Фраза, которой её встретил на пороге муж, скорее озадачила, чем обрадовала.
- Сегодня Ромка приезжает. Звонил полчаса назад.
- Какой Ромка? – нахмурилась Анжела, перебирая в памяти всех возможных «Ромок».
- Да наш Ромка! Коломцев, - Павел улыбался.
- Да ты что?! Собрался всё-таки?... – обрадовалась Анжела, - на автобусе, поездом?
- Поездом. Звонил уже, откуда-то из пригорода.
- Не вовремя как... - спохватилась Анжела, вспомнив, что через пару часов муж собирает коллектив по поводу дня рождения, - у тебя же... из-за тебя же все собираются... ой, а что же теперь делать?
- Ну, давай, я его встречу и домой привезу, а сам – на работу. Объясню, поймёт.
Анжела мысленно представила, как коротает целый вечер за разговорами с бывшим другом семьи в ожидании возвращения «подогретого» корпоративом мужа, и отрицательно покачала головой.
- Нет, это не дело. Возьми его с собой. Пусть посмотрит, где ты работаешь, как к тебе относятся... Слушай, это даже здорово! А мне не надо будет с приветственным ужином извращаться, вообще в радость!
Муж задумался и согласился.
- Да, так будет лучше. Тогда я одеваюсь, еду на вокзал, и сразу туда, вместе с Ромкой.
Уже через двадцать минут Анжела провожала супруга: привычно чмокнула в дверях и помахала рукой в окно, провожая взглядом отъезжающую машину.
Закурив, Анжела задумчиво разглядывала попрошайничающего за окном сизаря: то одним, то другим глазом он заглядывал за стекло, и даже попытался клюнуть усмотренное яблоко. С тех пор, как стайка голубей устроила драку за высыпанное за окно пшено, Анжела не подкармливала птиц на внешнем подоконнике, ей не хотелось видеть, как сильные бьют и отгоняют слабых – сшибая грудью и крыльями, вцепляясь клювами в шею.
«Лети-ка отсюда, дружок, ничего тебе не перепадёт... интересно, изменился ли Ромка за эти годы?» - перескочила мысль на добрый десяток лет назад.
Они работали вместе, некоторое время. Не напрямую, но пересекались, довольно часто. А с мужем, с Павликом, Коломцева связывали долгие дружеские отношения: бани, поездки на рыбалку, пьянки...
Ромка помогал хоронить свекровь. Помогал деньгами, когда было не к кому больше обратиться. Часто бывал у них дома. После его переезда в другой город прошло около девяти лет, но они не терялись: перезванивались, поздравляя друг друга с общими и личными праздниками.
Сейчас Коломцев втянулся в новое для себя дело «малого предпринимательства», открыв небольшой продуктовый магазинчик в каком-то крошечном городке.
- Я сейчас в Питере. Хочу приехать к вам на пару дней, - сказал Роман Иванович в их последний телефонный разговор, когда трубку вместо Павлика подняла Анжела.
- Да приезжай! – легко откликнулась Анжела, и съязвила, вспомнив непреодолимое тяготение Ромки к выпендрежу, - ты только обещаешь, а сам все мимо нас: на юга-а-а, к мо-о-о-рю...
- Значит, можно приехать? – уточнил Ромка.
- Без проблем! – рассмеялась она, - не боись, не выгоню!
Разочарованный сизарь развернулся к ней хвостом; повертел головой, озирая пространство, и тяжело взлетел. Затушив сигарету, Анжела занялась срочной уборкой: гость в доме, всё-таки, надо навести порядок.
Павел с Коломцевым появились уже в двенадцатом часу ночи. Чуть пошатываясь от выпитого, муж пропустил гостя вперёд, и Роман Иванович, весь с иголочки, в строгом драповом пальто и при шляпе, заулыбавшись, перешагнул порог и потянулся к Анжеле:
- Я же говорил, что приеду!
Ромке всегда как-то удавалось почти не пьянеть. Вот и сейчас он, благоухая дорогим одеколоном, стоял на ногах крепко, лишь хитроватые карие глаза поблескивали больше обычного, и руки...
«Да, ручки у Ромки всегда были шаловливые», - подумала Анжела, отстраняясь от обнимающегося гостя, успевшего незаметно прихватить её за... ну, чуть ниже спины.
Подвыпивший Павел стойко держался, пытаясь проявить гостеприимство: он с трудом открывал слипающиеся хмельные глаза, произносил что-то и вновь отключался на десяток-другой секунд.
- Паша, иди уж спать, - не выдержала Анжела.
Павел поднял спадающую на грудь голову, и, разлепив в очередной раз глаза, выговорил, широко махнув рукой:
- Кофе - мне, и моим друзьям!
Эта фраза была для их семьи знаменательной, поэтому рассмеялись все вместе.
Когда-то подвыпивший муж после бани притащил всю кампанию к ним домой, далеко за полночь и без предупреждения: Анжела проснулась от грохота и голосов в прихожей.
«Паша, ты не один?» - недоуменно спросила она и услышала в ответ заплетающееся, но уверенное в немедленном выполнении требование: «Кофе мне, и моим друзьям!!!» Фраза прозвучала настолько нагло, что Анжела завелась с пол-оборота, толком не успев проснуться.
- Мне бы кто сварил, да в постель подал! – отрезала она сердито из тёмной спальни.
Что тогда услышали в её, обычно мягком, голосе «мои друзья», неизвестно, но притихли они мгновенно и до смешного испуганно заторопились по домам. Фраза же «кофе мне, и мои друзьям!» осталась для всех посвящённых жизненным анекдотом типа «...если у меня руки скрещены на груди, то мне пофиг, как у тебя тюбетейка одета!»
Уложив в спальне окончательно раскисшего мужа, Анжела спокойно вернулась к Роману Ивановичу.
Закурили почти одновременно; общих тем для разговора было много. Ромка рассказывал о своём торговом деле, о сложностях и преимуществах, интересовался старыми знакомыми, переменами в жизни города.
Всё было хорошо. До того самого мгновенья, когда Анжела вдруг почувствовала руку на своей коленке, под столом.
Онемев от неожиданности, она вскинула глаза на Роман Иваныча: улыбаясь, как ни в чём не бывало, он смотрел на неё ясными, невинными глазами, а горячая рука уверенно забиралась под полу халата.
- Ты что?!
- Сядь рядышком, - негромко попросил Ромка.
- Ты сошёл с ума? – попытка отбросить цепкую руку не удалась и Анжела резко встала.
- Тшшш... садись, не шуми, - поморщился старый приятель. Друг мужа.
Стоило Анжеле опуститься на сиденье, как Ромка оказался рядом, правда, руки удержал при себе.
Положив на стол сцепленные замком кисти, он быстро заговорил:
- Знаешь, я все эти годы тебя вспоминал. Твои губы, твой запах. Так и не смог забыть, понимаешь...
- Хватить звездеть, - вспыхнула Анжела и попыталась встать, но Роман удержал её.
- Это правда! Я помню, как мы с тобой целовались, и вспоминал всегда... Ты мне тогда сказала, что моё время не наступило; и я ждал. Все эти годы ждал.
- Забудь, - почти с ужасом ответила Анжела.
Она вспомнила: и как они целовались, и как обнимались в полутьме прихожей, под храп пьяного Павлика, отключившегося в соседней комнате... но это же было почти пятнадцать лет назад!
- Я не могу тебя забыть... иди ко мне... ну, пожалуйста... – хрипло шептал Ромка. И руки его, казалось, были везде: она отталкивала их от груди, а они оказывались на бёдрах, отталкивала от бёдер, а они оказывались на плечах.
Анжеле уже хотелось кричать, она чувствовала, как в ней нарастает ярость, плохо контролируемая, непредсказуемая. Понимая, что всё это надо остановить, сейчас же, немедленно, она откинулась к стене и замерла, напрягшись.
- Прекрати. Я тебя сейчас ударю, - процедила Анжела сквозь зубы.
И с облегчением почувствовала, как обнаглевшие руки медленно сползли с её тела.
Точно: целовались, было.
Глупость, минута блудливой слабости: «...а почему бы и нет, ну и что, сколько можно терпеть эти пьяные возвращения, сам виноват, нельзя жену в одиночестве оставлять, если водка нужнее, пусть с водкой и остаётся, надоело сидеть в квартире и вдыхать запах перегара, он думает, что я так и буду с ним возиться, да пропади ты, надо разводиться, это не жизнь, надоело, должно же быть что-то приятное, наплевать, сам виноват, ну и что, что хочу, то и делаю, вокруг мужиков только свистни, годы уходят, будет хоть что вспомнить, а почему бы и нет...»
Тут-то и подвернулся Коломцев: он всегда, всегда был рядом, словно поджидал эту минуту, минуту «блудливой слабости». Привёл домой пьяного Павла, позаботился!
Усмотрел ведь, почувствовал, что Анжелка колеблется, покачивается как новорожденный жеребёнок на тоненьких копытцах: подтолкни, упадёт. А она почти и «упала»: позволила прижать себя к стене, отдала себя в чужие ощупывающие руки и губы, пустила в себя жадно рвущийся язык... допустила!
Что её тогда остановило? не стыд, не совесть, не достоинство: всего лишь врождённое чувство брезгливой опасности, инстинкт самосохранения.
- Ты же ему друг, - очнулась Анжела и попыталась освободиться.
- А что – друг? Это даже лучше, никто и не догадается... я тебя хочу... не бойся, никто не узнает,- шептал Ромка, пытаясь стянуть с неё брюки, и она испугалась, что не сможет его остановить.
Тогда-то и вызрел спасительный выход:
- Знаешь, Роман Иваныч... Может, твоё время и придёт, но сегодня время не твоё, уж извини. Больше чем с двумя не сплю, правило у меня такое, - и голос Анжелы звучал спокойно и уверенно, с лёгкой отрезвляющей издёвкой.
- Хорошо, я подожду, - сказал тогда Коломцев и неохотно выпустил Анжелу.
Ромка отодвинулся. Разговаривать вдруг оказалось не о чем; неловкое молчание выпуклостью провисло под потолком.
Анжела быстро собрала со стола чашки и включила горячую воду, чтобы их помыть; потом сообразила, что занимаясь мытьём посуды, она будет вынуждена повернуться к Ромке спиной, а этого было бы лучше не делать... но вода шумела, а в руках уже пенилась губка.
Обхватившие её сзади чужие руки вызвали ощущение гадливого раздражения и сильное желание ударить. Или облить водой. Или... стукнуть чашкой, прямо по аккуратной стрижке Романа Ивановича.
- Отойди. Оставь меня в покое! столько лет прошло, - Анжеле не хотелось смотреть на самодовольное синевыбритое лицо Ромки.
- Ты совсем не изменилась, - отозвался Роман и попытался взять её за руку.
- Шёл бы ты спать, а? – резко отдёрнула руку Анжела.
- А ты ко мне придёшь?... – его дыхание раздражающе вибрировало на затылке.
- Ага. Непременно! Выбрось эту мысль из головы, Рома. Забудь, - Анжела закрыла кран и взяла в руки полотенце.
- Надо было тебя тогда дожимать, - криво усмехнулся он, отходя к дверному проёму и прислоняясь к косяку.
- А фиг бы у тебя тогда получилось, - отозвалась она, нарочито медленно вытирая руки полотенцем.
- У тебя кто-то есть? – Ромка стоял, скрестив руки на груди.
- И тогда не было, - усмехнулась Анжела.
- А хочешь, я тебе заплачу? Сколько ты получаешь в месяц?
- ЧТО?!!
«...прошлое всегда возвращается», - думала Анжела, слушая безмятежное похрапывание мужа.
Даже сейчас, в собственной кровати, она не чувствовала себя в безопасности. Понимала, что даже всей Ромкиной наглости не хватило бы, чтобы посметь войти в их спальню, но не могла уснуть, постоянно прислушиваясь и вздрагивая от каждого шороха или скрипа за дверью.
«...думаешь, что всё давно позади, уже забыто и никогда не вернётся, а оно – вот оно, откуда и не ждёшь. Не было бы того вечера, пятнадцать лет назад – не было бы и сегодняшнего...»
- Так. Прошу меня наедине с Романом Ивановичем больше не оставлять, - жёстко сказала мужу она утром, - я с ним вчера наговори-и-и-илась... на год вперёд. До половины третьего. Думаю, с меня хватит. Не возражаешь?
- Хорошо. Извини, - виновато взглянул на неё Павел.
Коломцев ещё отсыпался в гостиной; рассказывать мужу о ночных событиях Анжела не стала.
А вот тогда, пятнадцать лет, назад – рассказала.
Не сразу; через пару месяцев, когда в длинной и бесплодной беседе с мужем (после очередной «бани с друзьями», неизбежной пьянкой-гулянкой затянувшейся до утра) начала вдруг расставлять точки, где надо и где не надо.
Тогда и сказала, не вдаваясь в подробности, о «некоторых друзьях, пытающихся стать очень близкими друзьями, даже слишком близкими... особенно, когда муж в состоянии нестояния!» Сказала, и сразу же пожалела: не спровоцировать бы ненужных скандальных разборок и мордобития.
Но Павел повёл себя на удивление тактично и стратегично, выбрав нужное время и место: какую-то совместно отмечаемую праздничную дату.
- Слышь, друг... я что-то не пойму, - спокойно сказал он Коломцеву, прошмыгнувшему было следом за Анжелой на кухню, - ты что, к моей жене подбираешься?
- Что ты, Паша! – вытаращил честные глаза Коломцев, - да как ты мог подумать!
- ...а то смотри, - так же спокойно продолжал Павел, словно не слыша только что сказанных слов, - я ведь разбираться не буду. Кулаками там махать, подножки ставить... Я на тебя просто упаду. И этого хватит.
Угроза была не шуточная: уж очень разными были весовые категории, Ромка рядом с Павлом выглядел щуплым подростком. Ромка разволновался и замахал руками:
- Слушай, клянусь: даже в мыслях не было! обижаешь... жена друга – это святое!
- Н-да? – хмыкнул Павел, - тогда ладно...
Самое смешное, что тогда Павел действительно упал на Коломцева.
Примерно через неделю: упал случайно, поскользнувшись на лестнице. Ещё и к ним домой привёл, заботливо придерживая: горестнолицый Роман Иванович прихрамывал и держался рукой за ушибленную спину.
- Скажи честно, - посмеиваясь, спросила Анжела после ухода Романа Ивановича - ты на него намеренно, специально упал?
- Да как тебе сказать... – без улыбки, задумчиво ответил муж, - вроде случайно. Но... когда понял, что падаю, подумал: ну и хорошо, пусть так и будет...
Больше у Анжелы с Коломцевым проблем не возникало. Целых пятнадцать лет...
До этой новой встречи.
Роман уехал через три дня. Уехал: привычно самоуверенный, белозубо смеющийся, свободнокрылый «частный предприниматель малого бизнеса»...
Мысли извиниться перед Анжелой у него не возникло; но о себе побеспокоиться Роман Иванович не забыл:
- Надеюсь, всё останется между нами? – прихватил он Анжелу за руку на лестнице.
- Да, Павлу этого лучше не знать, - чуть помедлив, ответила она, - забудем.
«...совсем не изменился, - думала Анжела, вспоминая выбритое до синевы лицо и душный одеколонный запах, - ни внешне, ни внутренне. Фазан, заботящийся больше всего о своём гребешке и погоне за очередной курицей...»
Она никак не могла понять: почему воспоминания, связанные с приездом Коломцева, вызывают у неё... не раздражение, не обиду, даже не досаду от нанесённого оскорбления... что-то другое.
Почему они вводят её в какой-то мрачный ступор, в заторможенность до оцепенения? А разобраться в себе Анжеле очень бы хотелось.
«...прошлое всегда рядом, даже когда о нём забываешь. Это как отметина - клеймом, несмываемой печатью: испорчено, мол, брак!... и никакой лакировкой, никакой краской этого клейма не скрыть, потому что оно не на лбу, оно внутри тебя.
И, однажды, когда ты уже и думать о нём забыла, прошлое предстаёт перед тобой во всей красе. И говорит с кривой ухмылкой: вспомни-ка, дружок, и посмотри... посмотри на себя! Ну, и как? нравится? нет?! а ведь это – ты...»