Филиппок

Этим мальцом, подросточком с черным занозным взглядом под  жиденькими сосульками светлых волос и с ничтожной еще вроде бы пробой лет, баба Надя была обеспокоена давно. Но впервые по-настоящему осознала их общую жуткую трагедию, когда беспризорников выселяли из подвала ее многоквартирного дома. На подвальных окнах появились решетки. На железных дверях внутренние замки. И эта чумазая компания расселилась по сантехническим колодцам округи. А трое далеко не ушли – жили рядом – под плитой теплотрассы. Жители, кто милосерднее, проходя мимо из магазина, что-нибудь оставляли им съестного. Благодарности не ждали. С этим ребята едва ли были знакомы. Другие люди подачек не одобряли: считали, и по-своему были правы, – у ребятишек появляется возможность экономить на вино и сигареты. Их действительно замечали выпивши и курящими. Иногда в теплую погоду они устраивали демонстративные пиры наверху, независимо и дерзко поглядывая на  прохожих. Где-то эта  троица умудрялась тиснуть денежку. Скорее всего, голодными мальчишки если и были когда, то редко. И баба Надя не столько из желания покормить, сколько из-за другой тревоги пригласила однажды вечером его к себе. И потому, как он неторопливо умывался, с ленцой и иронией поглядывал в телевизор и в ее внимательные глаза, было понятно, что дом у него есть и там он все же бывает. Но спросила, когда поел – уже за чаем:

–  А, что, родители не всегда пьют?

–  Чегой-то? Бывает и не пьют. И что с того мне? Тогда мне совсем напряг – кормить их приходится! А я, что – один будто? Зачем мне их заморочки?

–  Родители все-таки.

–  Родители – конечно. Тогда бы им и меня пожалеть надо.

–  Да разве теперь ты им дашься пожалеть. Давно, наверное, уже беспризорничаешь?

–  Давно. Как сманил Илька в Москву – так и живу отдельно.

–  Илька?.. Сманил?.. А я думала, от побоев сбежал.

–  Чегой-то? Ни мать, ни отец никогда пальцем меня не трогали. Пить – пьют. Но я им вина не беру.

–  Вот, сам все понимаешь. Зачем же себя этой заразой губишь?

–  Правильно – конечно. Но куда его девать, если досталось? И честно, и хочется уже бывает. А учить не надо тех, кто знает, чем все кончается.

–  И учиться не ходите.

–  Не ходим. Как-то раз опять собрались – пошли. Да от нас на другой день избавились. Ничего не понятно было! Чегой-то вдруг? Потом подсказали – корысти от нас никакой! Да, и, пошли они тоже…

–  Писать – читать бы научились.

–  Да я умею. Не сильно, но умею. Ходил же раньше в школу. И Толики немного подучили.

–  Толики? А где же Илька?

–  В Москве остался. А мы уехали. Там хорошо!.. Только батрачить надо. А здесь хозяев нет.

–  Нет? Но старший все равно есть?

–  Старший?..

Мальчик на какое-то время задумался. Этот вопрос впервые оказался для него неожиданным и непростым. Очевидно, он  вспоминал какие-то неприятные истории, до времени запретные – теперь призывные и волнующие, но к которым у него до сих пор не было однозначного отношения. Хотя, возможно, и стал этим преступным событиям невольным свидетелем, и вызвали  в нем тогда страх и протест, но постепенно они превращались в  значимые, почти в необходимые для самоутверждения в сегодняшней жизни и требовали от него решительности и убежденности в правильности таких поступков. Скорее всего, этот паренек уже воскрешал себя сам без посторонней доброты и участия.

–  Старший?.. Старший, конечно, есть. Только он правильный мужик – зря не обидит.

–  Мужик?

–  Чегой-то? Не мужик, конечно. Но – старший! С ним жить можно.
   
 –  А другие родные у тебя есть?

–  Вам другие родные – для чего?

–  Думаю, возьмутся за вас все же скоро. Родителей лишат прав. А в детдоме ты тоже не скоро приживешься.

–  Сбежим куда-нибудь.

–  Куда сбежишь? Все это уже было. Не впервые на Руси такое. Нормальные-то родственники есть? Чтобы хотя бы формально могли тебя на себя оформить.

–  Чегой-то я буду ломать голову об этом сейчас? Коту на хвост наступят – тогда пусть и орет!

–  Ну, ладно – значит, кто-то все-таки есть.

–  Родители у меня есть. Я от них не отказываюсь.

–  Ну, и молодец! Значит, все у тебя будет хорошо.

–  Будет… хорошо… и вам, думаю, тоже…


После соседка-подруга, все еще старавшаяся принарядить повеселее свое пышное тельце и украсить личико не только улыбкой, интересовалась у нее:

–  Надумала усыновить Филиппка?

–  О чем ты – при живых-то родителях и родственниках?
 
–  Забила пьянь, значит?

–  Говорит, – не трогали никогда.

–  К свободе потянулся…

–  Ну, что ты Клава – какая еще свобода?.. Свободен он был как раз дома. К сверстникам, к таким же безнадзорникам и смехачам подался. Понимания искал, романтики. А какая в стае свобода – только видимость ее. Хотя, такая вот она, и щекочет больше всего нервы. Самостоятельным быть хочется. Нетерпится им! Но от друзей просто так не отступится. Может, в ласке еще и нуждается, только этот уже не как все. И надолго его наша правда теперь не удержит. Да и стыдятся они ее и нашей нежности по своим новым законам. Порченные многим уже. Труда не мало понадобится кому-то для них. Так, и я старая – не совладаю с ним. А вот он на многое уже может решиться!

–  Так, мысль такая была, видать? Разве со своей пенсией его бы подняла? И, потом, кто позволит тебе в твоем возрасте такой ответственностью обзавестись?

–  Это все так. Только когда он откровенничал со мной, за глазками его смотрела. А они, все больше по квартирке скакали – запоминали на всякий случай, чем в ней поживиться можно. Привычка у него уже такая.

–  Откровенничал, говоришь?
 – Ну, да, – если так можно сказать. Иногда пугает не боязнь открыться, а последующий страх невозможности вовремя захлопнуться. И поняла я, что едва ли он уже от своего промысла отойдет.

–  Воровства что ли? Зачем ты его приговариваешь с таких лет? Да, может, еще образумится, – встретится с добрыми людьми?

–  Клава, Клава, – скольких добрых людей они уже подсекли. Я давно за ними присматриваю: когда пьяного обшмонают, где в квартирку прошмыгнут, то у ротозея-шовера в кузовочке похозяйничают. Чужая доброта пока их только забавляет. Послушай их вечером, как они зубоскалят над добрыми людьми.

–  Зачем же приводила его домой?

–  Думала совесть немного успокоить. А не получилось. С годами умнее, может быть, и не становимся. Только догадываюсь, есть и другие направляющие в нашей жизни. Удостовериться я хотела в своем и его будущем.

–  О судьбе, что ли опять говорить хочешь?

–  О ней родимой. Только говорить о ней как раз и не хочется. Ты ни во что не веришь, потому что так проще. Отмахнешься, и будто не было ничего. Отдашь, и действительно, как легче становится. Отвернешься, и правда, вопрос другими решается. Я знаю, оно и на самом деле невнимательным легче. Ты и сейчас мне можешь не верить.  Но этот пацан приснился мне еще в девках. И после первого сна я тогда вдруг так взволновалась – а почему это мне уже взрослой мальчишечка приснился – что я с ним буду делать? За что мне так угораздило? А он не однажды  приснился. И не то чтобы тогда зациклилась, но долго меня потом беспокоила безумная правда сна! Впечатлительная – скажешь… Мне тогда тоже так говорили: почитай что-нибудь хорошее – и забудься в чужих розах! Успокоилась только, когда мужик мой настоящий встретился. Закружил голову, заторопил со свадьбой – вот тогда обо всем забыла. И до этого времени не помнила. Пока не вылезли из-под плиты эти трое мне под дорогу ночью. И испугалась не их, а точности исполнения того девкиного сна. А этот Филиппок пьяный смеется – угощает меня шоколадом, грушу жирную и глазастую. И вина заморского предлагает. Шоколадом опять угостилась. А от вина, как тогда, отказалась. И плясать перед ними не стала. Дикость? А я даже так не подумала! Посмеялась просто – и  отказалась. Потом уже порадовалась – обошлось. А что обошлось – если все впереди еще! Совпадение, скажешь? Да, ладно. И другой сон в точности сбылся. И боюсь я уже за третий. Что со мной там случится – простила бы. Но уйдут пацаны уже в нелюди!

–  Да, что же такое случиться должно?

–  Он стоял возле моей кровати и гладил ее. И смотрел на меня  глазами  полными восхищения от моего будущего ужаса. И его не смущало горем вспаханное лицо. А я улыбаться не должна была. Но унижение, уже не нуждалось в моей воле, и самовольно растаскивало губы, предлагая в его самовластье мою беспомощность. Этот Филиппок уже тоже все знает! Только он придет не один – приведет своих пьяных друзей!

–  О боже… Надя – этому же надо помешать!

–  А что я скажу в милиции? Или участковый не знает о них? Ты сама мне давно поверила?

–  И сейчас не верю. Но все же лучше предупредиться. Может, мужикам нашим сказать, как ни то накаверкав?

–  Да ты полоумней меня, наверное?..

–  И пусть…




Из книги "Солнце в чужом окне" 2011год
ISBN 9878-5-904418-52-6