«Когда я был маленьким, я тоже отдыхал в пионерских лагерях!» - делится личными воспоминаниями киношный начальник лагеря товарищ Дынин, а дети ему отвечают:
«Мы бодры, веселы, умны!»
Тогда в товарище Дынине тотчас просыпается советский режиссёр-оптимист.
- «Бодры!» – Нужно говорить бодрее. А «веселы»?
- Веселее! – ворчит кто-то из пионеров, и товарищ Дынин сдержанно, но вполне искренно его хвалит:
- Молодец!
Кто-то из кинокритиков остроумно заметил, что в образе главного персонажа, Кости Инночкина, скрыта, или, если угодно, зашифрована, довольно-таки новая для того времени фигура, при этом ещё и купающаяся в неположенном месте. Короче, некое инородное тело.
То есть, если говорить литературным языком, своего рода лишний человек. Подрастающий Онегин-Чацкий советского пионерлагеря начала 60х годов.
«У товарища Дынина вся кровь испорчена! У кого кровь 33 группы?!» - взывает лагерная сирена-докторша.
« И тогда выхожу я: - У меня кровь 33 группы… тут, конечно, все аплодируют, аплодируют…кончили аплодировать…»
Вот интересно, сам товарищу Дынину всю кровь испортил, и сам же готов свою отдать, и только для того, чтобы остаться в лагере, дабы не расстраивать бабушку и… продолжать купаться в неположенном месте. Это ли не пример для подражания?
Говорят, первый, цензурный, просмотр фильма «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещён!» проходил в гробовой тишине.
Лишь то тут, то там, в зале раздавались робкие, и, как будто кем-то пресекаемые, «хи-хи!» Словно кто-то самый старший бил в этот момент хихикающим взрослым по макушке указкой.
Это было не удивительно. Конечно, такая пародия на всю нашу тогдашнюю действительность, да ещё и под своеобразным, пионерским, так сказать, углом зрения. Поэтому, только попробуй не сдержать свои позитивные эмоции?!
Впрочем, у наиболее усердной части чиновников во все времена существовала раз и навсегда установленная манера, как индивидуального, так и общественного поведения.
Тем не менее, когда картину посмотрел у себя на даче Никита Хрущёв, уписался, как говорится, до слёз, и повелел выпустить её на широкие экраны. Пусть, типа, наш советский народ тоже повеселится.
А практически через месяц Никиту сняли со всех должностей, и на широком экране фильм вышел уже в 1965, при Брежневе. А потом вскоре и был уже благополучно положен на полку на несколько десятилетий.
Такие вот метаморфозы, и сейчас, пожалуй, можно сказать, что Хрущёв оставил после себя своеобразное пионерско-кукурузное кинематографическое наследие...
Наверное, сегодня уже нет особой нужды в очередной раз восхищаться превосходной работой режиссёра Элема Климова, тогда ещё только дебютной. Все и так всё знают по этому поводу, а выдающегося режиссёра давно уж перевели в разряд первостепенных классиков советского кино.
Однако же, редко вспоминают сценаристов: Илью Нусинова и Семёна Лунгина.
Исполнительница роли лагерной докторши-сирены, Лидия Смирнова, впоследствии рассказывала, что сценарий был сделан в высочайшей степени мастерски, и в нём оказался настолько досконально выписанным каждый ход, что актёрам практически не надо было что-то добавлять в смысле этюдной фантазии.
И остаётся ещё добавить, что композиторами в фильме были Игорь Якушенко и Микаэль Таривердиев. Таким образом, получился занятный авторский музыкальный симбиоз: яркий мелодист Таривердиев и тяготеющий к эклектическим импровизациям Якушенко.
Отсюда, может быть, и невероятное по своей новизне взаимное проникновение форм – от «Сентиментального вальса» Чайковского к «Левому маршу», обрамлённое ритмами духового оркестра в стиле перманентного Первомая…
И вот, едва возникает где-то упоминание об этом чудесном фильме, как тут же у многих из нас начинают звучать в головах эти непередаваемо-изысканные «фужеры и виолончели», и, конечно же, возникают личные ассоциации.
Как бы то ни было, моему поколению повезло, что мы отдыхали в пионерских лагерях. И более того, даже некоторые наши дети, слава богу, не понаслышке знают, что это была за прелесть. Замечу, прелесть без кавычек.
В пионерлагере «Юный Ленинец», в который я ездил в конце 60х три лета подряд, с 6 по 8 класс, прообраза товарища Дынина я как-то не припомню.
Скорее всего, потому, что начальники лагеря сменялись каждый год, и ни один из них как-то особенно не отпечатался в памяти своею неуёмной энергией, изящной словесностью и разного рода самодеятельными новшествами. Зато всегда имелись колоритные пионервожатые.
Старший пионервожатый нашего лагеря, по имени Игорь Иваныч, к примеру, был гипнотизёром. В прямом смысле слова, гипнотизёром, поскольку учился, по-моему, у самого доктора П.И. Буля, практикующего в те годы в Ленинграде.
Апофеозом каждого пионерского костра всегда являлись выступления старшего гипнотизёра Игоря Иваныча на бис. Происходило это так.
Из зрительской массы, не важно, был ли это пионер, или работник лагеря, вызывался доброволец, его куда-то уводили подальше от сцены, а Игорь Иваныч просил придумать для добровольца задание.
Затем доброволец возвращался, и старший гипнотизёр его усыплял, приговаривая:
«Спи, спи, засыпай…делай, что я тебе велю, делай, что я тебе велю…»
После этого испытуемый действительно засыпал, подчиняясь его воле, и начинал выполнять задание, которые, к слову, были самыми разнообразными.
Понятное дело, все мы, пионеры, восхищались телепатическими способностями старшего пионервожатого. Ведь гипнотизёр, это вам не какой-нибудь массовик-затейник или банщик. Это вам, если разобраться, феномен, или, проще говоря, одна из загадок человеческой природы.
Пожалуй, единственный человек из всего лагеря, кто не верил этой телепатии, был вожатый третьего отряда, по странному стечению обстоятельств, как раз носивший фамилию Природа. Случаются же такие совпадения...
Природа так и говорил, мол, мошенничество это всё, а никакой и не гипноз. Дескать, дурит вас, неучей, Игорь Иваныч, а с «добровольцами» заранее договаривается. Короче, недоумки вы все, и уши у вас холодные…
Сам же Природа, недавно демобилизовавшийся из армии, во взаимоотношениях с пионерами избрал для себя манеру поведения эдакого прогибающегося перед начальством ефрейтора, стремящегося в сержанты, гоняя пацанов строевым шагом и на физзарядку, и в столовую, и в клуб, не говоря уж, об утренних и вечерних линейках. И другие пионервожатые, видя всё это, частенько подкалывали его по этому поводу: «Ну, что Природа, опять своих парней в сортир строем повёл?»
Старшему же гипнотизёру Игорю Иванычу, как интеллигентному человеку, подобное служебное рвение не нравилось, и он частенько мягко выговаривал Природе своё личное «фе» по этому поводу. Ведь не армия же, и, тем более не дисбат, а всего лишь пионерлагерь.
Но против Природы, как говорится, не попрёшь…
Но я немного забежал вперёд. А дело вот в чём.
Всем отрядам в пионерлагере полагалась строевая песня.
Наш отряд горланил тогда походный марш на музыку Соловьёва-Седого из фильма «Максим Перепелица»:
«Вьётся, вьётся знамя палкавое, камандиры впереди! Сал-да-ты в путь, в путь, в путь…а для тебя-а, рад-ная, есть почта пале-вая, пращай, труба завёт! та-д-да-та-таам… сал-даты, та-да-да-дам… в паход!»
Старшие ребята из 1отряда тоже пели что-то такое в этом духе:
«Безусые комбаты ведут своих орлят, когда поют солдаты, спокойно дети спят!»
Короче, почти все отряды мужеского пола, - в нашем лагере существовала такая градация: нечётные отряды – мальчики, чётные – девочки, - как говорится, были в теме, поскольку в каждой строевой песне звучала военно-патриотическая составляющая. Это было не случайно, ведь большинство вожатых, как и Природа, в ближайшем прошлом проходили службу в советских вооружённых силах, а мы, пионеры, обожали эту военную музыку. Но кое-кому это однажды не понравилось.
Как-то в лагерь прибыла комиссия из ГОРОНО, послушала наши песни, осталась недовольна и высказалась в том духе, что неплохо было бы детям петь что-либо пионерское, мирно-созидательное, так сказать, а у вас сплошные поющие солдаты. А где «Пионэр шагает по планете»? А где «Раз, два, три, четыре…три, четыре, раз, два?» или, не побоимся этого слова: «Кто шагает дружно в ряд? - Пионэрский наш отряд?!»
И вот Саня Природа решил тогда, видимо, удивить весь мир, а заодно все грядущие комиссии ГОРОНО.
Ну, что это, действительно, везде одни солдаты, да солдаты?!
Нет, чтобы, где-нибудь было бы сказано, и спето, что-нибудь такое, понимаете ли, про ефрейторов, занимающихся созиданием…
Короче, отряд Природы вполне миролюбиво на одной из первых вечерних линеек вдруг запел в ритме мирного марша:
«Я, ребята, за-го-рел, как лес-ной кор-ричневый орех! Я и ло-вок, я и смел, ве-е-селее всех!»
И откуда только выкопал-то Санёк сей пионерский шедевр?
В общем, после первого исполнения третьим отрядом своей новой песни, никто ничего не заметил и не заподозрил. А вот во время следующего исполнения этого строевого вокального спитча:
«Я могу трусцой и вскачь, и с разбегу в воду я могу, я гонял с друзьями мяч весь день на берегу!» - некоторые взрослые вдруг напряглись, и стали недоумённо переглядываться. Да и мы, пионеры, чего-то такое заподозрили, поскольку мелодия этой незатейливой песенки показалась знакомой.
А затем уж, когда кто-то из ребят нашего отряда взял аккордеон и попытался эту песенку озвучить, то сам собою из неё вдруг вылез довольно неожиданный припев (о нём, для усиления интриги, будет сказано ниже).
Мы подумали-подумали, и решили сделать пародию на третий отряд, изобразив её на ближайшем пионерском костре.
Показали нашему вожатому, но без припева, поскольку задумали сюрприз.
А что, сказал наш вожатый, по-моему, смешно, то-то Природа обрадуется!
И вот выходим мы с аккордеончиком к этому самому костру.
Первых два куплета, где мальчик загорел, как лесной коричневый орех, и где он целый день гоняет мяч, проскочили легко и непринуждённо, девочки из соседнего отряда нам подпевали, и все веселились, даже вожатый Саня Природа, первооткрыватель песни, широко раскрывал в улыбке рот.
А затем уже пошёл экспромт, поскольку третий куплет был придуман нами:
«Раз, два, три, четыре, пять! Вышел снова зайчик погулять! Вдруг охотник-папуас, стреляет зайке в глаз!» И припев:
«О, ла-ли, лила-лила-лила, ах-ха-ха! О, ла-ли, лила-лила-ли-ла, ах-ха-ха-а-а!!!»
Короче, всё прошло на бис, и никто ничего не заметил. Зато потом к нам подошёл старший гипнотизёр Игорь Иваныч, усмехнулся, и спрашивает:
- А знаете, ребята, что это за песня?
- Пионерская! – хором ответили мы.
- Ну-ну, «пионерская»… - снова усмехнулся Игорь Иваныч, - Вообще-то раньше она называлась «Шварцбраун», фашистский военный марш. А потом кто-то из умников придумал к этой мелодии русский текст, и получилась «пионерская»…поэтому, давайте договоримся, что петь вы её больше не будете. Идёт?
- Идёт… - ответили мы. Вот ещё, станем мы петь фашистские песни?!
А на финальном костре Игорь Иваныч снова выступал с телепатическими опытами. Одного добровольца, аккордеониста из нашего отряда, он, усыпив, заставил «удить рыбу», а другой изображал «белую лабораторную мышь».
Наконец, предстояло выбрать последнего героя. И тут все заголосили: «Природа! Природу на сцену!» И затем уж стали скандировать:
«При-ро-да! При-ро-да!!!»
Ну, что, пришлось Природе лезть на сцену. Да он и сам, кажется, уже собирался, как фигура, неподдающаяся никаким гипнозам, дабы разоблачить фокусника, а заодно убедить всех в своих подозрениях.
И тогда кто-то из пионеров, когда добровольца уже увели от сцены ассистенты, придумал необычное задание, выкрикнув из глубины зала:
- А пусть Природа веники пожуёт!
- Какие веники? – не понял вначале Игорь Иваныч.
- А те, что висят у вас на сцене!
А там действительно, на задней стенке, висели какие-то свежие берёзовые веники, привязанные к сетке, вроде как украшавшие летнюю сцену.
- Не чересчур ли?.. - вслух подумал Игорь Иваныч, а затем всё же решился: - А, ладно…
И когда уже Природу привели обратно, гипнотизёр лишь поднял руку, и тут же мгновенно его усыпил, как удав суслика:
- Делай, что я тебе велю…
Галдевшая до этого пионерская аудитория затаила дыхание.
Какое-то время Санёк Природа, словно лунатик, качаясь, бродил по сцене, будто не понимая задания. Так продолжалось несколько минут. Но Игорь Иваныч продолжал:
- Делай, что я тебе велю…делай, что я тебе велю…
И Природа, в конце концов, сделал, что ему велели: докандыбал-таки, пошатываясь, до задней стены, встал на карачки, и принялся натурально, словно бык-трёхлеток эти самые веники натурально жрать, причём совершенно не сплёвывая.
В зале истерика, гогот и топот сотен счастливых ног, Игорь Иваныч и сам уже в три погибели от хохота, а веники вдруг потом посыпались Природе на голову, - дело в том, что он сдёрнул зубами сетку, на которой они висели.
«Фома… я не ве…?!» - аллигатор вздохнул, и сытый в зелёную воду нырнул…»*
* стихи Сергея Михалкова «Про неверующего Фому».