Когда Паша вышел из квартиры номер восемьдесят семь панельного девятиэтажного дома, он думал только о том, что не вернется сюда больше никогда. Паша уже ненавидел эти кирпично-красную краску на стенах, местами уже давным-давно содранную со стен подъезда. Ненавидел выжженную кнопку лифта, которая не нажималась и, чтобы обеспечить себя весьма сомнительным удовольствием прокатится в душном, тесном и вонючем лифте, приходилось спускаться или подниматься на этаж. Ненавидел постоянно блуждающих собак и кошек около входной двери, которые так настойчиво просили его о еде, питье и ночлеге.
Паша спустился на этаж и нажал на кнопку. Лифт зашумел где-то на верхних этажах.
-Уже уходишь, Паша?
Старая соседка, усмехнувшись, стояла в проходе, уперев руки в дверной косяк. Несмотря на раннее утро, ее седые волосы были тщательно расчесаны и собраны сеткой в пучок так, что ни одной волосинки не осталось на свободе. Ее глаза, как будто не знавшие возраста, искрились и горели добрым огнем.
-Да.
Лифт все никак не хотел ехать. На девятом этаже слышались истошные вопли соседей, которые снова не могли определиться, чья очередь гулять с собакой.
-Вы не замерзли?
-Зачем ты так с ней?
Паша уставился в серый бетонный пол.
-Это было общим решением. Мне нужно идти. Увидимся, может быть.
Он развернулся и медленно пошел пешком, тщательно отмеряя каждый шаг. На его лице появилась и мгновенно исчезла гримаса какой-то боли и, вместе с тем, облегчения. Паша задыхался от собственных мыслей, которых, на самом-то деле, и не было. Он развернулся и хотел, было, пойти обратно, сказать, что ошибки бывают у всех, и он был бы рад их исправить, как вдруг его взгляд встретился со взглядом собаки, бродившей на лестничной клетке.
Опустив голову, он пошел вниз.
Через распахнутую подъездную дверь со всей силой дул ветер и бросал белые хлопья снега на холодный серый бетон.
Паша накинул капюшон на голову и, тяжело вздохнув, вышел из старого панельного дома.
Начиналась весна.