Оракул Венецианской биеннале

На фото: картина Александра Бартова "Красное и черное"



ОРАКУЛ ВЕНЕЦИАНСКОЙ БИЕННАЛЕ
КАК МЕТАФИЗИКА ИСКУССТВА И ЖИЗНИ



300-летию М. В. Ломоносова
2400-летию Академии Платона

Санкт-Петербург – Москва – Венеция
2011



СОДЕРЖАНИЕ


 1. Взойти на Олимп (предисловие гроссмейстера футуризма Сафара Гали)
 2. Прозревая бездну (предисловие автора)
 3. Озарение (illumination)
 4. Обретение Рая
 5. Актуализация настоящего
 6. Прорыв в запредельное
 7. Начало и конец Вселенной
 8. Неисчерпаемое
 9. Венецианская биеннале
 10. Сад искусства (многообразие эпох, стилей и школ)
 11. Сокровищница национального
 12. Великолепие Венецианской лагуны
 13. Квинтэссенция Венецианской республики
 14. Маска, зеркало, свеча
 15. Сокровенное жизни
 16. Апология абсурда
 17. Путеводитель в лабиринтах бесконечного
 18. Величие Рима
 19. Мудрость тысячелетий
 20. Абсолют воображения
 21. Мечта об ином
 22. Животворящая субстанция
 23. Подвиг и трагедия Маринетти
 24. Сюрфутуризм (мост в будущее)
 25. Художественные формы концессионирования
 26. Расширение сознания
 27. Миссия художника
 28. Венецианские отражения
 29. Культовые художники
 30. Путь человечества
 




1. ВЗОЙТИ НА ОЛИМП. Предисловие гроссмейстера футуризма Сафара Гали

   Не раз ступавший на италийскую землю Пифагор советовал говорить мало, а писать еще меньше. Тем не менее, люди и говорят, и пишут избыточно много. Слова обесцениваются, энергия мысли рассеивается впустую, дела превращаются в имитацию. И в то же время слово продолжает оставаться неисчерпаемым, а дела взывают к подвигу.
   Не кажется ли странным, что в эпоху кризиса книжного знания – логически правильного и систематизированного – книги продолжают писаться и выходить в свет? И не дерзость ли это – представлять на мировом форуме искусства, каковым, без сомнения, является Венецианская биеннале, книгу с таким претенциозным названием? Конечно, новая книга Александра Сизифа по содержанию превосходит рамки всякого художественного события. Но само ее название позволяет предположить, что автор написал ее специально для этого пиршества искусств. А если так, то где же еще, если не здесь, и когда, как не теперь – предложить книгу вниманию публики!
   Кстати сказать, благодаря нестандартному своему названию, необычной форме изложения книга может рассматриваться как произведение искусства (специфический и эстетически выраженный объект), а ее представление – как перфоманс в духе модных ныне течений. Но дело даже не в этом. Книга помогает по-новому и с удивлением взглянуть на то, что в рутине обыденного уже почти утратило свои очертания, а также она открывает горизонты, за которыми ощущается свежесть взгляда, осмысленность и целесообразность существования. Не в этом ли нуждается современный человек, разуверившийся в ценностях искусства и в немалой мере склонный к скептицизму и цинизму?
   Сизиф не пишет об истории Венецианской биеннале, не множит хронологические факты. Его задача иного масштаба – выразить в слове то, что пребывает как бы по ту сторону разумения. Автор прилагает усилия, чтобы всякий читатель его книги смог обнаружить в самом себе нечто глубоко сокровенное, онтологически незыблемое, превосходящее любые ограничения времени и пространства. В этом, бесспорно, главное достоинство книги – зажечь сердца оптимизмом открывающихся возможностей духовного совершенствования в искусстве.
   Исторический Сизиф, как хорошо известно, был основателем Коринфа и отличался такой независимостью и неординарностью, что человеческая молва с веками поставила его в оппозицию богам Олимпа. Не удивительно, что боги постарались взять реванш и наказали непокорного. Правда, кара богов настигла Сизифа уже посмертно. Он был обречен на вечный и, казалось бы, бесполезный труд – тащить в гору кусок скалы, всякий раз срывающийся вниз, едва Сизиф достигал вершины.
   Как наивны могут быть даже боги! Не желая того, они сделали Сизифа человеческой ипостасью вечного двигателя! Ясно, что вкатываемый Сизифом камень не только позволяет ему вечно пребывать в творчески активной физической форме. Ведь камень, очевидно, есть не что иное, как бремя забот человеческих. Водрузи Сизиф свой камень на вершине – и труд закончен, заботы исчерпаны. Это – гибель! Человек существует, пока он дышит заботой и ответственностью. Значит, пример давно ставшего мифологическим Сизифа можно и нужно толковать только одним единственно правильным способом: нескончаемый труд есть не только основа жизни здесь, на земле, но еще и условие существования там, за чертой вещественного и материального. Если Прометей открыл людям огонь, то его праправнук Сизиф понес человечеству свет некнижного знания, возникающего как откровение свыше. Как здесь не провести параллель с девизом нынешней Венецианской биеннале – озарением!
   Быть может, у кого-то возникнет вопрос, почему А. Сизиф не представляет свою книгу в павильоне России, в рамках художественной государственной стратегии? Это было бы смешно ввиду принципиального отрицания Сизифом какой бы то ни было государственности. За исключением разве что созданной им Священной Империи Духа. Нетрудно догадаться, что территория ее безгранична, как и бессмысленны какие-либо законы в стандартном их понимании.
   Несмотря на более чем столетнюю историю существования Венецианской биеннале, до сих пор не было метафизического ее осмысления. Никто не собрал множество ее частных проявлений в целостную картину, которую можно было бы рассматривать как метафору всего Мироздания. Книга А. Сизифа восполняет этот пробел. Читатель сможет найти в ней практически ответ на любой свой вопрос, возникший как в связи с искусством и биеннале, так и относящийся к вечной дилемме «быть иль не быть?». Иначе говоря, книга Сизифа может играть роль необычного путеводителя в лабиринтах искусства и жизни.
   Автор книги придерживается лапидарности изложения, ибо по его собственному утверждению времена логичных рассуждений, даже вдохновляемых благими порывами, давно миновали. Человеческая история убеждает в том, что логика отношений в обществе постоянно терпит крах. Не поэтому ли благими намерениями человечества оказывается вымощенной дорога в ад?
   Любой абзац книги выполняет функцию пригласительного билета на отплывающий в будущее корабль воображения, на котором каждый – сам себе капитан и первооткрыватель. И в этом напоминание Сизифа о славном прошлом Венецианской республики, чьи корабли бороздили просторы морей и океанов, обеспечивая развитие торговли и процветание. Познание продолжается. Древний призыв Дельфийского оракула остаётся в силе! Познать самого себя как сокровищницу бесконечного и неуничтожимого и в этом познании обрести уверенность в качественно ином будущем. К этому же призывает и книга А. Сизифа. Уверен, что раскрывший ее не останется равнодушным.
               
               

2. ПРОЗРЕВАЯ БЕЗДНУ. Предисловие автора

   Если можно удержаться, чтобы не писать, то лучше сохранить молчание и не возмущать мировой эфир торжеством тщеславия и лишенными сакрального смысла словами. Ну, а если промолчать невозможно? Тогда остается решить, о чем сказать и в какой форме преподнести свою весть читателю. Какие слова можно произнести над Апеннинским полуостровом, если эта древняя земля слышала пророчества Сивилл?
   Венецианская биеннале за свою историю видела много событий, ярких личностей, испытала смену эпох и направлений в искусстве, выкристаллизовала все самое выдающееся. Вместе с тем она также усвоила все технологии борьбы за самоутверждение на художественном рынке, познала ту истину, что культовые в глазах толпы художники и подлинные первопроходцы в искусстве находятся, как правило, по разные стороны черты Апеллеса. Где же истина, в свете которой можно разглядеть ценности, остающиеся во все времена актуальными? Почему итогом XX столетия стало признание того факта, что никаких критериев у искусства нет, и каждый может мнить себя художником, равно как поэтом, композитором, ученым?
   Борьба за права человека и тотальная демократизация обозначили тенденцию к деградации общества, в котором господствуют хищнические инстинкты потребления на фоне инфантилизма и пренебрежения обязанностями. Человек в массе стал безответственным – перед самим собой, социумом, миром. И такое разлагающее влияние на него в немалой мере оказало и продолжает оказывать искусство, нивелированное и выхолощенное в угоду обывательским вкусам. Закономерно, что именно такое искусство постепенно захватило все позиции на международных биеннале, в том числе и на Венецианской.
   Жизнь убеждает в том, что поначалу благородные цели со временем превращаются если не в свою противоположность, то искажаются почти до неузнаваемости. Достаточно вспомнить завещание Альфреда Нобеля о вручении его Премии мира. Предполагалось, что в этой номинации премия будет вручаться за выдающиеся открытия в философии, могущие преобразовать человека, раскрыть перед ним новые горизонты познания, повести к высотам совершенствования и благоустройства мира. Что мы видим сегодня? Полную противоположность завету Нобеля! Премия мира вручается политическим дельцам за их государственные заслуги международного характера, но сомнительного свойства.
   Эрзац-культура прочно заняла свое место под солнцем, оттеснив подлинную культуру на обочину жизни. Отцы-основатели Венецианской биеннале постулировали ее как мировой смотр всего выдающегося и значительного в искусстве, всего того, что выражает самые передовые движения мысли, неизведанные глубины чувства. Были построены государственные павильоны, дабы представлять в них искусство на государственном уровне. Ясно, что там, где государство, там господствуют чванство, плебейский дух чинопочитания, убогость мысли и чувственная посредственность. Поэтому гремят хлопушки, сверкают фейерверки, мелькают пряники. Зачарованный  обыватель польщен своей причастностью к мировой тусовке. Где очистительный огонь прозрений силы Гераклита, окрыленный полет над океаном непознанного стремительности Эмпедокла, изощренность мысли дальновидности Архимеда? Их нет, потому что они недосягаемы для пребывающего в самодовольстве и ограниченности обывателя, утратившего ориентиры подлинного.
   Понятно, что в подобных условиях надеяться на логические убеждения едва ли уместно. Самое разумное – это отказаться от человеческой логики и довериться откровениям запредельного. Иначе говоря, в этой книге речь будет вестись не столько от первого лица – автора этих строк, – сколько станет словесной материализацией ветра, гоняющего облака над Венецианской лагуной.
   Для тех, кому это покажется малоубедительным, приведу другой аргумент. Пусть они представят себя автора, надышавшегося серным дымом фумарол и впадшего в состояние вдохновенного раскрепощения сознания. Не в этом ли состоянии пребывали и древние прорицающие пифии? Такое состояние делает человека тонко настроенным приемником, улавливающим энергетические уплотнения черных дыр, затерявшихся в бескрайности Космоса. Вот к чему нужно прислушиваться и быть готовым воспринять шелест межзвездной пыли, биенье вулканического пульса или вздох загрязненного отходами человеческой жизнедеятельности океана. Объективная идея снисходит и проявляется в человеке, подчинившем ей свое сердце, свой ум.
   Ввиду сказанного становится понятным и название книги, и выбор тематики, и лаконизм изложения. Каждая глава размером не более одной страницы. Но и это много для разучившегося читать, а в еще большей мере – вопрошать книгу. Поэтому каждая глава автономна и не зависит от других. Более того, в пределах одной главы текст четко разбит на абзацы, каждый из которых целен, являясь отражением бесконечного в конечном. Отсюда и способы общения с книгой. Ее можно читать в общепринятом смысле, перелистывая страницу за страницей. Можно раскрыть в любом месте и наугад прочитать какой-либо абзац. Уже этого будет достаточно для мыслящего читателя. Он вправе считать себя по справедливости вознагражденным за потраченные усилия.
   Но наибольшей эффективности от общения с книгой читатель достигнет в том случае, если сначала он задаст книге любой интересующий его вопрос, а затем наугад раскроет ее и также наугад коснется пальцем в произвольном месте. Остаётся прочесть случайно выбранный таким образом абзац и правильно истолковать его как ответ на заданный вопрос. Недаром кто-то из мудрых сказал, что правильно заданный вопрос есть уже начало ответа на него. Книга предъявляет к читателю лишь одно требование – быть начеку, сохраняя бодрость духа и неусыпность чувства.

               
3. ОЗАРЕНИЕ (ILLUMINATION)

   Испытать озарение – внезапно ощутить в душе некое цветение, сопряженное с восторгом и умиротворением, дарующее оптимизм, надежду и целеустремленность. Что это – процесс или состояние? Как мгновенная вспышка – состояние. Но чтобы вспыхнуть, необходимо быть готовым к воспламенению. Значит, – и процесс тоже.
   Заря. Небосвод озаряется восходящим солнцем. Природа пробуждается, разливая свет жизни по земле. Наблюдающий это ликует, ибо в душе его происходит нечто подобное. Человек и природа как сообщающиеся сосуды. Сияние в одном отзывается светом в другом.
   Зарево. Тревожные всполохи неба на горизонте. Вражеское нашествие! Горят и полыхают подожженные села и города. Ужас, смятенье. Пришла беда. Душа цепенеет, погружаемая во мрак опасности.
   Заряница. Всполохи в небе. Вроде бы и солнце всплывает, пробуждаясь после ночи, но как-то неспокойно в предчувствии еще не видимой и не осознаваемой угрозы. Пожар! Горят леса!! Истребительный огонь мчится ураганным вихрем, уничтожая все живое. Нет спасения – никому! Кто поджег? Как правило, – человек, ибо это звучит гордо. Он царь земли, венец творения, покоритель Природы! Как он ничтожен в темноте неведения.
   Инсайт, озарение, просветление. Пробуждение, преображение, пресуществление. Сатори, нирвана, перерождение. Развоплощение, освобождение от вещественно-материального. Свет как метафора истины и молниеносного ее постижения. И все это суть неизбывные спутники творчества, составляющие художнических поисков и прозрений.
   Иллюминация! Государевы забавы и празднества. Михайло Ломоносов – главный пиротехник, ответственный за иллюминацию, воспеваемую им в стихах. Фейерверки, хлопушки и прочие диковинные кунстштюки. Вприсядку пляшут пьяные медведи. Се – человек!
   Опять иллюминация. Неоновые огни рекламы. Мириады разноцветных огней ночного города. Завоевания науки и техники. Свет внешний затмил внутренний свет, исходящий из сокровенных глубин души.
   И все же – освещение, озарение. Повествовательный рассказ о жизни, об искусстве. С неожиданным непременным прозрением, постижением, открытием, обретением душевной радости и свежих стимулов творчества.
   Художник – миссионер, пролагающий пути в неведомое. Факелом искусства он озаряет темные своды ограниченности всякого знания. Венецианская биеннале своим лозунгом громогласно заявляет – пробудись, убаюканный неведеньем, испытай озаренье чистотой свершившегося в тебе открытия! Возблагодари искусство и его творцов за ниспосылаемый катарсис! Омойся от чувственной заскорузлости внезапно вспыхнувшим в тебе светом невыразимой истины. Вострепещи, благоговея!
   Глобальное торжество жизни единственно возможно лишь при условии локального цветения, повсюду во всех местах земли. Значит, расцвет национального неизбежен. Поэтому художники – свет нации: illumi-nationi.


4. ОБРЕТЕНИЕ РАЯ

   Украина предлагает Миру свою версию построения Рая на земле. Она делегировала на Венецианскую биеннале художницу, которая знает, как это сделать. Достаточно воспроизвести Гентский алтарь в гигантских размерах, чтобы он был виден отовсюду. Собрать его надо из модулей, состоящих из деревянных яиц – изготовленных из буковой древесины и вываренных в масле (или в смоле?). Яйца-то не простые! На каждом яичке – изображение. Миллионы яиц с изображенными на них человеческими грехами! Появился термин: икона из грехов. По утверждению художницы, достаточно воздвигнуть алтарь из греховных икон, как наступит тотальное осознание своих грехов, раскаянье, исправление и, тем самым, утверждение Рая.
   Иконе, как известно, молятся, поклоняются, видят и чтят в ней священное. Алтарь есть подношение всех светлых сил, мыслей и чувствований человеческих Богу – Творцу и Вседержителю.
   Алтарь из греховных икон, как нетрудно понять, есть подношение отнюдь не Богу, а его противоположности – воплощению чудовищных и темных сил зла. Я спрашиваю Ватикан, художница ли это, за которую она себя выдает? Католическая святыня Гентский алтарь воздвигается из яиц, на каждом из которых закодированы грехи человеческие – малые, большие, да и просто ужасающие, которым нет ни прощения, ни исправления.
   Торжество демократии? Свобода творчества? Или эпатаж в духе дегенеративного постмодернизма? Ничуть не бывало! Это глумление, святотатство и откровенное наглое поползновение уготовить престол Сатане на виду у всего Мира.
   Все началось с яйца. Оно не только вещественно-одухотворенный носитель новой жизни, но и символ, метафора начала, зарождения и происхождения – от мельчайших форм до Вселенной. Уникальность яйца в том, что ни в какой своей ипостаси – предмета, материи, понятия, категории, символа – оно не допускает иного к себе отношения, кроме как к святыне. Во всех религиях и мифологиях, у любого народа! В яйце – тайна и бесконечная глубина познания, обрядовых и магических действий.
   Всякое изображение на яйце – это посыл к произрастанию. Зараженные изображениями грехов яйца дадут и соответствующие всходы. Даже одно яйцо с таким изображением таит в себе опасную силу. Собранные в огромном количестве в гигантском образе алтаря они аккумулируют злую энергию, в сравнении с которой все физические катаклизмы планеты покажутся детскими игрушками.
   Чтобы ответить на вопрос, есть ли Рай там, надо сначала умереть здесь. Поэтому для здравствующего человека Рай – метафора гармонии, которую помогает обрести творчество. Эдем – это только сказка. Память о ней обязывает человека быть ответственным – в словах, мыслях, делах. Потому что Земля и есть рай, хищничеством человеческим превращенный в ад.
   Здесь рай и ад всегда рядом, – они в сердце человеческом. Смысл озарения в том, чтобы райское начало постепенно и неуклонно расширяло свои корни.


5. АКТУАЛИЗАЦИЯ НАСТОЯЩЕГО

   Провозглашенная Филиппо Томмазо Маринетти всемирно-историческая задача футуризма заключается в том, чтобы ежедневно плевать на алтарь искусства. Человек образованный, с душевным тактом увидит в этом заявлении мальчишескую браваду. Невежда, вылезший из подворотни посредственности, воспримет как прямой призыв к действию – ниспровержению авторитетов, крушению ценностей, осмеянию традиций. Таково сегодня актуальное массовое искусство. Вершина потребительского отношения к свободе творчества.
   Работать в русле традиции, приумножать ее прибавочным элементом собственных открытий, готовя культурный трамплин для будущих поколений, по силам не каждому. Дело ответственное, кропотливое и напряженное. Еще труднее – пролагать новые пути, создавать нечто ранее не бывшее, не вписывающееся в традиционные понятия. Актуально ли подобное творчество? Бесспорно, ибо в этом живая связь поколений, прошлого, настоящего и будущего.
   Свобода имеет две ипостаси. Она – либо максимум ответственности, либо максимум безответственности. Именно творческая безответственность стала апофеозом подворотен и получила название актуального искусства. Отрицание традиционного, пренебрежение им, противопоставление ему всего шокирующего, эпатажного, экстремистского под видом новаторского искусства стало нормой актуального.
   Его легко обнаружить, какой бы личиной оно ни прикрывалось. Оно всегда узнаваемо по своему канону – пресловутому «как бы». Как бы жизнь. Как бы творчество. Как бы искусство. Как бы любовь. Как бы могу. Как бы умею. Иначе говоря, актуальное искусство есть как бы искусство в отличие от просто искусства, то есть искусства подлинного.
   Почему актуальные как бы художники отрицают традицию и проверенные временем ценности? Очевидно, потому, что сами они не владеют художническим мастерством в традиционном понимании. В этом отрицании их единственный способ самоутверждения и возможность обратить на себя внимание общества.
   Уничтожить традицию невозможно так же, как невозможно зачеркнуть, стереть прошлое. Ибо все прошлое опосредованно сосредоточено в настоящем. Значит, актуальные как бы художники не видят, не ощущают в себе токи минувшего. Оно для них неведомо. Прошлое дышит в затылок, но актуальный как бы художник не ощущает этого дыхания.
   Стать актуальным – здесь и теперь озариться светом прошлого, то есть увидеть прошлое в настоящем. В этом смысле подлинное искусство актуально всегда. Если даже уничтожить все произведения такого искусства, оно все равно будет жить как память, как знание.
   Словосочетание «актуальное искусство» избыточно. Возникло оно вследствие раскрепощения низменных инстинктов, торжества невежд, демократизации и утверждения в правах на безответственное творчество.


6. ПРОРЫВ В ЗАПРЕДЕЛЬНОЕ

   Оно – рядом. Пребывает в тишине, но громогласно заявляет о себе неожиданными прозрениями. Его ищут тысячелетиями – мудрецы, философы, ученые и художники. Многие давно поняли, что оно на границе зримого и осязаемого вещественно-материального и незримого, неосязаемого, превосходящего все мыслительные конструкции идеального – объективного и субстанциального. Значит, оно суть и то, и другое. В этом – чудо реального.
   Творец изображает не реальность, а свое к ней отношение, являющееся одновременно субъективным и объективным. Потому что он не только ограниченный пространством и временем субъект познания и действия, но и частица непреходящего субстанциального. В этом – оптимизм жизни и творчества.
   Вся трудность – в способности восприятия. Грохот и ужас шума – неизбежных плодов цивилизации и технического прогресса – вытеснили из  жизни безмятежность созерцания. Современный человек – дитя массовой культуры – разучился слушать тишину и видеть внутренним оком. Он в клетке стереотипов, барьеров, ограниченный кажущимся своим могуществом. Поэтика запредельного недосягаема для него.
   Изумление внутренних прозрений задавлено агрессивным внешним натиском рекламы промышленных товаров, все новых и новых завоеваний науки и техники. Вектор прогресса, провозгласившего однажды целью покорение природы, направлен явно не в ту сторону.
   Увидеть незримое и услышать неслышимое есть не что иное, как восприятие в отсутствие внешних раздражителей. Его и называют запредельным, то есть превосходящим пределы чувственной ограниченности. Запредельное – словно загадочный, таинственный покров Бытия, приподнимаемый тончайшими вибрациями души. Радость восторга и умиротворения – спутники этого трансцендентного опыта.
   Все сказки и мифы – материализованные в слове осмысления запредельного. Иначе это называется становлением смысла – проявлением бесконечного в конечном. Запредельное нисходит, открывается человеку как путеводная нить. Реальность едина и неделима в материальной и смысловой своих ипостасях.
   Осознание себя персонифицированным мифом – важнейшее условие художественного и научного творчества, как и вообще жизни. Как только это происходит – вся мера ответственности вступает в силу. Обретается безграничная свобода выражения.
   С позиций запредельного традиция и давно минувшее открываются в неисчерпаемости новых смыслов. Обогащенные остротой настоящего и предощущением будущего они становятся противовесом кричащей массовой культуре. Человек начинает проникаться чувством и мыслью, что творчество не есть поле столкновения тщеславий, эгоистического лукавства и профанации основополагающих ценностей.


7. НАЧАЛО И КОНЕЦ ВСЕЛЕННОЙ
 
   Обычные соображения, не претендующие на научную глубину и оригинальность, убеждают в следующем. Если Мир имел начало, то он имеет и конец. Так же верно, что если у Мира не было начала, то не будет и конца. Каково же истинное положение дел? Было начало или нет? В точности ответить на эти вопросы можно лишь при условии предварительного подсчета количества чертей, помещающихся на острие иглы. Не иначе!
   Теория Большого Взрыва, давшего рождение Вселенной, – это только грубая и несовершенная модель, соответствующая физико-математическим формализмам. В этих формулах нет главного – поправки на метафизические константы. Одна из них – сознание как проявление в человеке объективной идеи, сравнимой с космическим разумом или даже тождественной ему.
   Человек, как известно, небу и земле равен. Макрокосм и микрокосм взаимно обусловливают друг друга. Не ответив себе на принципиальные космогонические вопросы, человек не сможет быть творцом, мостящим своими произведениями дорогу в будущее. У него не будет точки опоры для метафорического рычага Архимеда.
   Религия, как глубоко интимная связь человека с Миром, как высшее благоговенье пред чудом реального, утратила свое значение, превратившись в бюрократический институт иерархического служения. Остается вера в ценности, имеющие принципиальное отношение к существованию. Мировоззренческий акцент смещается в область эстетического. Верить или не верить становится равнозначным эстетическому обоснованию.
   Сила веры проявляет себя единственно возможным способом – в действии. Это уже волевой акт, то есть самый трудный, но и самый свободный. Когда почва начала и конца обретена под ногами, действие вообще, а творческое в особенности, становится радостным, исполненным целеустремленности и смысла. Творчество, будь то в искусстве или в науке, осознаётся как миссия.
   Рождение и смерть – один цикл. Но это на уровне материальном. Возникновению, существованию, угасанию и трансформации подвержено всё материальное – человек, особи растительного и животного мира, планеты, звезды, галактики. Локально – смена начала и конца. Глобально – бесконечная последовательность взаимопревращений. Океан субстанциального неисчерпаем, идеальное не подвержено уничтожению.
   Искусство в большей мере есть визуализация незримого, воплощение в материале запредельных томлений. Художник, осознавший эстетику чистой идеи, создаёт не просто произведение. Он выражает в образе свою веру во вселенскую целесообразность красоты как не имеющего ни начала, ни конца чуда. Поэтому художественный образ несет в себе мощнейший жизнеутверждающий заряд.
   Преображающая сила искусства не только в его вдохновляющем воздействии на эмоции, чувства, мысли. Эстетическое, как бесконечное смысловое становление идеального, определяет судьбы людей, движет историей, противостоит злу.


8. НЕИСЧЕРПАЕМОЕ

   Посредственность, жаждущая утверждения на художественном рынке. Зависть, ослепленная невежеством и поддерживаемая нахальством. Глупость, не способная критически и с юмором посмотреть на себя. Проистекающее из ревности женское недоверие. Человеческое хищничество, притязающее на неуклонное расширение своих прав. Авгиевы конюшни начетничества и чиновничьей казуистики.
   Детская мечта. Усилия, вдохновляемые любовью. Надежды стариков. Запредельное и его познание. Творчество как материализация бесконечного и вечного. Посулы и несправедливость иерархов власти. Женские притворство, наивность и очарование. Благие начинания. Подстерегающие на каждом шагу опасности! Благоухание остроумия. Напыщенность и чванство столоначальников. Щедрость невыполнимых обещаний.
   Бездна непознанного. Красота невыразимого. Бесконечность иррационального. Щедрость любящего сердца. Сварливость неудовлетворенных желаний. Тишина покоя. Открывающиеся возможности роста. Смысл числовой гармонии. Музыка безмолвия. Недосягаемое счастье. Слава героев. Ненасытность заимодавца. Парадоксальность существования. Бестолковость ученой начитанности.
   Сострадающее милосердие. Подогреваемая лукавством лесть. Улыбающаяся хитрость. Клятвенная изворотливость. Величие бескорыстия. Дерзновение самопожертвования. Осмысление подвига. Ассоциативная глубина удачной метафоры. Мольба брошенных человеком домашних животных. Алчность распоясавшегося потребителя. Нравственная опустошенность. Растление малолетних. Безнаказанная безответственность.
   А есть ли вообще предел перечислению неисчерпаемого? Едва ли! Об этом свидетельствует субстанциальное происхождение души человеческой. Здесь не только почва для оптимизма эстетического усовершенствования и духовного роста, но также и остающаяся всегда актуальной угроза нравственного опустошения.
   Бытует мнение, что к искусству неприменимы понятия развития, движения, прогресса. Многие считают, что у искусства нет направленности – от простого к сложному, от хорошего к лучшему, от зачаточного и несовершенного к многообразному совершенному. Если нечто имеет в искусстве значение, то этого достаточно без какой-либо направленности. Подобные представления опровергаются определением искусства как выражения в материале запредельного – чудесно переживаемой образно-смысловой бесконечности.
   Даже заметно обозначившаяся чувственная деградация, имеющая место наряду с развитием восприятия, не заслонит приобретения науки. Трансформация отвлеченной мысли в образ и воплощение его в материале искусства станет и уже становится основой визуализации незримого и неслышимого. В этом видится перспектива новых поисков, которую и можно назвать развитием.


9. ВЕНЕЦИАНСКАЯ БИЕННАЛЕ

   Мекка искусства! Всех видов и жанров, любых тенденций. Если в старые времена в Венецию устремлялись груженые товарами корабли, то вот уже более века в нечетные годы сюда стараются попасть те, кто желает быть в гуще мирового искусства – изобразительного, музыкального, архитектуры, театра, кинематографа, балета. Повод увидеть, ощутить перспективы. Возможно, что и победить! Заряд бодрости, свежесть впечатлений. Завязывание знакомств, установление контактов. Романтические приключения, ажиотаж непредсказуемых встреч.
   И вместе с тем – государственная важность, заранее регламентированное представление искусства в национальных павильонах. Кураторы, комиссары, заправилы эстетического фронта, решающие судьбы художников. Без этого нельзя. Смысл демократии – в государственном регулировании творчества, в тщательно планируемой дозировке творческих свобод. Иначе чиновники останутся не у дел!
   Благодарные художники становятся государственными людьми, ибо они утверждают интересы государства средствами искусства. Как выразить национальное, чтобы оно было государственного масштаба и одновременно подчеркивало творческую уникальность художника и его принадлежность к универсализму мирового искусства?
   Для одних – система наград и поощрений, не всегда отражающая подлинную творческую значимость. Для других – изгнание из рая гарантированного карьерного продвижения в направлении огосударствления искусства. В чем заключается свобода творческого выбора? И есть ли она?
   Если Венеция – Безмятежнейшая (La Serenissima), то какова ее биеннале? Дух города, очевидно, растворен в самой атмосфере этого форума искусства. Но за внешними празднествами можно не заметить напряженный пульс искусства как послания.
   Каково откровение об искусстве и творчестве святого евангелиста Марка? Недаром же он покровитель Венеции. В чем сущностное отличие Венецианской биеннале от родственных ей, но иных Берлинской, Стамбульской и Сиднейской биеннале? Каковы их государственная и антигосударственная составляющие, а также степень свободы от рутины?
   Не просто культурное событие большого международного значения. Не только торжество тщеславия в многообразии праздничных мероприятий. Но еще и скольжение гондол под мерный плеск воды, и шепот нежных признаний на виду у звезд над лагуной, и внезапное озарение мыслью о неисчерпаемости искусства.
   Превзойти условность «измов» есть не что иное, как стряхнуть с себя оцепенение перед авторитетами. Искусство превосходит всякую условность. Его божество – красота. Поэтому оно религиозно и не признаёт над собой никакой власти.
   Италия дала жизнь футуризму, и это с неизбежностью отразилось в идеологии Венецианской биеннале. Понять это – быть современным.


10. САД ИСКУССТВА

   Не уход от жизни и абсурда пустого существования, но выявление в ней скрытых возможностей творческого преображения себя, своего отношения к окружающему. Постижение запредельной красоты в обыденном, привычном. И вместе с тем – стремление к иному, трансцендентному, волнующему перспективой неограниченного познания. Искусство не противостоит жизни, но тождественно ей. Все остальное – издержки становления и личностного духовного роста.
   Многообразие стилей, школ, направлений, эпох исторически обусловлено развитием чувственного и рационального в человеке. Понимать это как последовательность сменяющих друг друга этапов, в которой каждый отменяет значение предыдущего, было бы неверным. Линейность времени – физическая идеализация, пригодная в формальных вычислениях. Осознать время как смысловое становление, в котором нет направлений, а все моменты наличествуют в целостной совокупности.
   Течения в искусстве не отмирают так же, как и остаются актуальными исторически возникшие разные способы производства. Новейшие явления и тенденции в искусстве не упраздняют традицию. Осмысление минувшего, настоящего и будущего есть всегда единство противоположного. Нечто и его отрицание, рассматриваемые целостно в органическом единстве, – условие культурного приращения.
   Художник – птицелов. Его силки – воображение. Он старается поймать почти неуловимое, но, тем не менее, послушное силе его творческого дерзновения. Попутно в его сетях оказываются события повседневности, люди, картины природы, восторженные поклонницы его дарований.
   Искусство материализует самые сокровенные мечты, поэтому в нем всегда есть надежда. Зло существования преодолевается в искусстве позитивом чудесного. Искусство исцеляет, очищает и просветляет. Оно бодрит и вдохновляет возможностями новых поисков и открытий.
   Искусство – жизнь во всем благоухании ее райского цветения. Сорняки антихудожественного – следствие неискоренимой в человеке корысти, его лукавства и стремления к меркантилизму.
   Творчество помогает обрести человеку и уверенность в своих силах, и в действенности художественного образа. Искусство как субъективное становление объективного субстанциального безгранично и неистощимо. Человек волен преодолеть свои слабости, заблуждения, искоренить сорняки приспособленчества и стать созидателем будущего.
   Искусство как метафора Рая на земле, из которого невозможно быть изгнанным. Оно – водораздел познания добра и зла. Не уповать на призрачную перспективу комфортного загробного существования, но хранить жизнь здесь и теперь, благоговея пред ее неисчерпаемыми загадками. Удивить, эпатировать публику еще не значит быть в авангарде.
   Рождение новых смыслов, побуждающих к эстетическому и нравственному совершенствованию – важнейший признак творца-первопроходца.


11. СОКРОВИЩНИЦА НАЦИОНАЛЬНОГО

   Уникальность национального в языке, обычаях, культурных традициях, особенностях менталитета. Национальное растет, кристаллизуется, обогащается от взаимодействия с интернациональным, тяготеет к универсализму планетарного.
   Питаемое национальными корнями творчество, открытое влиянию мировых тенденций, становится общечеловеческим достоянием. Глубина национального помогает лучше узнать широту глобального и ощутить в ином – языке, культуре – родственное и фундаментальное.
   Глобализация есть осознание на уровне народов и государств общности жизненно важных задач планетарного масштаба. Никаких принудительных мер здесь быть не может. Это исторический процесс естественного роста человечества до максимума своей ответственности за жизнь на земле.
   Национальное неуничтожимо. Если внешние его признаки нивелируются и угасают вследствие разных причин, то оно трансформируется в генетически обусловленную память, проявляемую в поколениях.
   Дух Венецианской биеннале – в новаторстве, в показе самых современных авангардных явлений в искусстве. И все это выражается через национальное, представляемое в павильонах стран-участниц. Так было задумано основателями биеннале. На деле ситуация далека от провозглашенного идеала. На совести художников, несущих свет национального, остаётся выбор ими показываемых проектов и произведений.
   Эрудиция, искушенность, мастерство, умение чувствовать запредельные нюансы, а мыслить масштабно – необходимые качества делегируемых странами участников Венецианской биеннале. К сожалению, из-за государственного регулирования искусства, уполномоченные быть посланцами национального художники, не в полной мере справляются с возложенной на них задачей.
   Многие в играх мирового постмодернизма давно стали циниками, преследующими единственную цель – коммерческий успех. Групповые интересы стали знаменем государственного авангарда. Высокая планка искусства упала, старые ценности осмеяны и отброшены как мешающие свободной стихии инстинктов. Отсюда обилие разных теорий, претендующих на концептуальное обоснование экспериментов и новаций в искусстве, имеющих отдаленное отношение к эстетике, к художественному.   
   Национальное стало продажным на государственном уровне. Деньги определяют не только политику, но также самобытную национальную культуру. Потеря исторической памяти, размывание берегов национального с неизбежностью приведет к утрате национального самосознания и независимости.
   Одновременно с этим возрастает убежденность в том, что культура становится силой, оказывающей влияние на политические инициативы. Грядут времена, когда политические и дипломатические вопросы невозможно будет решать, не беря во внимание культурную составляющую.


12. ВЕЛИКОЛЕПИЕ ВЕНЕЦИАНСКОЙ ЛАГУНЫ

   Уникальность местоположения Венеции – в природной защите ее со всех сторон водой. Поэтому столетия ей удавалось сохранять свою независимость, успешно развиваться, процветать и расширять сферу влияния.
   По распоряжению властей города в XVI веке на черной каменной плите золотыми буквами был начертан эдикт: «Божественный город вёнетов, по воле провидения на водах основанный, водами окруженный, водами, как стеной, защищается. Итак, всякий, кто дерзнёт каким бы то ни было способом нанести урон государственным водам, будет судим как враг Отечества. Сила этого эдикта да пребудет священной и неизменной».
   Лагуна – это множество тесно сгруппированных самой природой островов, находящихся в неглубоком заливе, отделенном от моря каменисто-песчаной грядой. Но это еще и метафора, если посмотреть на Землю соответствующим образом. Вся суша – материки и острова – окружена водами Мирового Океана. Значит,  – все страны и народы защищаются этими водами как колыбелью жизни. Но и сама наша планета – вся ее суша и все воды – окружены Океаном Космоса. Поэтому Земля – лагуна – уникальное и неповторимое место существования.
   Венецианский эдикт остаётся в силе. Сегодня его действие распространяется на всю планету, ибо Земля – Отечество для рассматриваемого как единое целое человечества. Это и есть императив глобального существования. Всякий, наносящий вред воде и суше, – от простого пренебрежительного плевка до загрязнения отбросами своего хищничества, – объявляется врагом жизни без права на помилование.
   Не только художники стремятся сюда, и не только для того, чтобы покорить арт-рынок и сердца зрителей. Искатели приключений, романтики и влюбленные стекаются в Венецию, чтобы пережить здесь изумление от встречи с неожиданным, возможно, ранее совсем не известным.
   Может открыться новое знание о воде как жизнетворящей субстанции. Или произойти осознание того, что мистические свойства воды еще не нашли своего выражения в искусстве. Как, впрочем, и многое другое, рождающееся спонтанно из атмосферы общения и созерцательного растворения в венецианском ландшафте.
   Отныне Священная Империя Духа берет воды Мирового Океана – до последней капли – под свою высочайшую защиту. Правительства государств не внемлют эдикту о воде прозорливых венецианцев. Воды рек, озер, морей и океанов продолжают угрожающе загрязняться. Кто остановит эту дикость? Остановит и положит конец человеческой глупости сама вода.
   Выкачивание газа и нефти из земных недр спровоцирует такое землетрясение, что возникшая гигантская волна сотрет и затопит страны и материки. Плюс подъем уровня вод вследствие таяния льдов. Необходимо изменение приоритетов как в нравственной сфере, так и в экономической.
   Кто будет любоваться звездами над Адриатикой, когда Венеция погрузится в поднявшиеся воды?


13. КВИНТЭССЕНЦИЯ ВЕНЕЦИАНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

   Историческое племя вёнетов, испытавшее набеги вестготов, гуннов, лангобардов, нашло защиту на островах Венецианской лагуны, где в 421 году и возникла Венеция. С 697 года известен институт дожей (от лат. Dux – царь, итал. Duca – вождь), просуществовавший 1100 лет. Возникшая в 751 году Венецианская республика за всё время существования сохраняла свою независимость, отражая натиски врагов. Она пала только в 1797 году.
   Республика, управляемая мудро, предоставляет простор инициативам и предприимчивости народа. Дож Пьетро II Орсеоло (Pietro II Orseolo, правил 991-1009) очистил Адриатику от пиратов и положил начало военной и торговой экспансии Венеции. С захвата земель в Далмации, с развития торговли и мореплавания Венеция стала богатеть и превращаться в центр притяжения для Запада и Востока.
   Дож Энрико Дандоло (Enrico Dandolo, правил 1192-1205) умело использовал силы крестоносцев, направив их на захват новых городов и разорение Константинополя в 1204 году. Так Венеция освободилась от влияния Византии, что еще больше упрочило ее положение.
   Длительные войны с турками и открытие Васко да Гамой (1469-1524) новых морских путей лишили Венецию былого могущества и приоритетов в морской торговле. Начался медленный упадок, утрата позиций, но с сохранением своей республиканской независимости.
   В XVIII веке Венеция, благодаря расцвету искусств, превратилась в мировой культурный центр – вожделенное место для искателей приключений и развлечений. Это привело к изнеженности легкой и увеселительной жизнью, а в итоге – к вторжению войск Наполеона (итал. Napoleone Buonaparte, фр. Napol;on Bonaparte, 1769-1821). Независимости пришел конец. К этому времени маска, свеча и зеркало стали символами Венеции. Былое величие республики трансформировалось в рождение в 1895 году Венецианской биеннале.
   Опыт венецианского республиканского правления не утратил своего значения. Не охлократия с разнузданностью инстинктов, не демократия с ненасытным требованием прав, но просвещенное правление самых достойных – инициативных, созидающих, сохраняющих, приумножающих и предвосхищающих.
   Союз волевых и совестливых, сознающих свою ответственность интеллектуалов, с энергией раскрепощенных, творческих и деятельных масс, объединенных единством благих задач, – путь к гармонии государства и общества.
   Искусство становится силой, устраняющей антагонизмы между обществом и государством. Национальное самосознание кристаллизуется в приоритетах государственной политики и выходит на мировую орбиту.   
   Паразитизму современных чиновников государственного масштаба и на всех уровнях должен быть положен конец с полным поражением в административных правах. И поможет в этом деле искусство. 


14. МАСКА, ЗЕРКАЛО, СВЕЧА

   Жизнь одновременно серьезна, смешна и полна парадоксов. Она многомерна, и каждый играет в ней свою символическую роль. Увлечение венецианцев театром стало неотъемлемой стороной жизни, органично вошло в неё. Театральные подмостки нашли свое продолжение в повседневности. Маска превратилась в атрибут будней и праздников.
   Маска еще и метафора, в которой может раствориться, потеряться человеческая индивидуальность. Не всякому дано примерить ее на себя, не рискуя утратить свою уникальность прежде, чем она будет обнаружена. Действие маски магическое. Она раскрепощает, но вместе с тем предъявляет к надевшему ее большую ответственность. Злоупотребление маской, без понимания ее сути, заканчивается личностной деградацией.
   Лицо человека – тоже маска во всем многообразии символического смысла. Отсутствие мимической доминанты есть следствие душевного хаоса. В этом случае лицо превращается в личину, душа выхолащивается, а глаза лгут. Именно таковы, за редкими исключениями, личины чиновников. Сорвать с них маски – благородная задача искусства.
   Зеркало лагуны, зазеркалье парадно украшенных дворцов и залов, зеркальные отражения карнавальных огней в водах каналов давно придали венецианскому зеркалу мифологический статус. Зеркало рефлексии – как необходимый способ самопознания. Глаза собеседника – как зеркальная возможность разглядеть в них себя самого. Апофеоз метафорического: умение видеть в чем бы то ни было отражательную сущность зеркала.
   Отражать, выражая, – в этом смысл зеркала. Иначе говоря, смысл тоже отражается и выражается. Все существующее есть отражение объективной бесконечной идеи. Значит, на всё можно смотреть и всматриваться в это как в зеркало смысла, в зеркало внутреннего и внешнего познания. Осознание зеркальной сущности Мироздания и есть мудрость – сочетание милосердия, беспредельной глубины мысли и чувственного благоговения.
   Личина застилает глаза, искажает адекватность восприятия, омрачает внутреннее видение, закрывает сияющее зеркало Мира непроницаемой пеленой невежества. Поэтому так важен и ценен свет озарения – совершенствующимся знанием, восторгом удивления, беспредельностью чувственного.
   Источник физического освещения – свеча – древняя метафора мудрости. Закономерно превращение венецианской свечи в один из важнейших символов венецианского карнавала, как и вообще самой жизни.
   Творческий человек, осознающий свою уникальность, обретший индивидуальность выражения, одновременно сочетает в себе символическую суть маски, зеркала и свечи. Венецианская биеннале, как культурная преемница Венецианской республики, есть верный шаг к прозрению.
   Возжечь свечу душевной чуткости, вглядеться в сияющее зеркало близких и дальних глаз – человека, насекомого, камня, цветка, моря, звезды – и снять личину, обнажив подлинную красоту лица.


15. СОКРОВЕННОЕ ЖИЗНИ

   Хрупкость, ранимость, беззащитность и вместе с тем стойкость, отвага, готовность к подвигу. Чудо как сочетание в мгновении ставшего и становления. Отсюда смысловая неисчерпаемость мгновений жизни. Довериться полноте здесь и теперь, осознать уникальность мгновения. Становление прошлого завершается в настоящем, а будущего еще только возникает в нем. 
   Всё одухотворено печатью живого присутствия Абсолюта – объективной идеи, вселенской мудрости, высшей целесообразности. Априорная красота постулируется разлитой повсюду. Для этого есть не требующие доказательства основания. Человек волен выбрать свой путь: сохранить и приумножить творчеством эту красоту или уничтожить ее.
   Неуловимость мгновения, дарующего неисчерпаемость полноты чудесного. Быть бдительным – фундаментальное условие осмысленного существования. В любой момент преисполняться гармонией мысли, слова и дела. Ощущать себя бьющимся нервом истории.
   Оптимист сознаёт смерть как неизбежность трансформации, открывающей горизонты культурного бессмертия. Человек становится бессмертным только благодаря творчеству как идеальная составляющая культуры. Величие художественного – в его преобразующем воздействии на жизнь во всех ее проявлениях.
   Закономерность случайного есть следствие смыслового взаимодействия, предметов, вещей, явлений, в том числе людей, растений, животных и стихий природы. Внезапность открытия как предвосхищение будущего.
   Искусство начинается с удивления пред смысловой неисчерпаемостью чего бы то ни было – от песчинки до галактики, и от простого слова до бесконечной симфонии безмолвия. Любовь как кульминация смысла объемлет, превосходит всё. Она могущественна и ничем непреоборима.
   Создание произведения, будь то в искусстве или в науке, предполагает аккумулирование творческой производящей силы. Ее называют вездесущим субстанциальным эросом, проявляемым в человеке как половая энергия. Без этой потенции внутреннего огня, вызванного страстным влечением, творчество обречено на фиаско.
   Работа над произведением требует такой энергетической отдачи, как будто художник намерен оплодотворить Вселенную. И, сделав это, – погибнуть, умереть, раствориться, исчезнуть в произведении. Если удаётся такую концентрацию половой энергии воплотить в образ, то последний будет воздействовать магнетически – притягивать, волновать и заряжать. Эрос трансформировался.
   Взаимное притяжение полов придает производящей силе субстанциального эроса соответствующую интонацию. Свет глаз, едва ощущаемое благоуханье волос, вспорхнувшая с уст улыбка, вибрации голоса, простой жест, движение плеча, как и многое другое, – всё это сравнимо с поражающими воображение катаклизмами космических масштабов. 

 
16. АПОЛОГИЯ АБСУРДА

   Неадекватность восприятия, анархия слов, мыслей и поступков, искажение ценностей, предвзятость и превратность толкований – всё это причины абсурда, то есть нелепости, бессмыслицы. За исключением доказательства, называемого приведением к абсурду (reduction ad absurdum), это явление не имеет отношения к структуре логических рассуждений.
   Попытка взлететь, хлопая ушами, выглядит нелепо, но отнюдь не лишена смысла. Вообще бессмыслица есть смысл, взятый со своим отрицанием. Это и есть становление смысла: единство осмысленности и видения смысловой перспективы за её отрицанием.
   Абсурдны тирания чиновников и государство, в котором нет справедливости. Ибо чиновник и несправедливость суть одно и то же. Футурист Филиппо Томмазо Маринетти бросил вызов всяческой рутине, в том числе идиотизму чинопочитания.
   Абсурд невозможно уничтожить. Он имеет тенденцию к разрастанию, умножению, самопорождению. Его действие на человека столь многообразно, что не поддаётся никакой классификации. Естественно, что в искусстве абсурд расцвёл в полной мере.
   Два полюса притяжения абсурда. На одном негативные его проявления, действующие угнетающе, против которых хочется восстать, изменить их к лучшему. Другая крайность – абсурд позитивный. Он катализатор воображения, питательная основа творчества.
   Описание абсурда предполагает соответствующее построение высказываний о нём. Стандартные рассуждения здесь неуместны. Если взаимодействие обычных слов не порождает иррациональные ассоциации, то это не искусство абсурда.
   Ласковая тишина женского присутствия в грохоте её напрасного негодования. Подозрительность и ревность до изнеможения как застенчивое признание в любви. Изгиб стопы и вспорхнувшая с ветки птица не оставляют чиновнику никакого шанса на интеллектуальную реабилитацию. Женщина на берегу моря предвещает начало чувственного цунами. Последние дни Венеции – Харон в гондоле. Будет ли услышан голос Сивилл?
   Убаюканный водами город в ладонях ночи. Шепот жаждущих губ на виду изумленных звезд. Мелодия городских огней серенадой вторгается в сердце одинокого гондольера. Остановившийся на распутье художник вдыхает терпкий аромат предстоящих свершений.
   Цветущий сад земля благоухает чистотой человеческих помыслов. Осознавшие ужас своего существования чиновники прыгают в жерло Везувия. Тени Геркуланума оживают в образах грядущего. Какими глазами смотрит женщина! Как она поводит бровью! Мир преисполняется надежды.
   Верить, прилагая усилия. Творить, вдохновляясь непознанным. Ступать неслышно, сохраняя бдительность. Быть отважным в каждый миг любви. Брать приступом воздушные замки женской неприступности. Всё это абсурдно и чудесно полнотой жизни. 


17. ПУТЕВОДИТЕЛЬ В ЛАБИРИНТАХ БЕСКОНЕЧНОГО

   Жизнь как протяженность от рождения к смерти, но без направления. В каждое мгновение – множество путей, если даже приоритетна определенная цель. Куда двигаться, и как определить оптимальный курс? Лоцманом выступает сам человек. Компасом для него будут эстетические и этические ценности, органично усвоенные им в раннюю пору детства.
   Пессимизм, цинизм, нигилизм проистекают из уверенности в том, что в искусстве ничего принципиально нового уже быть не может. Такой взгляд обусловлен пониманием искусства как исключительно человеческого творения. Это не так. Становление бесконечной идеи в каждый миг привносит новый смысл. Искусство, как материализация бесконечного становления соответствующими средствами, беспредельно и неисчерпаемо.
   Знание не только свет. Оно может быть и тьмой, если за ним нет восторга благоговенья пред жизнью. Во всем в каждое мгновенье ощущать чудо присутствия – красоты, невысказанного, незримого, непостижимого запредельного. Возжечь факел умиротворенного милосердия, сбросить с себя гордыню, чванство, начетничество, и пройти сквозь частокол напыщенного самодовольства.
   Зазеркалье венецианских отражений, водяные знаки исторических событий, вознесшийся над городом крылатый лев, бронзовые кони собора Святого Марка, как и легендарная красота Бьянки Капелло, есть лучшая прививка от стихии подворотен, прорывающейся на мировые арены искусства.
   Сама Венеция, обогащенная чувственными аллитерациями ее гостей, словно нить Ариадны, проведет зрителя биеннале через любые ловушки, расставляемые мастерами эпатажа и профанации.
   В подобных условиях возрастает роль аналитиков, искусствоведов. Важно сохранить свою независимость от тенденций артрынка, конкуренции игроков и неизбежных интриг. Обнаруживать и вскрывать в артефактах присутствие непреходящего субстанциального. Не объяснять, не доказывать, множа цепи силлогизмов, но изрекать бестолковость невыразимого.
   Практика, теория, история искусства слиты воедино в вечно становящемся и материализующемся через художника мифе. Выразить в художественном слове присутствие мифического в фактическом. Услышать звуки баркаролы в ночном шелесте воды. В собственном пульсе ощутить тугие паруса бороздящих океаны венецианских кораблей. Увидеть в гондольере вестника Фортуны. И тогда путеводной звездой может стать простое жужжание пчелы над цветком или почудившаяся в лунном сиянии улыбка.
   От вещественно-материального физического искусство и наука восходят к реальности метафизических идей. Видение внутренним оком, способность слышать дыхание отдаленных галактик трансформируются в живописные, поэтические, музыкальные образы и одухотворенные красотой научные теории. Творчество, минуя ребяческие «измы» издержек роста, становится теургическим. Венецианская биеннале приближает к осознанию этой великой перспективы. Ветвь оливы обещает благоуханье новой парадигмы.


18. ВЕЛИЧИЕ РИМА

   А Мир весь сев Рима! Это подтверждает сама фраза, прочитанная наоборот. Военная слава римлян и сегодня поражает воображение. Неустрашимость, отвага и целеустремленность словно шли впереди римских солдат. Центурии, когорты, легионы гремели в звоне мечей и восторженной молве потомков. Империя, созданная воинской доблестью.
   Основанный в 753 году до н. э. Рим в течение двух с половиной столетий расширял свое влияние на близлежащие земли как монархия. Почти пятьсот лет существования Римской республики с 509 по 30 г. до н. э. были ознаменованы войнами, приумножением захваченных земель, упрочением положения. Затем, вплоть до 476 года н. э., было время расцвета, угасания и распада единой Римской империи на Западную и Восточную.
   Все время существования Древнего Рима от основания города и до распада Римской империи насчитывает 1229 лет (476 +  753). Если исключить годы монархического правления (до возникновения Римской республики), получим 985 лет (476 + 509).
   Венеция возникла тогда, когда империя римлян близилась к закату. Время существования Венецианской республики составляет 1046 лет (1797 – 751). Если к этому прибавить годы от основания Венеции, получим 1376 лет (330 + 1046). Здесь, как видно, 330 = 751 – 421.
   Рим и Венеция до возникновения республик просуществовали 244 и 330 лет соответственно: 244 = 753 – 509 и 330 = 751 – 421. Разница 86 лет (330 – 244).
   Период единства римского государства отличается от времени существования Венецианской республики на 61 год (1046 – 985).
   Разница в общем времени существования в лаврах славы между Римом и Венецией составляет 147 лет (1376 – 1229).
   Теперь сделаем очевидные округления: 61 близко к 50, 86 близко к 100, наконец, 147 близко к 150. Получилась поистине замечательная последовательность из трех чисел: 50, 100, 150.
   Венеция стала преемницей славы Рима. Воинская доблесть римлян, их культура трансформировались в предприимчивость, настойчивость, смелость и творческую изобретательность венецианцев.
   Посмотрим, как проявляют себя три выведенных в исторической реторте числа. Прибавим к году заката венецианской республики числа 50, 100, 150. 1797 + 50 = 1847, 1797 + 100 = 1897, 1797 + 150 = 1947. Числа 1847, 1897, 1947 близки соответственно к году основания объединенной Италии (1866), году основания Венецианской биеннале (1895), году основания Организации Объединенных Наций (1945).
   И еще два сложения, отталкиваясь от года основания объединенной Италии. 1866 + 150 = 2016, 2000 + 150 = 2150. Первая дата близка к нашим дням, к 54-й Венецианской биеннале. Вторая дата ознаменует конец человеческой глупости и хищничества. Большая часть земли окажется под водой. Станет ли эта биеннале отправным моментом озарения для всего человечества? Будут ли осознаны могущество и хрупкость истории?


19. МУДРОСТЬ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ

   Она никогда не устаревает. В ней полнота смысла, умиротворяющий душу свет и вдохновение открывающимися горизонтами духовного роста. В каждое мгновенье она внезапно может ворваться в сердце и вызвать просветленье. Ее особенность в том, что рациональное и иррациональное, чувственное и сверхчувственное, конечное и бесконечное органично сплавлены в ней. Подобно незримому ангелу озаряет она путь человека и хранит, оберегает его от оплошностей и заблуждений.
   Кажущаяся такой очевидной эта драгоценность вместе с тем запредельна, она ясна и непостижима, мимолетно легка и фундаментально недвижима. Всегда актуальна и начеку, никогда не бывает навязчивой, заполняет собой любую пустоту. Сколько в ней нежности, красоты и непреоборимой силы!
   Только ли человек выдумал все это? Через него она проявляется и находит свое выражение в слове, в образе. Человеческая составляющая делает ее субъективной, субстанциальный характер убеждает в ее объективности. Эманация, даруемая человеку свыше.
   Знание? Да, но одновременно сердечная глубина и видение трансцендентного как источника жизни и творчества. Запечатленная в книгах спутница человечества, открытая каждому созревшему для ее постижения.
   Преобразующая жизнь сила, остающаяся втуне, не используемая в полной мере. Потому что только начитанности и логических рассуждений недостаточно для пробуждения ее активности. Неутолимая жажда потребления сделала человека невосприимчивым к этим эманациям откровений. Не горизонталь начитанности, интеллектуального самолюбования и зазнайства, но вертикаль экстатического раскрепощения всех потенций разума и души.
   Рационалистические системы, заигрывание мыслью, доктрина научно-технического прогресса погрузили человека в невежество и чувственную заскорузлость. Парадигма покорения природы, паразитизм человечества в отношении планеты и ее ресурсов закрыли душевные шлюзы, прервали пуповину, связывавшую с живым океаном субстанциального. Крайний субъективизм, себялюбивое начетничество привели в расстройство звучание сокровенных сердечных струн.
   Само время как единство прошлого, настоящего и будущего имеет семантический вес. Ощущать тяготение тысячелетий – значит,  приблизиться к неиссякаемому источнику жизни и света. Эманации субстанциальной мудрости и смысловое тяготение времени с необходимостью должны быть воплощены в творениях человеческих.
   Венецианская биеннале искусств – лучшая школа осознания этой благороднейшей задачи. Искусство не есть сфера удовлетворения личных амбиций, карьеристских устремлений, лукавой игры в мнимый концептуализм, прикрывающий творческую несостоятельность. Пробудит ли оно в человеке эгоистически ограниченном сверхчеловеческое неизбывное?


20. АБСОЛЮТ ВООБРАЖЕНИЯ

   Серое пасмурное утро. Предстоящие заботы долгого безрадостного дня. Навязчивое чувство безысходности и обреченности. Кажущиеся враждебно настроенными прохожие. Их суета электризует и без того накаленную атмосферу грохочущего дикостью города. Абсурд урбанизации.
   Посмотрим на это глазами воображения. Какое сфумато за окном! В серебристом тумане видятся паруса кораблей, медленно исчезающих вдали. На ветвях поблескивают капли дождя. Влажный воздух словно дышит и медленно рассеивается, обнажая очертания привычных, но преображенных предметов. Серая дымка в пробивающихся сквозь тучи солнечных лучах искрится перламутром.
   Сколь притягателен начинающийся день богатством размышлений, наблюдений, запланированных и неожиданных встреч! Сладостное бремя забот, усилиями воли претворяемое в цветущий сад человеческих отношений. Незначительными представляются временные неудачи на фоне грандиозных целей, ради которых только и стоит жить. Какая мобилизация ресурсов души, изобретательность необходимы, чтобы сделать нечто неординарное и запоминающееся!
   В симфоническом тутти городского шума отчетливо слышны мелодические голоса отдельных инструментов. Отбойный молоток дорожного рабочего контрапунктирует рвущемуся из подворотни пьяному воплю, женское щебетание высотой тесситуры выгодно оттеняет мужественную ругань водителей автомобилей, стаккато случайных выстрелов оживляет монотонность голубиного воркования, бьющаяся посуда синкопирует барабану кришнаитов. И над всем этим – органные трубы небесных сфер.
   Межзвездный ветер причудливо колышет волосы нарядных женщин, упругостью походки и плавностью движений вносящих переполох в стройное течение мировых событий. Мужчины полны достоинства, самообладания и отваги. Каждому хочется пожать руку за его готовность к великим свершениям. Сердце преисполняется гордости за красоту жизни, за неисчерпаемость полноты каждого ее мгновенья.
   Воображение – это способность и сила из небытия вызывать к жизни образы и миры, несуществующее делать убедительным и чудесным, превосходящим по богатству восприятия вещественно-материальную реальность. Сочетание воодушевленной мысли с экстатическим чувством, рождающее новое, ранее не бывшее. Оно сродни бесконечно искривленному смысловому пространству. Крылья интуиции, опережающие любые иррационализмы и еще не успевшие сформироваться чувственные образы.
   Важнейший показатель творческой мощи, интеллектуально-духовный рычаг, приводящий в смысловое движение бездну запредельного. Благодаря воображению совершаются открытия, взрывающие привычные представления, выявляются пути достижения головокружительных высот познания, расширяются средства научных исследований, углубляется понимание искусства, религии, философии.


21. МЕЧТА ОБ ИНОМ

   Лучшее, что есть в человеке, проявляется в его мечте. Она – первый шаг под сень загадочного леса заветных желаний. Не всё желаемое окрыляется мечтой. Необходимо звучание тонких душевных струн. Учиться удивляться очевидному, в повседневном находить повод для мысленных путешествий за горизонт обычных представлений.
   Уменье мечтать дается трудом, совершенствованием чувств. Но одного этого еще мало. Не направляемая волевыми усилиями мечта пассивна и праздна. В этом смысле она даже вредна, так как расхолаживает, усыпляет бдительность, размывает почву для реальных действий.
   Мечты об экзотической еде, подбитом рыбьей чешуей платье, крылатом автомобиле, внезапном денежном выигрыше, романтическом увлечении в отпуске, карьерном продвижении, скорейшем наступлении весны, о кругосветном путешествии на водных лыжах, как и многое другое, – всё это издержки взросления. В лучшем случае они милы и наивны, в худшем вредны, ибо развращают ленью.
   Не предметы, не вещи, не события, но активизирующее ресурсы чувств и ума воодушевленное томленье о невыразимом чудесном, еще не известном, не представимом, а лишь смутно предощущаемом. Это и есть мечта об ином – не этом, не том, не другом. Иначе говоря, о том, чему пока нет ни названия, ни образа, ни чего-либо похожего.
   Работа подсознания, энергия интуиции, словно в колыбели, пестуют эту мечту. Так происходит внутреннее продвижение по пути воображения. Энергетически выраженные чувства и мысли, зреющие подспудно, вдруг дают толчок – и происходит качественное преображение – возникает образ.
   Уже потом плод воображения находит словесное выражение – от простого описания до новой теории – или трансформируется в художественную форму. Запредельное является, мечта об ином осуществляется как мгновенье в бесконечной цепи становления.
   Началом ее может быть и неудовлетворенность существующим положением, действующим как раздражитель, пробуждающий практическую и творческую активность. Хорошо, если параллельно изыскиваются направления и пути приложения волевых усилий. Чувство, мысль, воля, гармонично взаимодействуя, становятся фактором исторических преобразований. 
   Не о мировом признании мечтает художник, не о хороших продажах своих произведений, не о красивых женщинах, не о государственных премиях и наградах, не о дружбе с культовыми людьми современности. Всё это низвергается на него как из рога изобилия закономерно и в свое время.
   Он мечтает услышать пенье сирен, увидеть царицу Хатшепсут своей возлюбленной, совершить путешествие в Элизиум и поговорить там с Гомером, вдохнуть аромат золотой межзвездной пыли, сразиться с Минотавром, решить мировую математическую проблему. Такие мечты материализуются усилиями духа как культурные непреходящие ценности.


22. ЖИВОТВОРЯЩАЯ СУБСТАНЦИЯ

   Она может явиться внезапным открытием ранее неизвестного и заявить о себе как о сущности, превосходящей любое разумение человеческое. Случайное, конечное, преходящее отступает перед ее непреходящим светом – жизни, мудрости, красоты, непостижимости и благодати.
   Многолика, всегда узнаваема и неуловима. Апейрон, энтелехия, дух, логос, материя, идея – лишь некоторые из ее названий. Поиски сущностного, неопровержимого, неистребимого свойственны человеку как оппозиция бренности, быстротечности и исчезновению.
   Легкокрыла и улыбчива как Фортуна, победоносная и вдохновляющая полнотой жизни. Действие ее опосредованно и неотразимо – в предметах, явлениях, их свойствах и качествах. Связующая нить бытия и небытия.
   Ощутить ее в птичьем щебете, ласковости морской лазури, мерцании отдаленной звезды, глубине близких глаз, мощи снежной лавины, цельности времени, поэтической метафоре, как и многом другом, – естественное желание творчески определившегося человека.
    Найти бесконечное в конечном. Ухватить неограниченное в ограниченном. Воспеть нетленное в тленном. Поразиться незримому в зримом. Вторить громогласному в безмолвии.
   Заприметить неординарное, красивое в заурядном и нелепом. Вычислить робкое и нежное в хаосе несправедливости. Идти в авангарде, надежно укрепляя тылы. Быть скорым в мысли, непредсказуемым в действии, неуловимым в чувстве.
   Мягко ступая, обрушиваться ураганом. Сметать стены одним движением брови. Устрашать неотвратимостью возмездия. Поощрять прикосновением души. Дарить мир и благоденствие отсутствием и памятью. Таково мгновение действия субстанциального.
   Всё пронизывает, нигде не оставляя следа. Осмысливается человеком и сама творит смыслы. Чужда невежеству, самодовольному зазнайству, лукавому прищуру подлости и коварства. Не выносит великовозрастного инфантилизма, игры в бирюльки, душевной заскорузлости, грязных ушей и необоснованной потливости.
   Сострадательна, милосердна и бесконечно терпелива. Особенно наглядна в стихиях природы. Наличествует в аромате цветка, рёве водопада и гравитационной постоянной. Сквозит в легкой упругости женский походки, успокаивающей мужской уверенности, восторженной непосредственности детства, любящей преданности домашних животных.
   Вожделенна для подлинных первопроходцев творчества. Живо откликается на запредельную чувствительность сердца, вдохновенную пластичность мысли, бескорыстную отвагу и заслуженную справедливость.
   Венецианская биеннале – лучшая возможность для всех ее участников и организаторов осознать себя и свое место в быстро меняющемся и хрупком мире, приблизиться к пониманию творчества как высшего откровения субстанциального, ужаснуться кичливости и пустозвонству тщеславия.


23. ПОДВИГ И ТРАГЕДИЯ МАРИНЕТТИ

   Новатор восприятия, романтик войны, манифестант футуристического творчества. Победитель лунного света, воспевший эстетику фабричных труб и красоту электричества. Бунтарь, взорвавший интеллектуальным экстремизмом мещанскую ограниченность и просвещенное невежество. Солдат, трибун и дирижер художественного действа, приблизивший эстетическое осознание науки.
   Архитектор культурного моста между Италией и Россией, взбудораживший своими выступлениями общественное мнение в Москве и Петербурге. Вдохновенный поэт-экспериментатор, провозгласивший в статусе благозвучия невнятность мычания. Композитор парадоксов, сбросивший прошлое с исторических весов.
   Родившийся в Египте и вскормленный негритянкой мастер эпатажных зрелищных мероприятий, разрушивший святыню традиции. Его инициативности и смелости восторженно аплодировали женщины и завидовали мужчины. Призывал сжечь музеи, библиотеки, разрушить академии. Для интеллектуала здесь повод к размышлению, а для обуреваемой инстинктами толпы – руководство к прямому действию.
   Соратник Бенито Муссолини, создатель футуристической фашисткой партии. Идеолог нигилизма и решительных политических действий. На поле боя – ценитель пиццикато пуль и тутти грохота пушек. Не знавший успокоенности милитарист, деятельный участник двух мировых войн, герой сражений. Неподражаемый Филиппо Томмазо Маринетти.
   Ставший действительным членом Академии наук Италии выступил в роли собаки и облаял, кусаясь и визжа, участников академической конференции в Будапеште. Истинно футуристический поступок в духе самого основателя футуризма! Достойный пример мужества для всех постмодернистов, погрязших в жеманстве мало выразительного эпатажа.
   О Маринетти невозможно не вспоминать. Год России в Италии и Италии в России, да еще на фоне Венецианской биеннале, дает хорошую возможность осознать интенсивную жизнь футуриста, извлечь из его учения полезные для будущего уроки. Потому что именно будущее сегодня особенно проблематично.
   Год 54-ой Венецианской биеннале это еще и год 300-летия М. В. Ломоносова.  Великого русского ученого, художника, поэта с полным правом можно считать футуристом, предвосхитившим своими трудами будущее теченье истории. Интересно, что Болонская Академия избрала Ломоносова своим членом. Так Италия оценила вклад русского гения в мировую культуру. Ломоносов был реформатором русского языка, новатором в поэзии, буквально дравшимся в стенах Санкт-Петербургской Академии с заполонившими ее бездарями и чиновниками. То же и Маринетти – новатор в поэзии, ликтор языка, кулачный боец с филистерством и посредственностью. Где они? Кто сегодня очистит стены академий от погрязших в чванстве проходимцев, узурпировавших академическую жизнь? 


24. СЮРФУТУРИЗМ

   Сюрфутуризм – это вера, знание, искусство, сплав сюрреализма и футуризма. Как вера он есть бесконфессиональная религия. Будучи кристаллизованным знанием предапокалипсической эпохи, сюрфутуризм утверждает себя как наука. В качестве искусства сюрфутуризм есть последняя инстанция философии творческого развоплощения человека.
   Сюрфутуризм считает, что человек есть осознающая себя через него Вселенная (материально-идеальный Универсум). Значит, человек творит свою судьбу в той мере, в какой она – судьба – позволяет ему делать это.
   По представлению сюрфутуризма человек ничего не изобретает от себя. Всякое открытие человека – это отражение Объективного Идеального в субъективном человеческом сознании. Сюрфутуризм постулирует труд как благо только в том случае, если этот труд совершается с максимальным напряжением совести.
   Оппозицию чувственного и рационального, образа и мысли сюрфутуризм снимает, культивируя запредельность ощущения – спонтанное возбуждение всех рецепторов как единого целого в отсутствие внешних раздражителей.
   Сюрфутуризм ХХI столетия – не наука, не искусство,                не религия, не философия. Он есть симбиоз науки, искусства, религии, философии – вплоть до их отождествления в свете запредельного. В этом его отличие от футуризма ХХ века, возникшего как эстетическая реакция на научные открытия и социальные  потрясения.
   Сюрфутуризм утверждает, что Земля – планета обитания человечества – единственна и неповторима. Она – живой цельный организм, которому так же присуще сознание, как и человеку. Но сознание человека и сознание Земли – различные формы проявления сознания Абсолюта. Эти формы лишь дополняют друг друга. Сравнивать их – бессмысленно.
   Сюрфутуризм призывает человека к расширению его субъективного сознания до планетарного – сознания планеты Земля – мудрой колыбели человечества.
   Ощутить нефть в недрах Земли как свою кровь, природный газ – как воздух в своих легких, реки, озера, моря, океаны – как лимфатические сосуды и нервы в своем теле – такова единственная возможность избегнуть человечеству самоуничтожения.
   Сюрфутуризм постулирует смерть как уход в инобытие, сопровождающийся соответствующими трансформациями души и тела.
   Сюрфутуризм утверждает, что искать рай на небесах, пренебрегая земным существованием, есть самое большое заблуждение.
   Кредо сюрфутуриста заключается в том, что всякий, кто ощущает Землю как цветущий рай, непременно обретет этот рай и в инобытийном существовании после развоплощения.
   Сюрфутуризм есть надежный культурный мост в будущее и сверхбудущее, объемлющее в себе бытие и небытие. Ступить на этот мост, распахнув сердца, расправив крылья души.


25. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ФОРМЫ КОНЦЕССИОНИРОВАНИЯ

   Любой человек – разновидность полезного ископаемого. Тем более – художник. Эти залежи творческих дарований надо обнажить и превратить в товар. Естественно, здесь всегда имеется немалое количество сопутствующей руды – излишек полезной добычи.
   Количество денежных вложений в художественную концессию зависти от соответствующей оценки объемов двух составляющих – могущих быть превращенными в товар талантов художника и издержек на их выявление. Причем таланты берутся не сами по себе, а в контексте тех проектов, благодаря которым они превращаются в товар.
   Потенциально любое произведение искусства – товар. Чтобы оно было продано, на него должен быть спрос. Последний отнюдь не всегда имеет место. Формирование спроса, в частности, может быть включено в издержки рыночного становления художника и его произведений.
   Художник одновременно и государство, и банк. Каждое его произведение есть аналог золотого слитка. Поэтому возможен выпуск персональной валюты универсального значения, а соответственно и разных ценных бумаг, обеспеченных произведениями в статусе золотых слитков.
   За неимением средств не всегда можно купить произведение искусства. Под него можно выпустить соответствующие акции или иные ценные бумаги. Тогда произведение искусства может быть продано опосредованно, по частям в виде определенных количеств ценных бумаг. Это и есть художественное акционирование.
   Концессионерами художественного рынка будут те, кто вкладывает свои средства в способы опосредованной продажи произведений искусства. Продажа лицензий на репродуцирование произведений, авторского права на использование репродуцированных произведений, выпуск почтовых марок, открыток, календарей, памятных сертификатов, лотерейных билетов, акций, векселей и чеков – суть некоторые способы непрямого обращения произведений в товар.
   Подводные камни – когда художественному акционированию подвергаются художники-профаны, чьи произведения не выдерживают настоящей критики. На совести кураторов, искусствоведов, артдилеров, галеристов и музейщиков остаётся это неблаговидное дело – давать зеленый свет в искусстве китчу, посредственности, антихудожественному.
   Венецианская биеннале, провозгласившая озарение своим знаменем, взяла тем самым на себя миссию держать планку мирового искусства на должной высоте – недосягаемой для несостоятельных как художников, так искусствоведов и критиков.
   Именно здесь, на этом основополагающем форуме искусства намечаются приоритетные направления деятельности всех участников мирового художественного пространства, решается судьба будущих художественных концессий. Сама идея озарения может быть использована как концессия, чтобы оказалось возможным извлечь из нее весомую прибыль.


26. РАСШИРЕНИЕ СОЗНАНИЯ
   
   Бытие и сознание. Сознание и бытие. Что было в начале? Существует ли одно без другого? Определить фундаментальное на субъективном уровне не легче, чем перешагнуть бездну. Это невозможно. Любые построения будут неполными и приблизительными.
   С благословения покровителя Венеции Святого Марка материя и сознание есть атрибуты субстанциального. Ни один из них не обладает никакими преимуществами перед другим. Один без другого существовать не могут. Взаимно друг друга обусловливают.
   В человеке сознание отражается как гармония знания, рефлексии, совести. Субъективное сознание, каким бы оно ни было, ограничено. Раздвижение границ есть восхождение, рост. Говоря иначе, – расширение. Предела здесь нет, но есть цель.
   Увеличение объема знания еще не есть развитие сознания. Расширение сознания предполагает углубление рефлексии, совершенствование совести, развитие способности к запредельному восприятию.
   Сопереживание, сострадание, справедливость, милосердие, щедрость – всё это проявления совести, нравственного в человеке. В основе лежит эстетическое – способность душевно откликаться на красоту, будь она явно выраженная или сокрытая как чудо, не проявленная.
   Искусство – самое надежное средство расширения сознания. Велика ответственность художника. Если его произведения ничего не прибавляют, не углубляют, не раздвигают, не утончают, ни к чему не побуждают, не призывают, не обязывают, то это не искусство, а сам он не художник.
   Венецианская биеннале, как и вообще любая другая, есть лучшая школа расширения сознания для зрителей, художников, искусствоведов, кураторов, коллекционеров и, что особенно важно, чиновников всех рангов.
   Это трудно, не привычно, не знакомо, не комфортно, чревато потрясениями, угрозами сытому довольству и безнадежной успокоенности. Они будут сопротивляться изо всех своих сил, приводить в действие государственные механизмы и рычаги, а также собственную злокозненность. 
   Свет истины, озарение преобладают. Субстанциальное сознание заявило о себе новыми культурными составляющими. Расширение сознания предвосхищено совершенствованием национального в контексте интернационального, осознанием планетарного характера творческих инициатив. Отсутствие качественного скачка с неизбежностью завершится угасанием, деградацией, катастрофой.
   Идет борьба за новую эстетику, новый концептуализм. Эпоха безответственного экспериментаторства на волне отрицания критериев художественности разоблачила сама себя отсутствием перспективы осознания чудесного как важнейшего свойства субстанциального.
   В эстетике – чувственно приблизиться к запредельному. В концептуализме – совершить прорыв в образной интерпретации идей. Расширить прошлое до трепетности настоящего и трансформировать в будущее.


27. МИССИЯ ХУДОЖНИКА

   Он не должен, не обязан, не вынужден. Он субстанциально призван. Этим обусловлены все его мысли, слова, поступки, творческие поиски и свершения. Таков художник перед лицом вечного.
   Приближать осуществление заветных желаний. Замечать несправедливость и не оставаться равнодушным. Обнаруживать несоответствие и устранять его улыбчивостью превосходства. Открывать непредсказуемое в женской очевидности и преображать это в загадочное.
   Провозглашать недостижимое единственно желанным, а желанное с неизбежностью осуществившимся. Предрешать исход прежде, чем он заявит о себе неумолимостью расплаты. Удивлять фейерверком мысли, наплывом чувства, уверенностью походки и убедительностью жеста.
   Воодушевлять незримым присутствием, головокружительностью ожидаемого, прозорливостью взгляда. Вдохновлять фундаментальностью приоритетов, неустрашимостью начинаний, непреоборимостью надежд, неотвратимостью атаки.
   Приумножать цветенье мечты, сокровищницу женского очарованья, мужскую доблесть, бесстрашие перед ужасом внезапного возмездия. Противостоять цунами женского ожесточения, демократической распущенности, подлости и коварству чиновников, брошенному вызову.
   Хранить заветы великих, сакральные знания, хрупкость земного существования, невозмутимость пред женской неопытностью. Оберегать чистоту человеческих отношений, мелодичность итальянского языка от зарвавшейся крикливости тщеславия, женскую доверчивость, беззащитность детской наивности, уста от избыточных слов.
   Сокрушать уверенность невежества, гордыню пренебрежительного зазнайства, спесивость пустой начитанности, язвительность женской неприступности, начальствующий окрик бюрократа, назойливый шум города, бастионы ложной стыдливости. 
   Игнорировать зависть, хулу, глупость и отсутствие денег. Не топтаться на месте, а с озорством двигаться вперед. Не убеждать, не доказывать, но поступать по-своему. Не молчать, но лучше молчать. Не ограничивать полет воображения, женских притязаний на истину в последней инстанции, журчания лесного ручья.
   Ласкать всеми возможными, а еще более невозможными способами. Нежить руками, глазами, устами, трепещущим дыханьем и напевностью тишины. Исцелять отсутствием притязаний, наложением любящих рук, неоспоримостью объятий, неожиданно сделанным предложением.
   Умиротворять победоносностью достигнутого, невысказанностью признаний, творческой изобретательностью, неустанностью бескорыстной симпатии. Видеть за пределами возможного, чуять надвигающуюся грозу женского негодованья, слышать пульсацию отдаленных звезд.
   Быть во всеоружии остроумия, проникать в потаённые места, извлекать пользу из неудач и плетущихся интриг, ценить уникальность мгновенья.


28. ВЕНЕЦИАНСКИЕ ОТРАЖЕНИЯ

   Для тех, кто отвык или разучился читать, в книге помещены иллюстрации, наглядным языком раскрывающие её содержание. Каждая репродукция – миф, начинающийся в реальных образах Венеции и, благодаря многократным ассоциативным отражениям, уносящийся в смысловую бесконечность.
   Венецианская биеннале превращает город в центр притяжения мирового искусства и, соответственно, становится местом планетарных прогнозов. Специалисты и непосвященные заряжаются здесь осознанием новых тенденций и перспектив развития. 
   Вода и небо, воздух и камень, архитектурный абрис и мелодическое дыханье прошлого, взаимно отражаясь и наполняясь смыслами, складываются в стройное и неизъяснимое в словах симфоническое звучание. Зримая Венеция словно растворяется в запредельной своей ипостаси. Метафизическое находит воплощение в лирических волнениях души, в романтическом течении мыслей.
   Повседневные житейские ситуации трансформируются в художественный образ, чтобы наполнить новым смыслом давно знакомое. Оброненная в воду с женского лица улыбка вдруг вспорхнет птицей и защемит сердце милым воспоминаньем. Всплеск весла гондольера унесет по ту сторону Стикса, куда Харон переправляет души. Льющийся бодрящий аромат кофе обещает приятные минуты общения. Задумчивые окна старых домов смотрят на праздно прогуливающихся из глубины веков. Шорох теней прошлого теряется в небесном звоне колоколов Сан-Марко. 
   Венецианская музыка. Венецианская живопись. Венецианское стекло. Венецианский карнавал. Венецианский диалект. Венецианские женщины. Венецианский дух. Все это, приправленное тональной игрой света, цветовой насыщенностью, овеваемое ветрами и ласкаемое лагуной, осененное городской аурой и наследием веков, преломленное и преображенное в распахнутой душе посетившего Венецию, дает единственный в своем роде эффект сказочного зазеркалья. С посещения Венеции начинается новый отсчет жизни.
   Не только архитектурные достопримечательности, ландшафтные особенности, историческая уникальность стали душой Венеции. Какие люди жили и творили в этом несравненном городе! Васко да Гама, Лука Пачоли, Леонардо да Винчи, Джованни Беллини, Андреа Габриели, Джорджоне, Тициан, Веронезе, Тинторетто, Каналетто, Карло Гольдони – славные имена, украшающие и сегодня жемчужину Адриатики.
   В самой атмосфере города как будто растворены произведения живописцев, музыкантов, зодчих, деяния и подвиги путешественников, военных стратегов, правителей. Музейные сокровища, архитектурное убранство, природное своеобразие – только видимая сторона Венеции. Чуткое сердце непременно уловит незримое присутствие чудесного в случайно скользнувшем взгляде венецианской девушки, несуетливом ворковании городских голубей, вечерних огнях и звуках аккордеона.


29. КУЛЬТОВЫЕ ХУДОЖНИКИ

   Им поклоняются, воздают хвалу, ищут их дружбы. Восторженно наблюдают, как они живут, о чем говорят и что предпочитают. Коллекционируют их произведения, поскольку они популярны, в ходу и в цене. Приглашения на престижные выставки, арт-ярмарки сыплются на них. Награды, призы и премии – привычное дело! Успех – их лучший спутник.
   Популярность – это умело спровоцированный шум, продуманная и организованная стратегия с соответствующей тактической гибкостью. Признание в глазах толпы, влечет, как правило, государственное внимание и поощрение. И вот уже государство выдвигает их на мировые форумы.
   История убеждает, что отнюдь не все культовые художники непременно выдающиеся в художественном смысле. Часто, наоборот, к искусству они имеют сомнительное отношение. Стихия поголовно демократизированной толпы, масскульт и кич – питательная среда культовых художников. Именно они оказываются государственными выдвиженцами на праздники искусства, в том числе и международные биеннале.
   Газета «The Times» провела опрос читателей и выявила 200 самых знаменитых художников XX-XXI веков. Первая пятерка – Пикассо, Сезанн, Климт, Моне, Матисс соответственно по порядку. Вторая пятерка – Дюшан, Поллок, Уорхол, Де Кунинг, Мондриан. Первые десять пьедесталов заняты.
   Третья пятерка – Гоген, Бэкон, Раушенберг, Брак, Кандинский. Наконец, еще одна пятерка – Бранкузи, Малевич, Д. Джонс, Ф. Кало, Киппенбергер. Двадцатка самых знаменитых и популярных по мнению народа.
   Теоретик абстрактного искусства, практически реализовавший свои идеи Кандинский, оказался лишь на 15-м месте. А вот теоретик найденного объекта Дюшан – на 6-м. Можно долго перечислять выдающихся мастеров, не вошедших в список. Все это условности, следствие популярности и коммерциализации.
   Каждый первопроходец творчества идет своим путем и здесь он первый. Не ставят же, например, Эйнштейна на 13-е место в числе великих физиков. А могли бы и на 37-е поставить, так как толпе его теория относительности вообще не понятна. То же – и с художниками.
   Проблема в том, чтобы не угождать вкусам невежд, не морочить головы пустозвонством и эпатажной мишурой ради коммерческого успеха, а оставаться на высоте подлинного искусства, по мере сил проявляя изобретательность в продвижении своих произведений на арт-рынок.
   Быть живым или мертвым – для славы значения не имеет. При жизни можно оставаться безвестным, а посмертно воссиять в лучах всеобщего признания. Общей задачей всех – от художника до президента страны, и от обывателя до денежного воротилы – должно стать активное участие в культурной жизни, приложение усилий по всем фронтам. Настоящим творцам обеспечить зеленую улицу, а деятелей масскульта постепенно оттеснить от праздничного стола жизни.
   Венецианская биеннале имеет все шансы повысить планку требований.


30. ПУТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

   Даруемые творчеством крылья возносят человека к блаженным небесам. Едва взлетишь, как они опаляются огнем человеческого хищничества. Загрязнение окружающей среды, терзание земных недр, ужасающие лесные пожары и другие беды характеризуют человека как существо истинно просвещенное и демократическое. Будет ли предел этой безответственности?
   Уповать, что мир спасет красота наивно и вредно, потому что мир материален, а красота идеальна. Оставаться в воздушном замке чистого искусства и не замечать гибельности исчезающего озонового слоя, таяния ледников, отравления земных вод и воздуха недопустимо. Каждый, кто хочет идти по восходящей, творчеством и поступками призван умножать цветение жизни, хранить колыбель земного существования.
   Как умягчить потребительские инстинкты, жажду наживы, корыстолюбие? Как выпалывать обильно разросшиеся сорняки человеческих пороков? Что противопоставить наблюдаемой деградации человека, обществ и государств?
   Может ли искусство быть рычагом преобразований межличностных и общественных отношений, средством совершенствования нравов, интеллекта, факелом, освещающим путь к вершинам сверхчеловеческого, запредельного? Бесспорно, если оно станет жизненно необходимым для каждого. Это представляется почти невероятным, но только такой и видится единственная возможность спасения.
   Акценты во вкусах, взглядах, предпочтениях должны быть смещены, откорректированы, а культурные приоритеты пересмотрены, чтобы духовные непреходящие ценности засияли во всей силе.
   От мелких целей личного комфорта, веяний моды и популизма настала пора переходить к великим целям благоустройства земного существования – гармонии человека с самим собой, обществом и государством, а человечества с бережно хранимой природой. 
   В современном обществе мораль предписывается государством, а нравственность остается личной заботой каждого. В обществе хищнического потребления мораль и нравственность – антиподы. Ни к чему хорошему это привести не может.
   Эстетическое совершенствование – основа и условие нравственного цветения. Иных способов нет. Значит, как никогда именно теперь важно одержать победу в битве за искусство. На всех фронтах – воспитания, образования, идеологии, экономики, дипломатии и политики.
   Не опускаться до потакания и угождения неразвитым вкусам падкой до зрелищ толпы, но высоко держать планку творческих притязаний, надежно хранить высокую пробу создаваемых произведений.
   Приумножать с каждым дыханием культуру, минуя соблазны околокультурной трескотни и показухи. Равняться на великих, ибо они истинно культовые во все времена.
   Каковы будут уроки озарений 54-й Венецианской биеннале, чтобы живая традиция духа окрепла, разрослась и дала новые благие всходы?



P.S. Есть переводы Оракула на французский и немецкий языки.