5. Любовь нечаянно нагрянет…
Смотреть на Убейволка, он же задерикоза, было сплошным удовольствием. Ботаник перебегал от растения к растению, припадал на четвереньки и, приподнимая листья, разглядывал их со всех сторон. Мял пальцами и изучал жилки на просвет солнца. Нюхал и пробовал на зуб. Отщипнув мякоть клубники, отправил ее в рот и размял языком. Запрокинул голову и, зажмурившись, впитывал вкусовые ощущения.
— Японский бог! — наконец вскричал кандидат биологических наук. — Это даже не докторская! Тут Нобелевкой пахнет! Корень, ты — молоток! Да мы с тобой! Да я тебя, как первооткрывателя!... В соавторы! Ты еще кому-нибудь сообщил? — внезапно озаботился Кол.
— Только тебе, — успокоил друга Виктор, — и соседи, разумеется, в курсе. У них на участках то же самое. Только какая тебе Нобелевка? Можно подумать, в этом есть наша заслуга.
— Да, тут ты прав, старик, — погрустнел несостоявшийся соискатель. — Ладно, тогда хоть Яму свою знаменитую покажи. И, кстати, велик ли ареал распространения этого феномена?
— Моя и две соседние дачи по бокам. На той, что с тыла и через дорогу — растения обычные. И надо проверить мобильную связь. Подозреваю, что за калиткой телефон будет работать.
Подойдя к Яме вплотную, Николай Тарасович первым делом вознамерился спрыгнуть вниз. Корнилов едва успел ухватить азартного друга за ворот рубашки:
— Ты что, очумел? Исчезнешь на фиг, как памятник Дзержинскому на Лубянке. Попадешь на стол к конторе, они тебе допрос с пристрастием учинят: кто да откуда? Я думаю, они там не знают, в какой географической точке пробой вылез, когда эксперимент пошел не так, как задумано.
Убейволк отряхнул колени, которые уже успел испачкать землей и спросил:
— А с чего ты взял, что они не знают? И вообще, откуда такая уверенность, что это наша контора? Может это космический артефакт какой. Вроде «черной дыры». Ты же у нас астроном.
— Да какой там космос, — отмахнулся Виктор. — Ты еще скажи, зеленые человечки устроили у меня на даче выездной пункт приема вторсырья. Контора это, больше некому. А то, что наша, родная, так это и к бабке не ходи — у нас самые мощные сверхсекретные разработки. И если бы знали, где прошило, давно меня, и соседей заодно, с участка выселили и обнесли высоким забором с колючкой по верху.
— Логично, — вынужден был согласиться далекий от больших державных секретов ботаник.
Следующие полчаса Николай Тарасович, движимый любопытством, швырял в яму все, что подворачивалось под руку: комья земли, мелкие веточки — Корнилов успел подчистить прилегающее пространство. Приволок откуда-то разломанную детскую коляску и проследил, как она исчезла в Яме. Испросив разрешение хозяина, слазил на чердак и вернулся с ворохом старой рухляди, с которой Корнилов не решался расстаться: деревянный стул о трех ножках; проржавевшую эмалированную кастрюлю, давно не работающий транзисторный приемник «Планета» — Ух ты! Он же у тебя еще классе в седьмом был! — ревматоидно скрюченный кирзовый сапог без пары… Ватный тюфяк Корнилов выбросить не разрешил, сказав, что матрасом он прикрывает посадки, спасая от поздних ночных заморозков. Тогда гость, пошарив в карманах, отправил в полет зажигалку, носовой платок и всю денежную наличность, как в металлическом, так и в целлюлозно-бумажном исполнении.
— Добрый день, Витюша! — донеслось с соседнего участка. — Ох, у Вас гости! Прошу прощения за то, что отвлекаю от дел.
— День добрый, Ольга Саввишна! — откликнулся Виктор. — Ну, о чем Вы? Ничуть не помешали. Знакомьтесь, это мой школьный приятель Кол. То есть, я хотел сказать — Николай Тарасович. Как Ваши дела?
— Понимаете, Витюша, я хотела с Вами посоветоваться. Что-то непонятное творится с моими, я теперь вижу, что и с вашими, растениями. Вы не могли бы зайти ко мне на участок, взглянуть.
— Ну, отчего же, Ольга Саввишна. Кстати, Николай Тарасович ученый-ботаник. Надеюсь, он нас просветит, — ехидно добавил Корнилов.
На садовом участке журналистки царило, как успел заметить Виктор еще утром, то же буйство зелени. Убейволк, словно стоя за университетской кафедрой, принялся сыпать специальными словами. Он говорил об ареалах и филогенезе, тератологии и хроматографии, газовом режиме планеты и проблемах круговорота веществ. Изредка слышались знакомые слова, вроде лепестка, стебля, бутона.
Вконец сморенная лекцией хозяйка, пригласила гостей к столу почаевничать. За столом беседа плавно перетекла в иное русло. Разомлев от душистого чая, Николай Тарасович сыпал анекдотами — порой балансирующими на грани пристойного — и шутками, даже попытался запеть приятным баритоном, но после первого куплета сбился, запамятовав текст, и оставил вокальные упражнения. Порозовевшая от пребывания в компании мужчин, Ольга Саввишна тоже вспоминала забавные случаи из своей богатой балетно-журналистской практики. Виктор Феоктистович все больше отмалчивался, слушал.
Время текло незаметно, и лишь когда солнце запуталось в кронах деревьев, и открылся сезон охоты на комаров, друзья вспомнили о том, что пора и честь знать. Тепло распрощавшись с хозяйкой — соседка уже называла Убейволка Николя — мужчины покинули гостеприимную даму. Виктор предложил другу переночевать, но Кол, сославшись на неотложные дела в университете, выразил надежду на скорую встречу, похлопал Корнилова по плечу, сел в автомобиль и уехал.
Спал Виктор Феоктистович беспокойно. Снилась Яма. То она, всплыв над землей, приближалась к окну домика и смотрела сквозь стекло на спящего Корнилова большим глазом василькового цвета. Не мигая. То напротив, Виктор плавно поднимался над кроватью и, как был в горизонтальном положении, барражировал прямо сквозь кирпичную стену в сторону провала на участке. Зависал над Ямой и со смешанным чувством ужаса и любопытства разглядывал обозначившиеся на дне Ямы большие и пухлые, как у Машки Распутиной, губы. При этом Корнилов четко осознавал, что губы принадлежат не Распутиной, а соседке Ольге Саввишне. Сочно-красные, губы шевелились в неслышном шепоте, сжимались бантиком для поцелуя. Но вместо чмокающего звука раздавался звук плевка, и Виктора Феоктистовича с головы до ног осыпала мерцающая золотом пыльца. Обидно не было, напротив, тянуло нырнуть «ласточкой», в крайнем случае — «солдатиком», в призывно приоткрывшиеся губы…
Разбудил яркий солнечный свет. Виктор бодро выскочил из постели, сделал несколько маховых движений руками и ногами — своего рода физзарядка и вышел из домика. Спустился с крыльца, умылся под приколоченным на столбике рукомойником, и когда уже вытирал
полотенцем лицо, увидел на дорожке рядом с Ямой сложенные аккуратной стопкой кирпичи.
Набросив полотенце на гвоздь, Корнилов приблизился к стройматериалу. Опасности он почему-то не чувствовал. Сомнений не было — это были его кирпичи, из разрушенной стены. Те, которые он накануне сгружал из тачки в Яму. Однако они были целыми. Ни половинок, ни четвертинок, хотя целые кирпичи, жалея, Виктор в Прорву не выбрасывал. Помедлив, Виктор Феоктистович взял из верхнего ряда один параллелепипед из обожженной глины и повертел его в руках. Ни трещин, ни сколов, ни мест соединений отломков не было. Словно кирпич только что вышел из-под заводского пресса. Или как там у них на кирпичном заводе это называется? Боковым зрением мужчина заметил какое-то движение слева.
На крылечке садового домика соседки Ольги Саввишны стоял Николай Тарасович Убейволк. Он же — Кол. Он же — задерикоза. Он же — окаянный друг детства. В длинных легкомысленных трусах, где по ромашковому полю нупогодишный волк гонялся за зайцем. Николай Тарасович, закинув руки за голову и щурясь на ласковое солнышко, сладко потягивался. Увидев соседа, Кол как-то тонко, по-девчоночьи ойкнул и присел. Осознав, что замечен и опознан, Убейволк выпрямился и с виноватыми интонациями сказал:
— Привет, Корень! Старик, ты уж на меня не обижайся, еще подумаешь, мол, пустил козла в огород. Я, правда, уехал. Но и то, что через полчаса вернулся — тоже, правда. Меня ждали, я не ошибся. Саввушка такая чУдная женщина. Знаешь, я кажется, влюбился.
— Да я что? Вы взрослые люди, — отозвался Корнев, глядя, как из домика в полупрозрачном пеньюаре выходит Ольга Саввишна. — Вы мне лучше вот что скажите, вы ночью что-нибудь слышали или спали?
— Нам не до того было, — пропела соседка, уткнувшись счастливым лицом в плечо кавалера. И было неясно, то ли парочке было не до сна, то ли не до вслушивания в ночные звуки.
— А что случилось? — нашел в себе силы обеспокоиться Кол.
— Понимаете, — Виктор продолжал обращаться к обоим, хотя сияющие глаза Ольги Саввишны, обращенные к предмету обожания, явно говорили о том, что слов соседа она не слышит, — ночью появилась вот эта стопка… штабель… одним словом, кирпичи, которые я выбросил. Совершенно целые. И еще кое-что, — добавил, оглядевшись.
— Погоди, сейчас штаны натяну и приду, — пообещал Убейволк.
— Только, пожалуйста, недолго, — попросила женщина, — Я не хочу вычеркивать эти минуты из жизни.
Помимо кирпичей на дорожке лежали и другие предметы, канувшие вчера в Неизвестность. Прежде всего, проржавевшая, с отбитой эмалью кастрюля. Только теперь это была совершенно новая кухонная утварь, без дыр и сколов. В том, что кастрюля была той же, Виктор мог поклясться. На донышке ясно читалось клеймо завода-изготовителя и буквы СНХ СССР. Эта аббревиатура уже больше двадцати лет не встречалась на новых изделиях. Тут же рядами лежали зажигалка Кола, его же расческа, деньги — вернулось все до монетки, друзья пересчитали, — транзисторный приемник «Планета», лопата с металлическим черенком и пластмассовой ручкой — ее Виктор упустил в Яму случайно, — целая трехлитровая банка. Стояла на дорожке и детская коляска, сияя хромированными трубками и ярко-красными хлорвиниловыми боками. Все, что вернулось, блистало новизной. Однако, вернулось не все. Во-первых, не было бумажных денег, «Жлобьё!», прокомментировал Николай Тарасович. Во-вторых, третьих, четвертых и т.д. — жердей, досок, веток, травы и дохлой собаки. То есть, всего, что имело органическую природу, сообразили друзья.
— Слышь, Корень, — шепотом произнес ботаник, — а ведь это не контора. Бля буду! Ты когда-нибудь слышал, чтобы наша ФСБ поломанные вещи ремонтировала и гражданам возвращала? Причем, совершенно бесплатно. Сдается мне, это их штучки, — и он ткнул пальцем куда-то над головой.
— Скажешь тоже, — также шепотом отозвался Виктор, но слов возражения отыскать не сумел.
— А что, очень даже запросто. Ты же у нас астрофизик, вот с тобой из глубин космоса на контакт и вышли.
— Да какой там астрофизик, — махнул рукой Виктор Феоктистович. — Когда это было? Давно уже бывший.
— Астрофизики бывшими не бывают, — убежденно сказал ботаник. — Звезды, как женщины: один раз погрузился и тянет снова и снова в эти таинственные глубины.
— Ты в город не собираешься? — сменил тему Корнилов. — У меня сегодня занятия с одним оболтусом. Пересдача по физике в августе, вот родители и наняли поднатаскать неразумное чадо. А я в отпуске, мне это репетиторство триста лет сейчас не нужно.
— Иди, собирайся. Я сейчас тоже оденусь и поедем. У меня, я говорил уже, дела есть в университете.
Виктор Феоктистович оделся быстро. Выйдя из домика, снова подошел к Яме и, сам не зная зачем, нагнувшись, поднял транзисторный приемник, который сунул в сумку, висевшую на плече.
Сидя в нагретой ранним, но уже жарким солнцем машине, Корнилов успел задремать, ожидая, пока милые прощаются у калитки. Разбудил Кол, пробормотавший извиняющимся тоном: «Прости, быстро не получилось».
Продолжение последует