Мамочка! Вам сказано - молчать!

Валентина Лунева 2
Часть 3

Небо стало приближаться ко мне, распахивая и раздвигая  окна, будто говоря , заглядывая внимательно в душу.
 - Вот я и здесь, с тобой...
Помнишь, как ты родилась там, в Находке, на  мысе Астафьево?
Ты помнишь, как это было?
Ты помнишь, как ты смотрела ночью на  звёзды,вернувшись из детского сада,  сидя на крылечке зимой у своего дома, ожидая своих родителей?
Помнишь, как поняла, что ты пришла на эту Землю оттуда, чтобы прожить свою жизнь и опять вернуться туда?
А если помнишь, то почему так волнуешься? Сейчас ты увидишь своего ребёнка, своего сына, и передашь ему эстафету жизни, чтобы он вырос и исполнил то, что ты не успела… Так задумано было мною и я это знаю. Будь спокойна.Я смотрю на тебя и я с тобой.
Показалось маленькое облачко, как будто не случайно.
Как будто пришло посторожить. Побыть со мной.
Вдруг я громко, не стесняясь никого,  произнесла:
-Господи!Милый  Господи!Прости мне прегрешения мои!Не достойна я ничего!
 Не  погуби мою деточку! Сделай со мной, что хочешь, но  ему не  дай погибнуть!!!Умоляяяяяю…!
Врачи и сёстры выразительно посмотрели на меня, переглянулись…
-Мамочка! Вам сказано - молчать!
Лежите и молчите, занимайтесь лучше своим животом.
А я и сама не ожидала, что произнесу такие слова, да ещё вот так… вслух.
Дышать было очень трудно, почти невозможно, я старалась экономить каждый вдох.
Не знаю, откуда такие слова шли из  меня, я ведь не была ни верующей, ни крещёной… Стыдно признаться, но вряд ли я смогла бы тогда объяснить вразумительно,  что означало слово "Пасха".
Но уже стало гораздо легче морально, потому что Марк Григорьевич был близко.
Он встал рядом со мной, взял за руку и очень пристально посмотрел  на меня... Его большие, тяжеловатые, тёмно-карие глаза, ставшие мгновенно самыми родными,уставились, не отпуская,в глубину моей души, завладев всем моим существом и не отпуская  уходящую из меня жизнь. В эту минуту он  решал всё.   
Спросил, кого бы я хотела… Отвлёк. Странный вопрос.
-Кто будет… Лишь... бы... родился!
-Потужиться не хочешь?
-Рада... бы..., простите, но... не получается! Никак…
-Давай вместе? Давай, милая?
Он обнял меня, заведя правую руку под спину и сказал:
- Вместе, вместе! Я - с тобой! Там такой космонавт просится, покажи его нам!
Дышать стало  совсем невозможно. Он это увидел.
Взглянул на врачей и чуть не через две секунды около меня оказалось человек восемь.  В ногах ,слева и справа - молодые медбратья или студенты, в головах – женщины-врачи. Они начали меня ругать за то, что я  всё время сбрасывала капельницу на пол.  Как будто можно было в моём состоянии помнить о капельнице.
Бросилось в глаза, что  у женщин-врачей  глаза и губы были ярко накрашены.
В журнале  "Здоровье" по-другому писали. Про стерильность и всё такое.
Я начала пробовать наладить  дыхание, чтобы продолжить молитву, но вдруг ...  обстановка в зале резко изменилась.
Не произнося ни единого слова, не глядя мне в глаза, ребята как-то неожиданно,одним слаженным движением, как по команде,навалились на меня своими телами так, что я не успела даже сообразить,что произошло.Один из них сильно и резко надавил мне в область солнечного сплетения, будто хотел кулаком достать до позвоночника.. ААА-АА-А-А-АА- АА-А-АА-А-...!!!! Звериный предсмертный  крик вырвался  из меня , разрывая грудь и горло,  заполнил зал, зазвенел в окнах,пугая тех, кто в эти минуты был за окнами...
Выдох я сделать успела, но вдох - уже нет.
Молнией  мелькнула  мысль: ЗАЧЕМ?!
Вдох - ПОЧЕМУ не дали сделать?!
Подождииите!!!
Вдохнуть-то... дайте!!!
И  в тот же миг – вот  она, смерть. Вот  она ..ка- кааа-я... но...за-чем...не да-ли ...сде-лать вдох...
Я бы не сопротивлялась.
Зачем вас столько на меня навалилось?
Я же послушная.
И вдруг, с непонятно откуда взявшейся, какой-то нечеловеческой силой я попыталась оттолкнуть их от себя, сопровождая это таким жутким, протяжным,  пронзительным воем, что мне самой не поверилось, что кричу именно я.
Этот крик не был ни произволен, ни осознан.
Так, наверное, кричат,  летящие в пропасть, не успевшие осознать, что с ними происходит.
Как  только весь воздух вышел из лёгких и  нужно было сделать следующий вдох, все отпрянули от родильного постамента и повернулись ко мне спиной.
Всё.
Я их больше не интересовала никак.
Вдох счастья, что дышать всё-таки дали и что – живая! Смерть - отменяется!Жизнь - продолжается! Хоть на несколько секунд вдоха-выдоха!
Прошло ещё сколько-то мгновений  и врачи ещё ниже склонились надо мной в ногах. Я смотрела только на белые спины. Ясно было, что говорить было нельзя, я не имела права ни на одно слово, только дышать было можно.
Но вот, только я набрала воздуху, чтобы поблагодарить за то, что  они меня отпустили, как в то же мгновение почувствовала теплое, влажное касание на правой внутренней части бедра. Подумалось – перчатка врача.
Спросить было нельзя, что происходит. Про меня забыли. Все смотрели- туда,  загородив от меня... меня саму!
И вдруг, через миг... на фоне  голубого неба ... одним рывком... подняли... моего ребёнка!
Он закричал так, что, казалось, тихо зазвенели окна родильного зала.
О!!!
Это счастье первого крика!!! Крик победный, благодарный, жизнеутверждающий, переливающийся, возмущённый и требующий.
Глас Победы Жизни над Смертью.
НЕУЖЕЛИ?!?!
Женщина-врач, державшая в руках моего ребёночка, посмотрела на меня строго и спросила деловито,  официальным тоном :
-Видите, мамочка, кто у вас? Кто родился – видите? Говорите!
-Вижу. Да. Мальчик. Господи! Благодарю Вас, доктор!
Она как-то странно взглянула на меня – ясно было, что ей были удивительны мои слова.
И моего родившегося ребёнка сразу отнесли за белую кафельную стенку-перегородку.
Сыночек мой продолжал  кричать так, что сёстры слегка морщились и поёживались от такого громкого  переливчатого звука, похожего на сильнейшую трель.  Больше я своего новорождённого  сыночка в этот день не увидела.
Его пошли "обрабатывать" – ополоснуть   под краном в специальном умывальнике и завернуть в в  казённые пелёнки. Эта часть зала была срыта от глаз роженицы.
Я слушала его крик и так мучительно было не иметь возможности быть рядом!
Это было просто ужасно!
Так обидно, но я понимала, что возражать  было невозможно, нельзя.
Существовали какие-то правила, странные и противоестественные.
Логику в них  искать было напрасно, оставалось лишь смириться, чтобы не стало ещё хуже. Через какое-то время его пронесли мимо, не взглянув даже в мою сторону. Как будто я перестала существовать. Я жадно проводила его глазами...
Удалось только  успеть разглядеть младенчика, завёрнутого  в бело-синие пелёнки и косыночку, с  клетчатым узором из надписей «Минздрав СССР».

    (Продолжение следует)