Тамара Спектор. Вавилонская башня ульпана (Тамара Мара Спектор) / Проза.ру

            «Сойдём же, и смешаем язык их,
            Чтобы нe понимали речи друг друга»
            * * *
            «Поэтому наречено ему имя Бавэль**,
            ибо там смешал Господь язык
            всей земли, и оттуда рассеял их
            Господь по лицу всей земли»
            Тора, Бырэйшит,8,9.
            -----------------------------
            *) Ульпан (ивр.) -- курсы
            **) Бавель (ивр.) -- Вавилон

Незабываемое впечатление оставил ульпан при Центре абсорбции Мевасерет- Циона . Это – самостоятельный организм, по жилам которого течёт совершенно разных групп кровь еврейских репатриантов. Нет ничего более удивительного и не укладывающегося в голове, как совместное объединение евреев из разных стран, говорящих на разных языках. Каждый привёз с собой свой (по месту рождения) язык, мироощущение, культуру. Даже внешнее сходство очень условное. Правда, евреев из капстран объединяет их нормальное, адекватное восприятие экономических, социальных условий Израиля. Евреи же из Советского Союза очень стараются понять это, но нужно время. Понимает же слепой, что есть день, есть ночь, но если он живёт всю жизнь в ночи, как ощутить радость дня?

Мевасеретский ульпан очень давний, он насчитывает несколько десятков лет, однако технический прогресс в то время на нём не отразился: никакой компьютеризации, телеаппаратуры. Убогие, неуютные классы, неудобные стулья, нет столов, изъеденные временем доски, незакрывающиеся двери. И зачем привозят туда ежедневно по несколько автобусов евреев-туристов из Америки, Германии и других стран? Особенно много из Америки. У них оскорбительный для репатриантов самоуверенный, обеспеченный вид. Одеты все очень «по-американски»: шорты, майки, кроссовки, кепочки на седых головах. Туловища увешаны многочисленными кино- и фотоаппаратами.
В ярких одеждах шумно и беспардонно, по-хозяйски заходят в классы, смотрят с умилением на бездомных, усердных репатриантов и задают покровительственные, бестактные вопросы. Лица их выражают сочувствие, а глаза пустые, холодные, даже при характерном для евреев сочувствующем выражении. Сколько ханжества в этом процессе посещения евреями-туристами евреев-репатриантов. Из евреев-туристов выпирает чувство удовлетворения тем, что они только выразители идеи «евреи всех стран, воссоединяйтесь!» Они готовы выписать чек на 500 долларов, – и… да отпустится им грех невоссоединения.

У прибывших на историческую родину евреев тоска в глазах: нет работы, нет угла своего, только «терпение» и «постепенно», только «надежда» и «всё будет хорошо»... Особенно больно видеть мужчин в безнадёжном возрасте после пятидесяти. Они только успели достичь профессионализма, обрели опыт, заняли хорошие должности, обеспечили какой-то уровень своей семье там, в стране «изгнания». Ведь на это ушла их жизнь. И вот они уже не главы семьи, на них уже не могут опереться их жёны, дети; они катастрофически теряют свой отцовский и мужской авторитет. В их глазах патологическая растерянность, теряется осанка, сутулятся плечи, появляется комплекс неполноценности, плохо учится иврит и замыкается круг. Их убеждают, что всё впереди, жизнь наладится, авторитет придёт.
Хотя, чему нас учили в СССР, так это – жить будущим. Будущее без настоящего – крыша без фундамента.

Дай Бог, чтобы на этой святой земле, политой потом и кровью умных евреев, перманентно возвращающихся из «рабства» к себе домой, действительно был их «дом». Они согласны сами его строить – есть руки, головы, земля, страстное желание. Только разрешите, поймите без слов, которые так трудно выучить после пятидесяти лет.
Когда Карл Маркс в 57 лет начал учить иврит, его семью кормил Энгельс. И кормил неплохо. У этого «мавра» был удивительно беспечный характер. Боюсь, что он уже много раз перевернулся там, куда столько раз загоняли обратно его «призрак».

Воссоединение евреев для меня началось с мевасеретского ульпана. Для бывшего советского человека такое собрание иностранцев – уникальное явление. Справа от меня восседает Даниель. Он из Бразилии, жил в Рио-де-Жанейро. Сразу возникают ассоциации, связанные с Остапом Бендером, которому виделся в мечтах этот чудесный город. Бессмертный Бендер сейчас сидел бы рядом с Даниелем. Возможно, они бы вместе делали пересадку в аэропорту Копенгагена. Интересно, как бы проходила у Остапа ассимиляция в Израиле? А, может быть, он где-то рядом? И нет Ильфа и Петрова, чтобы его проявить?
У Даниеля лицо философа, хотя он программист. Даниель худой, стройный, высокий, лицо очень смуглое, удлинённое, скуластое, обрамлённое чёрной, как смоль жидковатой бородкой, которую он всё время пощипывает своими длинными, как у апостола Павла пальцами. Даниэль одет всегда в чёрный костюм, на голове чёрная бархатная кипа, он религиозный. Приехал в Израиль жить и воспитывать своих детей в еврейских традициях. Ему очень интересно знать причину эмиграции советских евреев: почему у нас так мало детей в семье, почему у «русских» нет интереса к евреям из других стран, почему «русские» всё время говорят о работе, а не изучают спокойно иврит и традиции? Я, как могла, объясняла ему на испанском языке, а он очень старался понять меня на португальском. Что-то прояснилось, потеплели у него глаза при виде «русских» озабоченных лиц.

Слева от меня сидит молодая Аннет. Она из Парижа. Почему-то при виде Аннет я вспоминаю Жанну д’ Арк. Такой мне виделась Орлеанская дева: высокая, статная, с волевыми чертами красивого лица. Аннет очень улыбчивая и добрая. Она привезла из Парижа руки жёсткие, с узловатыми пальцами, необработанными ногтями, руки, привыкшие к физическому труду. Аннету очень украшал изящный, кокетливый замысловатый бантик в причёске, который сразу же выдавал в ней француженку.

С ней мы выясняли языковые проблемы. Она переводила грамматические категории на французский, я – на испанский, и к нашей обоюдной радости мы находили общие латинские корни. Правда, мне приходилось чуть-чуть грассировать и использовать носовой резонатор. Это было очень увлекательное занятие. Оно мешало учить иврит, но снимало душевное напряжение. Я очень благодарна Аннет за эти минуты.

Рядом с Аннет восседал Петрик. Он из Ниццы. Очень остроумный, изящный французский еврей, с чувством юмора и распахнутой душой. Он готов всех пригласить, угостить, помочь, сказать доброе слово. Казалось при знакомстве, что Петрик предприимчив и, наверное, богат. Я была у него дома «на чашечке кофе». Одна комната у них была закрыта, так как в матрацах были обнаружены клопы, которые Петрик со всей семьёй собирали в банку, чтобы поставить её на стол администратору как живое доказательство своей проблемы. Для этого надо иметь французское чувство юмора. Это умение видеть наши общие проблемы через призму юмора – самое большое богатство Петрика. Он объясняет свой переезд в Израиль тем, что несостоятельные евреи во Франции теряют чувство свободы. Свобода – это самое ценное, что может быть у человека, по мнению Петрика. Он согласен пройти через все трудности адаптации, но быть свободным со своей обаятельной женой и очень красивыми тремя девочками. Это слово «Свобода» – «Liberte» у Петрика звучало как-то совсем особенно: благородно, достойно и совсем по-французски – «Свобода духа!». Оно никак не накладывалось на советский, привычный нам, смысл вседозволенности.

Да, евреи из разных стран пришли в один ульпан учить общий язык, чтобы понять и полюбить друг друга.. Так угодно Ему, смешавшему языки в Вавилоне, но теперь собравшему разноязычных евреев и объединившему их единым древнееврейским языком, чтобы они построили общий дом под названием Израиль!

            1991. Мевасерет Цион

            Продолжение следует