Февраль. Второе число. 1979 год. Мы с сестрой стоим на пороге кабинета директора детского дома. Уютное, красивое помещение, ничем не похожее на наш дом.
За столом улыбчивая, совсем нестрашная женщина. Я думаю, что с этой тётей придётся теперь жить, и немного успокаиваюсь.
Взрослые разговаривают, обсуждают какие–то вопросы и ведут нас в отряд. Вернее, только меня - Таня вдруг куда-то пропала. Испуганно озираюсь - как бы самой не потеряться…
Длинный коридор с чередой комнат, огромные дорожки по всей его длине. Из бесконечного ряда дверей выглядывают дети - разного возраста и пола. Мне очень не хочется с ними знакомиться, поэтому я стараюсь не смотреть в сторону воспитанников, но один мальчик всё-таки приковывает мой взгляд. Он идёт навстречу, немного пошатываясь, и кажется великаном (для семилетней пигалицы весь мир огромен). Я решаю, что из-за высокого роста парня плохо держат ноги - того и гляди, подломятся. Потом я привыкну к его, в общем-то, обычной походке. А в тот момент прижимаюсь к стене, чтобы в случае чего не пострадать. Великан благополучно проходит мимо. Слава Богу, на сегодня всё обошлось и можно дышать дальше. Примерно полгода я буду сторониться добродушного Игоря.
По пути в комнату, в которой мне предстоит жить, выясняется, что принимает нас заместитель, а директор будет через неделю. Видимо, судьба как могла, смягчала происходившее, но сейчас мне это неведомо, меня волнует только одно - я не могу справиться с нарастающим желанием убежать и чувством, какого–то животного страха.
Хочу уцепиться за руку тёти и не смею. В таком состоянии вхожу в спальню. Там оглушающе весело. Навстречу летит вертящийся клубок, и, с визгом, рассыпается, при нашем появлении. В комнате стоит штук десять кроватей - среди них теперь будет и моя. Где же сестра? Я привыкла присматривать за Таней и чувствую острую необходимость её присутствия. Кто-то объясняет, что теперь мы будем жить отдельно. Час от часу не легче! Мне здесь окончательно не нравится - я хочу домой!!! Но путь к отступлению отрезан: кровать показана, а вещи поставлены. Через пару минут они станут общими.
Родственники прощаются и уходят. Сажусь на краешек матраса и не знаю, что делать дальше. Эта проблема быстро решится: в течение десяти лет мне будут говорить, что делать и как жить. Моё мнение исчезнет на долгие годы. В комнату всё время кто-то заглядывает: как же - событие – новенькую привезли! С ужасом понимаю, что теперь постоянно буду на виду, и газетный домик остался в прошлом.
Часто, бывших воспитанников осуждают за то, что они рассказывают о детдомовской жизни только плохое, как будто ничего другого не происходило. Случалось, конечно, и хорошее, но, каким бы замечательным не был детдом – он всё равно не станет настоящим домом. Детский дом, в который были привезены мы с сестрой, видимо, являлся образцом для других подобных заведений. Тётя постаралась подыскать лучший. Всё было построено на трудовом воспитании и давало, несомненно, положительный эффект: дети сами убирали помещения, накрывали в столовой, мыли посуду, доили коров, растили овец, свиней, телят, кроликов, куриц и прочих домашних животных. Один огород чего стоил. На каждое время года находилась своя сезонная работа; иногда она успешно отнимала у нас каникулы. Особенно незабываемы были весенние и летние.
Ежедневные трудовые задания сделали из меня трудоголика. Это очень помогает выживать в наше капиталистическое время, а тогда я проклинала копку картошки, которой мы посвящали весь сентябрь, с утра и до вечера, независимо от погоды. Не стал исключением и мой день рождения. Меня угораздило родиться в сентябре, и, поэтому, я проводила его, из года в год, в известной позе из анекдота про дачников. Правда, один раз лил сильный дождь и, вместо поля, мы пошли в школу, можно считать это приятным воспоминанием. А самый лучший день рождения в детдоме выпал на воскресенье.
Нас оказалось трое, появившихся на свет 8 числа. За ужином, перед счастливой троицей, поставили целый праздничный арбуз. Это означало пир, но почему-то угощение никак не елось. Думаю, из-за того, что примерно двести глаз контролировали каждое наше движение. Всем остальным достался только положенный ломтик.
Позже я поняла, за что перестала любить зиму.За 23 февраля. И кто только придумал эту Зарницу? Когда старшие скидывают малышню со снежной горы с такой яростью, как будто мы действительно враги и сейчас отнимем у них самое дорогое – знамя!
Патриотическую игру, конечно, можно было пережить. Слететь разок с крутого склона; нахлебаться снега в рот, нос и уши, набрать его в валенки, за шиворот и, с видом побеждённого и чувством выполненного долга, закончить классовую борьбу. Но смотр строя и песни досаждал основательно… Для того чтобы победить в нём и затем достойно выступить в клубе перед односельчанами, нас, в наше такое короткое личное время, гоняли строем по коридору и учили делать повороты на ходу и не только, с песней и без.
Вариаций было много - весь февраль, от ужина и до отбоя, мы маршировали, пели, кричали троекратное УРА, чеканили шаг и учились делать пилотки. Приобретённому в этих учениях мастерству может позавидовать Президентский полк. Теперь жду, когда же всё это пригодится мне в жизни.
Что ж, на дворе стоял февраль, и первый шок был испытан мной именно от импровизированных занятий на плацу. Я, хоть и слыла ребёнком сообразительным, но с ходу освоить военное мастерство не получилось, поэтому на меня тут же повысили голос. Надо сказать, что дома нас с сестрой ругали редко, без ора и по делу. Родители, к тому времени, разучились жить по-человечески и не особо интересовались детскими шалостями, а бабушка считала любую ругань грехом, поэтому обходилась поучительными разговорами, которых мне вполне хватало - я была адекватным ребенком.
А тут, вдруг, на меня заорали за то, что я, при всём старании, ну, никак не могла сделать. Это был круговой разворот на ходу. Я замыкала колонну и не успевала поворачиваться одновременно со всеми, потому что внезапно оказывалась в её начале, отчего сразу впадала в ступор.
Из-за меня страдал весь отряд. Нас гоняли по коридору туда–обратно, склоняя мою несчастную фамилию, а я сбивалась всё больше и больше.
Кошмар!!!
Нет… Выяснилось, что это ещё не кошмар… Он начался, после того, как отряд отпустили.
Иван–болван.
Звучащее ранее прозвище носило всего лишь характер словесной игры с фамилией – обязательное условие для новичков. Получалось, что теперь кличка обрела смысл.
Первый комплекс я заработала.
Счёт был открыт.