Рисунок Тамары Лучшевой
Она сидела у окна. Она не столько смотрела в окно, сколько прислушивалась к звукам, доносившимся из соседней комнаты, с кухни. Вот они вышли на кухню, вот они сели.
Она задумалась, а когда это слово «мы» разделилось на две части? «Они» и «я». «Они» – это Оля и Алексей, а «я» – это я. А ведь когда-то было одно слово – «мы». А теперь…
Они сели за стол. Она поняла по доносившимся звукам, что Алексей налил себе кофе, взял яйцо, которое она сварила. Яйцо стоит на подставочке, накрытое вязаным мешочком в виде курочки. Он потянется за ним, потрогает – остыло ли оно, потом возьмет гренку – тоже теплую. Приготовила она им и сливочное масло, не растаявшее, но и не из холодильника - такое, что удобно было намазывать на гренку…
Алексей намажет гренку маслом, возьмет ложечку, разобьет яйцо, посолит его и начнет завтракать. Она услышит все эти звуки за стеной.
Оля заварит себе чай, возьмет блинчики и опять подумает, сколько раз ещё ей придется повторить, что больше двух блинчиков не нужно. Сегодня их опять пять штук на тарелке.
Она знает, что Оля все равно скушает три блинчика, а два останутся лежать. А блинчики она приготовила такие, какие Оля любит ещё с детства. Она даже научилась печь их квадратными. По утрам особенно Оля любит блинчики с творогом. Творог она готовила сама. Это не то, что магазинный: купил и завернул в блинчик. Нет, она покупала творог на базаре, добавляла туда сливки, немножко ванилина, но так, чтобы аромат был еле-еле уловимым. Немножко меда добавляла. Потом все это растирала так, что получалась творожная масса, но не такая, которая в магазинах лежит, которая иногда отдает сывороткой, простоквашей, а очень нежная творожная масса. Иногда она добавляла туда сухофруктов, но, опять же, не кусками. Сначала она их распаривала, затем протирала, и получалась такая смесь, похожая на пюре. Это она смешивала с творогом и заворачивала в блинчики. Один в виде трубочки, другой в виде конвертика, третий ещё как-нибудь…
Она сидела у окна в кресле, в котором ещё когда-то сидела бабушка. Оно удобное, хотя и деревянное. Она не смотрела в окно. Она прислушивалась к звукам, которые доносились с кухни. «Они» - это дочь и зять.
Хлопнула дверь. Они ушли. Когда «мы» стало делиться на две половинки? На «они» и «я»? Оно разделилось после того, как её выписали из больницы после инфаркта. Она также хотела занимать место на кухне: готовить им завтраки, обеды, ужины… Но она понимала, что левая рука у неё теперь плохо работает. На второй день она разбила любимую чашку Алексея, на другой день она чуть не облила Олю кипятком. А когда она опрокинула на скатерть вазочку с вареньем, Оля сказала: «Мама, побыла бы ты в своей комнате, пока мы завтракаем». Она слышала эти слова, но воспринимала их по-другому. Ей слышалось: «Куда ты лезешь, старая карга? Сидела бы в своей комнате и не высовывалась».
Это было так страшно для неё, так обидно. Она ничего не ответила, а просто молча пошла в свою комнату, села в бабушкино кресло у окна. Не плакала, но слезы лились сами собой. Она вспоминала. Вспоминала, когда это «мы» разделилось на «они» и «я».
Она помнит себя девочкой здесь, в Ленинграде. Она, мама и бабушка. Она с мамой в одной комнате, а бабушка в другой. Она всегда была ухоженной, мама и бабушка следили за ней. Платьица всегда выглажены, чулочки заштопаны. Папа погиб в войну. Говорили, что почти в последний день войны...
Она бегала в школу, ей было весело и интересно подолгу играть с подружками. Тогда было много детей, у которых были только мама с бабушкой, особенно здесь, в Ленинграде. Дедушек почти не было. Так она жила, радовалась жизни.
Потом не стало бабушки. А через несколько дней к ним пришли и сказали, что их будут уплотнять. В комнате бабушки поселятся другие люди. Мама не знала, что им ответить. Но когда какая-то тетя, официальная, но грубая и злая, назвала бабушку «гражданкой, проживавшей с Вами по соседству», мама сказала, что это не соседка, а её мать. А ей отвечают, что какая же она родственница, если у мамы даже фамилия другая. А у неё была фамилия папы. Та женщина сказала собрать все справки, бумаги и идти к начальнику.
Мама взяла справки, папину похоронку и документы об орденах. Мы пошли вместе.
У начальника была большая очередь. Когда мы, наконец, к нему зашли, то увидели за столом солидного мужчину с уставшим лицом. Он посмотрел на маму, протянул руку. Мама подала ему бумаги. Он начал их изучать, как вдруг оторвался от них и посмотрел на нас ещё раз. Затем он вышел изо стола, назвал маму по имени-отчеству, взял её руку, поцеловал и сказал: «Извините, Ваш муж был моим командиром. Он, фактически, спас мне жизнь… Что у Вас за проблема?» Мама объяснила, что у нас умерла бабушка, что нас хотят уплотнить и что она не знает, что ей делать. Он посмотрел документы и удивился, как это нас могут уплотнить, если у нас одна из двух комнат – проходная.
Он попросил оставить бумаги и пообещал, что проблема будет решена. Мы ушли и в самом деле – больше к нам не приходили. Потом маме прислали официальное заключение, что наша квартира в плане имеет смежные комнаты, т.е. одна из двух комнат проходная. А в таком случае квартира уплотнению не подлежит.
Так мы и жили вдвоем с мамой, спокойно до тех пор, пока я не встретила Олега. А встретила его уже на 4 курсе, когда меня направили на практику. Мы проходили конструкторскую практику на заводах и конструкторских бюро. Явившись в бюро, зам. главного конструктора всем нам практикантам, а нас было девять человек, объяснил, что у них за бюро, что они разрабатывают и какие у них традиции. Пожелал успешного прохождения практики, а если кому-то у них понравится, то милости просим к ним на работу.
Меня направили в отдел вспомогательного оборудования. Когда я пришла к начальнику бюро, он определил меня в группу, в которой главным был Олег Борисович.
Когда я впервые увидела Олега Борисовича, то удивилась, что хотя он был немногим старше меня, но уже начальник группы. Серьезный молодой человек посмотрел на меня, показал кульман и сказал: «Пройдите к завхозу, получите инструменты и все остальное, он знает».
Я сходила, получила инструменты: готовальню, карандаши, бумагу, резинки, линейки и пр. После чего вернулась. Он дал мне задание, и я начала чертить. Конечно, я ещё тогда не конструктором была, а простым чертежником. Но мне было очень приятно с Олегом, я поняла, что и я ему нравлюсь.
Практика прошла, я продолжила обучение в институте, но мне хотелось общаться с Олегом. Я все рассказала маме. Она, улыбнувшись, сказала: «Это твоя жизнь. Я тебе здесь не советчик».
И получилось так, что Олег стал жить у нас. Мама жила в одной из комнат, в которой раньше жила бабушка, а мы с Олегом стали жить в другой.
Все было хорошо. Единственное, Олег не хотел пока заводить детей, хотел ещё немного пожить, а детей завести немного позже. Я с ним соглашалась, он был старше меня, а, значит, умнее.
Летом мы ездили отдыхать, нам дали путевки от завода на Черное море. Кто в то время ездил на море, тот знает, какое это блаженство, особенно летом.
Вернулись обратно загорелые, счастливые, довольные. Через некоторое время я заметила, что меня стало тошнить, и мама сказала мне, что я беременна.
Когда Олег узнал, то сразу сказал, что ребенка нам не надо, но я твердо решила оставить. Мы к этой теме больше возвращались. Олег закусил нижнюю губу и так почти все девять месяцев. Он мало разговаривал со мной, с мамой вообще почти не разговаривал.
Утром он поднимался, умывался, садился за стол, ждал, когда ему подадут завтрак. Завтракал и уходил.
Вот, родилась моя девочка, моя ласточка, мое сердечко - Оленька. Она росла неспокойным ребенком, часто по ночам просыпалась, плакала. Я брала её на руки, кормила её. Только укладывала её в кроватку, как она снова начинала плакать. Я опять вставала, подходила, брала… Олег в это время ворочался, что-то про себя бурчал.
И вот однажды, когда Оленьке было только три месяца, я вернулась с прогулки вместе с ней, и Олег сказал: «Мне надоели твои пеленки и писк по ночам. Я от тебя ухожу. Надоели Вы мне со своими грязными пеленками».
Я не знала, что ему ответить. Он ушел, и мы остались втроем: мама, Оленька и я.
Так мы и жили. Я воспитывала свою дочь. Мы были втроем. Мы – были «мы». Не было ни «я», ни «ты, ни «она». Было только «мы».
Так мы воспитывали нашу девочку. Она росла красивой, доброй и умной. Мы так гордились ей. Она отлично училась, после школы поступила в институт.
И вот, однажды она пришла и сказала, что влюблена. Влюблена в Алексея: «Он аспирант и у него почти готова диссертация, на которую он собирает отзывы. Мы решили пожениться».
Мы порадовались за нашу девочку. Они поженились, и Алексей стал жить у нас. Мы с мамой перебрались в маленькую комнату, а они стали жить в большой. Все домашние заботы взяли на себя мы с мамой. Их делом было жить и наслаждаться этой жизнью. Утром подымались раньше их, готовили им завтрак. Мы изучили, кто из них, что любил. Они просыпались - красивые, молодые, счастливые, завтракали и уходили на работу. С работы их встречала мама с обедом или ужином. Мы ужинали все вместе, нам было хорошо. За столом каждый делился новостями, все вместе обсуждали домашние заботы и многое другое… Алексей защитил кандидатскую, работой он был доволен. Оля тоже была довольна своей работой.
Вскоре Оля объявила, что у меня скоро будет внук, а у мамы правнук.
Но мама так и не увидела своего правнука. Она ушла из жизни… Так неожиданно – раз и не стало. Мы пришли с работы, а она лежит на диване. Мы никогда не замечали, чтобы она отдыхала днем. Я позвала, она не откликнулась. Я подошла, а её уже не было с нами... Это было страшно.
Оля родила мальчика, я была счастлива этому. Я себе сказала, что Алексей не увидит пеленок и не услышит плача ребенка. Как только Оля с ребенком приехала из роддома, я настояла на том, чтобы мы поменялись комнатами. Оля пыталась возражать, но я настояла на этом. Когда мы поменялись комнатами, я рассказала Оле, почему её отец ушел и бросил нас. Рассказала и про то, что мы ему надоели с пеленками и плачем и прочее. Поэтому я ей объяснила, что не допущу такого в её семье. Мы договорились, что я буду условным знаком стучать по стенке, чтобы не разбудить Алексея, и она будет приходить ко мне кормить ребенка.
Мальчик рос на редкость тихим и уравновешенным. Жизнь протекала спокойно. Я сказала Оле, чтобы она никаких памперсов не покупала. Должны быть только пеленки и подгузники. Она возражала мне, что это несовременно, но я рассказала ей, что у одной моей знакомой есть внучка, которой уже восемь лет, а она до сих пор ходит в памперсах. Я ей объяснила, что наше поколение, когда этих памперсов не было, росло на обычных пеленках и подгузниках. И ребенок с раннего возраста, исполняя свои естественные потребности, чувствовал дискомфорт. Поэтому он старался делать это в одно определенное время. Вырабатывался своеобразный иммунитет или, так сказать, порядок. А в этих современных памперсах, которые не создают ребенку дискомфорт, он чувствует себя нормально. А это не дисциплинирует. Появляются некоторые нарушения, как у внучки моей знакомой. Поэтому я категорически отказалась от памперсов.
Так и рос у нас мальчик красивый, здоровый, сильный… В 8 классе ему предложили перейти в школу для одаренных детей, а затем и учиться за границей. Не очень хотелось его отпускать, но родители – хозяева. Уехал учиться за границу, в Англию. Приезжал на каникулы, очень довольный и счастливый.
Так мы жили вместе, я любовалась и радовалась вместе со своими детьми.
Однажды, когда мы только позавтракали, и все пошли на работу, со мной что-то случилось. Я не знаю, что и как было, потом сказали – инфаркт. И вот, когда вернулась из больницы, разделилось наше «мы» на «они» и «я».
И вот она сейчас вышла на кухню, а они уже ушли, оставив её одну. Она помыла посуду, убрала со стола, заглянула в холодильник и начала думать, что бы приготовить на ужин. После инфаркта она в магазины не ходила, да и вообще никуда особо не выбиралась. Все продукты приносили они. В холодильнике оказалась рыба, вчера принесенная детьми. Она решила сегодня её приготовить. Она умела её готовить. Они как раз купили сигов. А это замечательная рыба. Из неё можно приготовить все, что пожелаешь.
Она взяла рыбу, они её отдали очистить там, на базаре. Но чистят там не очень аккуратно, чешуя ещё осталась, поэтому она убрала эти остатки чешуи, отрезала голову, хвост, разрезала вдоль, вынула хребет – это будет уха. Так она очистила две рыбыни, посмотрела на часы - времени ещё много. Посолила, поперчила и немножко полила лимонным соком. Поставила в холодильник. Они придут где-то в семь. Значит, где-то около пяти нужно будет выставить, потому что рыба должна потомиться часа два.
Она начала думать, что бы такого к рыбе приготовить. Решила сделать просто пюре. Картошка есть, лук есть, продукты есть – все есть. «Я сделаю хороший ужин», - подумала она.
Заварила кофе, пошла в свою комнату, села в кресло, стала смотреть на улицу. Уже дня два как не было снега. А тот, который ещё лежал – он уже не был такой белый, как раньше.
Она увидела во дворе машину с корзиной и двух рабочих возле неё. Они занимались тем, что равняли крону у деревьев. Ей жалко было деревья, но буквально несколько дней назад она видела по телевидению, как выступала губернатор и говорила, что необходимо провести ревизию всех деревьев, поскольку осенью были случаи, когда при ветре они падали, и были даже жертвы. Поэтому было решено уменьшить кроны, уменьшив, таким образом, и ветровую нагрузку на деревья. Тополя ей было не очень жалко, а вот клен было очень жаль.
Он рос у них под окном. Летом и осенью он был краше всего. Летом у него была пушистая, зеленая крона, а, начиная с сентября, он одевался во все цвета радуги. Там были и зеленые, и оранжевые, и пурпурные, и красные листья. Эти листья медленно падали, оголяя его ветви. Так приятно было смотреть за их полетом - в тихую погоду они плавно-плавно опускались на тротуар.
И вот сейчас она смотрела, как рабочие равняли этот клен подобно остальным деревьям. Жалко было. Её любимым занятием было смотреть на эти деревья осенью. А теперь они были ужасно обрезанные. Даже не ясно было, что они теперь напоминали. Некоторые сравнивали это с неестественным уродством, некоторые говорили, что такое дерево – это как птица с подбитым крылом. Так и ей казалось неправильным взять и обрезать дерево.
Проходило время, в котором жили «они» и «я». Я просыпалась рано утром, готовила завтрак для моих «них». Днем я готовила ужин. Они иногда приглашали меня за стол, но я говорила, что уже поела и мне не хочется. А сама уходила сюда и тихо лила слезы. Я здесь, а они там.
Я смотрела на клен, как его кромсали.
Когда сошел снег и зазеленела травка, я заметил, как на этом клене появились листочки, первые побеги. Я смотрела и каждый день отмечала, как на этих трех побегах появляются новые листики.
Спустя какое-то время, средний побег стал опережать остальных, будто главный. Для этих трех побегов было достаточно энергии, которую давали им корни, до этого питавшие большую крону. На них росли большие и красивые листья. На каждом побеге листья появлялись попарно. Пара направо, пара налево. Я смотрела и каждый день отмечала появление новых листьев. Иногда я их пересчитывала, сколько на одной стороне выросло, сколько на другой. На среднем побеге уже на два листа больше, чем на правом и на левом.
Затем прошло какое-то время, и на этих двух перестали появляться листья. Их рост замедлился, а средний все также продолжал расти. Распускались большие, красивые, темно-зеленые листья. Я с удовольствием смотрела на них каждый день. Когда я подходила к окну, они как бы приветствовали меня.
Однажды листья перестали появляться и на среднем побеге. Клен стал готовиться к зиме, к осени. Я смотрела на эти два самых верхних листа, как вдруг откуда-то подлетела ворона и, очевидно ещё молодая, попыталась сесть прямо на верхушку побега. Она схватилась за листик, он не выдержал и обломился. Ворона взмахнула крыльями и тоже полетела вниз. Но у неё крылья, а лист плавно-плавно стал падать, кружиться все ниже и ниже.
Я следила за его полетом. Этот большой, красивый лист упал на тротуар и так там и лежал. Недолго он лежал. Кто-то наступил на него. Потом ещё раз. Через некоторое время его не стало. Дворник смахнул его метлой, а тот один лист, который остался наверху, как будто продолжал кричать: «Смотрите, какой я красивый, какой я главный. Первые лучи солнца – мои, и последние лучи солнца – мои. Первые капли дождя омывают только меня. У меня много сил. Людям даю кислород, очищаю воздух. Даю углерод моему стволу. Мне так хорошо, я здоров и молод. Смотрите на меня и любуйтесь».
Так было до тех пор, пока не начало холодать. И этот лист, немного хвастунишка, вдруг почувствовал однажды ночью, что те корни, которые всегда так щедро снабжали его питательными веществами, уменьшили приток живительной влаги. Ему стало трудно дышать, и он уже не мог в полном объеме превращать углекислый газ в кислород. Это продолжалось несколько дней. Затем вновь появилось солнышко и обогрело его своими ласковыми лучами. Лист снова ожил и зарядился полезными веществами. Лист подумал, что это были только временные неудобства. А жизнь – она так прекрасна, так хороша. И он опять радовался восходящим лучам. Единственное, день стал немного короче, но встречать и провожать солнышко было также приятно, как и раньше.
Но вот однажды ночью опять капилляры стали давать живительной влаги все меньше и меньше. Лист почувствовал, что его края не могут питаться вдоволь и поэтому начинают желтеть. Он ещё пытался выполнять свою миссию. Для этого побега лист – он как флаг. Сейчас он напитается лучами солнца, и только он один придаст дереву жизнь. Но у него не получалось.
Ночью дождь, который всегда омывал его, стал холодным. Листу стало неуютно, он больше не мог сохранять свой зеленый цвет. И постепенно он начал становится разноцветным. По краям желтый, а там, где ещё был зеленый, те места постепенно становились красными, бурыми, оранжевыми. Он уже не мог даже держаться на стебле. Однажды ночью, вместо дождя, который летом его омывал, на лист опустилось что-то белое, тяжелое и холодное. Лист не мог удержать это на себе и оторвался. Стал медленно кружиться и плавно лететь вниз, пока не упал на грязный тротуар. И чей-то ботинок придавил его к асфальту. Так он лежал, пока метла дворника не смела его в грязную кучу, где были все другие такие же листья, которые упали с клена, тополя, лиственницы… Их потом увезли на свалку.
Она сидела, смотрела на эту картину и думала, что она чем-то похожа на этот лист.