивался ужин и мы ложились отдыхать, обмениваясь впечатлениями прошедшего дня, в комнате вновь появлялась Рахима. Она тихо присаживалась на палас, аккуратно расправив опрятное платье, и просто смотрела на нас и слушала, о чем мы говорим. И чтобы не оставлять её без внимания, рассказывали Рахиме о себе. Она очень интересовалась тем, как мы живём, сколько у нас детей, где мы работаем, хватает ли зарплаты на жизнь, и всегда вносила свои дельные и достаточно остроумные замечания.
Надо сказать, мы очень полюбили эти тихие вечера при свете керосиновой лампы. Устав от работы на поле, ложились на свои раскладушки, и лишь одна Рахима спокойно и прямо сидела на паласе. И было что-то величественное в фигуре женщины, что заставляло нас относиться к ней с большим и искренним почтением. Нам казалось, что Рахима как бы охраняла наш покой, внося в комнату уют и тепло человеческого участия. Нас поражало её умение слушать, прирожденная деликатность и такт, неисчерпаемая доброта и душевность. К ней мог придти кто угодно из соседей и попросить что-либо. И никому не было отказа — Рахима отдавала последнее. И люди, и мы были ей беспредельно благодарны.
Но вот наступил день нашего отъезда. С утра небо заволокло тучами, а потом грянул сильнейший ливень, которому не было конца. И всё же мы решили отправиться в дорогу, чтобы добраться домой к вечеру. В смятении думали мы о том, как будем нести на себе наши раскладушки и сумки с вещами: ведь до шоссе было не менее четырех километров по размытой дождем глинистой дороге. Наконец, сборы были окончены. Мы тепло попрощались с Рахимой, и каждой из нас она пожелала здоровья и счастья.
Когда же мы вышли во двор, то увидели там Гульназ в тонком ситцевом платье и хлопчатобумажном жакетике, придерживавшую ишака. Рахима что-то сказала сыну. И тот вместе с Гульназ стал ловко прилаживать наши раскладушки на животное. «Что вы? Не нужно! — возмутились мы. — Такой ливень! Дети промокнут, простудятся!». «Ничего! — оказала Рахима. — Дети, что молодые деревца: чем больше поливаешь, тем лучше растут». И она, проверив, все ли прочно прилажено на ишаке, ещё раз попрощалась с нами... А мы двинулись к шоссе, в суматохе и сборах забыв спросить фамилию доброй женщины, у которой прожили почти месяц. Впереди шёл ишак, нагруженный нашими вещами и сопровождаемый худенькой Гульназ. Сзади плелись мы, три женщины, еле вытаскивая из глины ноги по размытой ливнем дороге. Удаляясь от гостеприимного дома Рахимы, мы всякий раз оборачивались назад и видели её высокую тонкую фигуру в проёме двери. Рахима махала нам рукой...
Как ты живешь теперь. Рахима? Помнишь ли нас? Мы тебя помним!
Примечания
1.Кегейли — районный центр в Каракалпакстане
2.Нукус — столица Каракалпакстана
3.Айван (каракалп.) - терраса с плоским покрытием, поддерживаемым столбами, в среднеазиатских жилищах.
4.Кумган (каракалп.) — узкогорлый сосуд, кувшин для воды с носиком, ручкой и крышкой, применявшийся в Азии в основном для умывания и мытья рук
5.Каса (каракалп.) — пиала
6.Гуже (каракалп.) — первое блюдо, варёное в молоке сорго (джугара), разведённое затем кислым молоком
(Впервые опубликовано в газете «Вести Каракалпакстана» 20 января 1993 г.)