— Рубль! — возмущенно вытаращился на резанный кольцами лук, мятый с вечера пятницы, Одинцов. Его разбитые, словно мазок начинающего художника губы выговаривали это слово как ругательство. — Рубль, Пашка!
Пашка, скрывая волосатые ляжки под скатертью, старательно нарезал лук. По совету Андрея Макаревича, одного из ведущих шоу «Смак», он навешал на уши бронзовой шелухи, что будто бы предотвращало выделение слёз.
— Плачешь, Пашка? — менторски погрозил ему Одинцов. — Верно плачешь. А это только рубль. Слышь, Ната?
В кухонном проёме показалась жена, одетая то ли к субботнику, то ли мусор вынести. Волосы чёсаны едва-едва, основа под макияж – скрыть угри на подбородке; вместо помады использовала блеск, подчеркивающий разве что собственную дурноту; потёртые джинсы, из которых как квашня вылазят года и еда перед сном, серая безвкусная блузка и вельветовый пиджак в крупную клетку.
— Я за сигаретами, — с хрипотцой тяжело сообщила она, глядя перед собой.
— Слышь, Ната, — сделал равнение направо Одинцов, — цены на хлеб повысили на один рубль.
— Вот суки, да простят меня дети, — вяло откликнулась жена. — Если кризис то во всём, в том числе и в семье. Неужто цена отношениям — рубль?
— Наташа, Саша! — оживился Паша, отвлекаясь от лука, — Аналитики говорят, что третья мировая идёт с девяностых. Арабская весна — её активная фаза. И всюду эпидемии, заражения, природа вопит. Вот о чём следует задуматься.
Одинцов некоторое время внимал другу, затем махнул рукой, и ни к кому не обращаясь, вполголоса причитал: рубль, на целый рубль подняли.
— Ну и дурак ты, — жалко ухмыльнулась жена, — у меня Пашенька. Хоть бы поинтересовался: чего за сигаретами пошла. Пол блока в гардеробе лежит. Скандал бы закатил.
— Скандал — это нервы, — с многозначительным видом отвлёкся Одинцов.
— Да всё худеть хочу. Вот Катька, что на проходной сидит, стройная, как комод — ни складочки. А у неё муж пьёт, сын из армии вернулся стукнутый, тоже пьёт. С чего бы добреть бабе?
— Демографическая проблема не решена, — озабоченно спрятал глаза в смоченных луковым соком ладонях Паша. — Террористы закупают атомные бомбы, а бизнесменов волнуют только деньги. Вот что страшно.
Сухо щёлкнул замок входной двери. Над ухом Одинцов как молитву бормотал проклятия.
— Па-ап! — тревожным сопрано тянули из прихожей. — А мама где?
Из-за угла на кухню заглянуло странное монохромное создание. Кожа лица была покрыта как извёсткой густым слоем тонального крема, оттенок "слоновая кость"; одежда молодёжная - мешковатая, где не надо стянутая - исключительно траурных расцветок.
— Ушла за сигаретами, — всхлипнул отец, отняв ладони от лица.
— Это, конечно — трагедия, — озабоченно согласилась дочь. — А пожрать дома есть?
Она кровожадно загляделась на лук.
— А в Африке, — как бы между прочим веско заметил отец, — дети голодают.
— И что теперь, не жрать? — искренне расстроилась дочь, теребя смоляные дреды, — Если я голодной останусь, их чё, в «Макдональдс» сводят?
— Слышь, — не зная как обращаются к молодёжи подал голос Одинцов. — Цены на хлеб подняли. На рубль. Кризис.
— А у нас мама за сигаретами ушла — трагедия. Барсик, мы сегодня худеем, прикинь?
Персиковый с кремовыми подпалинами кот, путаясь под ногами, вошёл на поклон хозяину. Услышав страшную весть, вылупил шафрановые глаза и явственно возмутился:
— Почемяу?!
Обыкновенное бытовое чудо никто не заметил. Да и кот пришибленно примолк. Ведь если узнают, что он говорящий, за еду придётся работать. Вопрос риторически завис на кухне, но молчание разбавила ласковая колкость Одинцова:
— А ты, Паша, фотографией не увлекаешься?
— Нет, — свалил нарезанный лук в салатницу Паша. — А что?
— А ты когда дочь делал, в постели «Зенитом» жену не фотографировал? Результат налицо.
— Пошёл ты, за хлебом — скучно отлаялся Пашка, глядя на неочищенные варёные яйца. — Апокалипсис на дворе, а я салат делаю. Какая, скажи, от меня, гражданина, польза от этого?
— Бери пример с кота, — простодушно посоветовал Одинцов. — Он у вас в семье единственный нормальный человек.