Великие гуманисты пылятся на полках, и дремлют в своих полузабытых уютных мирах. Остатки музыки слышны лишь немногим, картины умолкли вообще. Мелодии уже не так вездесущи, как раньше – над миром властвует ритм. Четкий, бешенный, неумолимый, бездушный. Он задает нам темп и заставляет двигаться: бежать, спешить, быстрей и быстрей. Не важно куда, не имеет значенья к кому, совсем безразлично зачем. Направлено ли, хаотично…
Пустой ритм нас подчинил, слил в одну огромную массу, сплошной поток, во все стороны льющийся и ото всюду текущий обратно. Мы зависим от него, как галеры без ветра от монотонных ударов. Только на горизонте нет суши, и мы пройдем мимо порта и бухты, даже их не заметив, мы проплывем все моря по нескольку раз, не задумавшись о пройденном пути.
А где-то совсем близко, на расстоянии взгляда, в нескольких мыслях от нас будут в розово-жемчужной дымке жить острова, где слова полноценны и ноты здоровы, и краски живые; где в жизни есть цели и рядом с ними мечты. Но там оказаться смогут лишь единицы, безумцы или попросту психи. Нет не те, кто не выдержал бешенность ритма, те за слабость сброшены с катушек к ножам и кастетам или к химерам, совершенно полым внутри, а те homines, кто сами добровольно, хоть это совсем не легко, смогли отвернуться и соскочить, и вплавь, задыхаясь, а потом может быть и босиком по острым, колючим камням, сквозь незнакомые смыслы и странно изменчивые образы добьются звания Sapiens.