В этой войне нет проигравших

Время подвести некий итог, который был бы очень полезен, если бы не его очевидность и то, что никогда с души не слезет. Остается на ней клеймом или горбом, таящим в себе неслучайные тайны, строя, тем не менее, цепь случайностей, дабы показать всем величие знания, Его замысла и мудрость тех, кто достиг края. Они говорят мне ежедневно, расходясь во мнениях, что нужно двигаться вправо-влево, усмирять желания, оказывать давление. Их влияние ничтожно, но они глас для многих, и миллиарды очей готовы поверить, что у них убогих есть связка ключей, в которой найдется ключ от той самой двери, в которую должен войти каждый, испытать то бесконечное блаженство, когда можно скинуть вериги и раствориться в абсолюте не испытав вкуса поражения жизнью. Но путь сей, не отягощенный желаниями, представляющий желания лишь вымыслом, переплетается с дорогой сострадания, исполненной тайным смыслом. В руках у прошедших пески времени, время смеется над ними из поколения в поколение и чья-то длань из века в век, заставляет преклонить колени перед единосущным, перед единобезвременным. Мое послание древним народам, вышедшим в двадцать первый век без Бога, со скарбом желаний стать лучше, утонет в потоках Стикса ревущих. Хранитель душ усмехнется, прочитав несколько первых строк, поднимет якорь, отдаст швартовы, пропоет дивный слог, оглушив всех окрест, не желая видеть Голгофский крест и распятых мучеников на нем – прикосновения новой культуры облизывают тела огнем. Вместо криков упавших вниз, крики упавших вверх, с незадачливым видом, нежеланием всех ловить, в моей съемной комнате приютилась смерть. Она умеет заваривать крепкий чай, у нее всегда полно сигарет, рядом с ней очень трудно заскучать и когда наступает лето, в окна проникает изумрудный свет, она начинает петь об этом. Напоминает каждую субботу, что колокол звонит по павшим и, собираясь в воскресенье на охоту, варит овсяную кашу. Вечером приходит, расставляет фигуры на шахматной доске, клянет за что-то Хранителя. На белом песке, в тысяче миль отсюда, умирает древний народ от поцелуя Иуды. И в каждом сне, я открываю дверь ключом. Я прохожу той дорогой, которой некогда шел кто-то другой и ни о чем не могу думать, ни о чем не могу писать, пока свет не исчезнет и не воцарится тьма, ибо каждое слово – это шрам, напоминающий о себе болью при полной луне. Каждое слово – это напоминание мне, что нет ничего другого, и что нам не победить. Хоть в этой войне и нет проигравших, но нет и способных жить. Страшно.