Дед и Малыш. Глава 6. Жеребенок

Игорь Поливанов
      Поужинали молча. Посидев немного, он пошел готовиться ко сну. После бессонной ночи и прогулки он чувствовал усталость, хотелось спать. Боль в плече стала слабее, и он надеялся, что в эту ночь, наконец, выспится. Но когда лег, сон пропал. Но теперь уже не болезнь была причиной, из ума не выходила задуманная покупка. Еще не уверенный до конца, что осуществит свою затею, а мысли уносили его далеко в будущее.

      Он думал, как будет заготавливать сено, покупал упряжь, телегу, объезжал подросшего коня. Последнее особых беспокойств не вызывало. Он был уверен, что за два года жеребенок настолько привыкнет, привяжется к нему, что не станет протестовать, сопротивляться, когда он в первый раз наденет на него упряжь, поставит в оглобли. Он вспомнил слова мальчика: «Он хороший, он разрешает мне на него садиться».
      
      Потом он заглянул еще дальше вперед и увидел себя верхом на коне. Он вспомнил свои детские мечты, когда был в детдоме и бегал с Ромкой на конюшню, вспомнил, как мечтал, что когда вырастет, у него будет свой конь и большая серая овчарка, и он поедет на коне путешествовать далеко-далеко. И овчарка обязательно была в его мечтах, наверное, потому что он был маленький и слабый, и она должна была защищать его в его странствиях.
Нет, дальние страны его уже не манили. Не привлекали его ночевки где-нибудь в степи или в лесу, беспорядочное питание, чем придется; еще меньше - перспектива быть застигнутым непогодой в пути. Но неплохо бы было летом верхом съездить на море или перед сном проделать легкую прогулку.

      Он лежал без сна, пока Катюша, просмотрев серию очередного сериала, зашла в их комнату и, раздевшись, легла рядом. Полежав немного, он осторожно протянул руку и положил  на ее живот. Это была разведка боем, и то, что она не скинула его руку, было хорошим знаком.

      - Сегодня на лимане встретил мужика. Продает кобылу с жеребенком.

      - Зачем тебе кобыла? – помедлив, тихо спросила она.

      - Ну, кобыла нам не к чему, а жеребенка можно было бы  купить.

      - А жеребенок тебе зачем?

      - А зачем нам были быки? Так же подержим года два, подрастет, и можно продать, - слукавил дед. – Мы быка за девятьсот гривен сдали, держали два года, а кобылу он продает за тысячу двести. И это нужда заставила срочно избавляться от нее, что кормить нечем, а если б не торопился, подождал, может и за полторы тысячи продал бы.

      - А ты чем кормить будешь?

      - Да прокормлю как-нибудь. Это тебе не корова, которую надо кормить, чтобы она молоко дала. Вон, кукурузу скормлю – куда ее девать? И не дорого просит. Всего триста гривен. Весной месячный поросенок столько стоил, а этому уже полгода.

      - Да делай что хочешь, - не скрывая досады, оборвала разговор Катюша, - тебе вошкаться с ним.

      Хотя слова ее и трудно было воспринять как поддержку, которая укрепила бы его в намерении, но и несогласием нельзя было назвать, и дед таки уснул в этом состоянии неуверенности.

      И на следующий день, положив в карман триста гривен и выйдя за калитку, он про себя решил, что у него еще как минимум сорок минут на размышление, пока он дойдет до хозяина жеребенка, и в течение этого времени в любой момент он может повернуть назад. Что вело его, что толкало его вперед и вперед? За балкой он спросил у встречной женщины, где тут живет мужик, у которого черная кобыла с жеребенком, и когда подошел к калитке, мелькнула, было, мысль, что хозяин может отказаться продать жеребенка без кобылы, или заявит, что он опоздал, что нашелся покупатель, который берет их обеих.

      В этот день мужик был неразговорчив. Выслушав деда, он молча принял деньги, посмотрел на них, и, не считая, сунул в карман.

      - Иди дед, я сам его приведу. Ты его не сможешь довести без матери. Я знаю, где вы живете.

      И дед побрел домой, ощущая пустоту в кармане, где только что лежали деньги, и тяжесть на сердце от предчувствия тех далекоидущих последствий, связанных с этой покупкой.

      - Что, не взял? – встретила его вопросом Катюша.

      - Взял.

      - Где же он?

      - Сказал, сам приведет. Разве его оттащить от матери.

      Дед вытащил из сарая кормушку и поставил ее под стенку. Потом взял серп и сходил на огород, нарезал хорошую вязанку кукурузы. Подумав немного, принес чурку и топор, и, обломав предварительно початки, посек будылку. Высыпав на дно кормушки молодые кочанчики, он прикрыл сверху сечкой. Корова быстро раскусила эту дедову хитрость, и разгребала верхний слой, добывая в первую очередь свое лакомство, и дед после этого давал ей початки отдельно, но этот дурачек сразу не сообразит. Управившись с этим делом, дед походил по двору, не находя себе места, пока не заставил себя присесть на лавочку перед домом, и стал ждать. Ждать пришлось недолго.

      Из-за соседнего дома шагом вышла кобыла с всадником, и дед поспешил им навстречу. У калитки мужик сполз с нее, привязал повод к столбику. Подбежал жеребенок, и, не чувствуя человеческого коварства, дал привязать один конец веревки к ошейнику.

      - Принимай покупку, - сказал мужик, подавая деду второй конец. – Я подожду, пока вы привяжете, а то он такой парень, что может и вырваться.

      Дед напрягся, ожидая сопротивление, но жеребенок послушно пошел за ним. Он успел привязать его к столбику возле кормушки, когда кобыла заржала. Жеребенок отозвался звонким продолжительным ржанием, и заметался на веревке.

      - Ну, ну, малыш, успокойся, - уговаривал его дед, на всякий случай отступив от него на безопасное расстояние.

      Он протянул руку, но жеребенок быстро развернулся и лягнул в его сторону обеими копытцами.

      - Не надо грубить. Хочешь, не хочешь, а тебе придется мириться с моим присутствием. Лучше загляни в кормушку, что тебе дед приготовил.

      Жеребенок дернулся и принялся быстро-быстро стучать копытцем о бетон.

      - Перестань, ты же башмачки свои разобьешь. Ну ладно, ладно, уйду, если я тебе на нервы действую.

      Дед ушел в комнату, посидел за столом и снова вышел. Когда он открыл дверь, жеребенок стоял, опустив голову в кормушку; быстро поднял голову, глянул на деда, сердито топнул копытцем и снова опустил голову в кормушку. Дед подошел, и, улыбаясь, смотрел, как он быстро шевеля губами, выбирал сечку. Ему не терпелось, когда жеребенок доберется. Наконец, до настоящего лакомства, заранее радуясь за него.

      Но вот, с сечкой было покончено, и он поднял голову, посмотрел на деда. Дед заглянул в кормушку, с удивлением увидел, что все початки лежали на дне нетронутыми.

      - Да ты же бедное дите, еще за свою жизнь не пробовал початков, и не знаешь их вкуса, - догадался дед. – Ну, конечно же, кто бы тебя ими угощал. Если они держат корову, то, скорей всего, скармливали корове, а нет – так кобыле, чтоб у нее было молоко для тебя.

      Дед подошел к кормушке, жеребенок отступил, зло поджав уши. Дед взял початок, освободил его от обвертки, и протянул жеребенку.

      - На, бери, попробуй, – и когда он, понюхав, откусил, и начал с жадностью поедать, дед удовлетворенно сказал, - ну вот, дурачек, а ты на деда ножкой топаешь и ушки прижимаешь.

      - А это что такое? – раздался сзади голос Андрея. Андрей был на роботе, и дед не видал, когда он вернулся, не слышал, как подошел.

      - Не видишь – конь, - ответил дед улыбаясь.

      Андрей постоял, разглядывая коня, и протянул:

      - Та-а-ак, ясно. Первые симптомы старческого маразма, - повернулся и ушел в дом.

      Только на следующее утро, когда они сидели за столом, завтракали, после некоторых размышлений по поводу этой неожиданной затеи старика, и последствий ее, не скрывая своего неудовольствия, насмешливо усмехаясь, продолжал начатый накануне монолог:

      - Ну, ты прямо как, какой-нибудь генерал в отставке. Выйдешь после завтрака во двор, подзовешь к себе конюха, и распорядишься: «А ну-ка, выведи мне вороного». Тот выведет – он подойдет, погладит, похлопает по спине, спросит, как ест, и скажет: «Ну ладно, можешь увести». Только предупреждаю, что я тебе его выводить не собираюсь. И сено заготавливать тоже не буду. Ты у меня не спрашивал, хочу я или нет заниматься этой скотиной. Так что не рассчитывай на меня.

      Дед ни чего не ответил. Что тут можно сказать? Андрей прав. Если бы он рассчитывал на его помощь, должен был бы посоветоваться с ним. Но он как-то даже не подумал об этом, не подумал, что может быть случится так, что помощь будет необходима. Ночью проснулся и вдруг вспомнил об этом, и сон отлетел. Он лежал, слушал, как жеребенок стукает копытцами по бетону, его вдруг поразила мысль, что через полтора года ему исполнится семьдесят. Он удивился про себя, что воспринял этот факт, как новость, будто только что узнал об этом. Словно годы незаметно подкрадывались к нему, накапливались, и вдруг обрушились сейчас, придавив своей тяжестью, испугав его. И его болезни – это всего лишь начало, вступление. В любое время более серьезная болезнь может свалить его, уложить в постель, может даже, на больничную койку, и что будет тогда с жеребенком.

      Сердце сжалось от тревоги и жалости: «Бедный ребенок, и эти первые ночи без мамы». Снова вспомнил свою первую ночь без мамы, маленькую спаленку детприемника, залитую лунным светом, как плакал, уткнувшись в подушку, ясно осознав, что остался один, что никогда уже не увидит маму. И вдруг, с поразительной ясностью представил, что должен чувствовать в это время это маленькое существо – лошадиный ребенок. Словно его душа вышла из его дряхлого тела, проникла через стены, и выплыв наружу, вошла в несчастное, по его вине, животное. Он словно видел его глазами этот чужой двор, погруженный в ночной мрак, эти строения, за углами каждого из них прячутся страшные существа, подстерегая его. Их тени шевелятся, выглядывают изо всех закоулков, готовые в любой момент наброситься на него.

      И не было рядом мамы. Такой большой, сильной, спокойной, уверенной в своей силе. Он больше не чувствовал ее спасительной близости, тепла ее большого тела, не слышал запаха ее, и он только теперь понял, почувствовал всем своим существом, как он мал, слаб, беспомощен. Бедное дите. Потом он представил себе, если он заболеет и будет лежать и мучиться, что жеребенок не кормлен, или еще страшней от мысли, что вот-вот приедут мясники за ним.

      Он вспомнил слова Экзюпери: «Мы ответственны за тех, кого мы приручили». Почему-то он не вспомнил, не подумал об этом, когда решил взять его, и теперь заранее чувствовал  всю тягость вины своей за все, что может случиться с ним. Он, старый дурак, эгоист, думал только о себе, думал, как поправить свое здоровье, продлить свою жизнь.

       Продолжение следует...