Я стоял посередине озера Тараскуль. Его огромная снежная чаша была накрыта куполом ночного звёздного неба с лунным диском в зените, настолько ярко сияющим, что магнетический свет, проходя через морозную атмосферу, вызывал лёгкое таинственное потрескивание. Сосны и кустарники, окаймляющие озеро, сверкали серебром, дышали холодом и мистикой. Слева возвышался громадный корпус санатория, похожий своими размерами и многочисленными огнями на «Титаник».
Между мною и ночным светилом не было никакой преграды. Луну называют волчьим солнышком. А я всегда чувствовал себя волком, только не серым, а белым, и поэтому наше взаимное созерцание было похоже на диалог, а не на одностороннее завывание.
«Все говорят: нет правды на земле. Но правды нети выше», – утверждал пушкинский Сальери.
А где это – выше? Может быть ты знаешь, хранительница ночных тайн? Ты много повидала и наверное помнишь, как бесконечно давно я шёл такой же ночью по улице северного городка с экзотическим названием Ханты-Мансийск. Под твоим колдовским светом сугробы переливались миллионами бриллиантов. Из уличного репродуктора лилась песня: «Ой, рябина, рябинушка, что взгрустнула ты?»… В окнах светились оранжевые абажуры с кисточками, а на душе был избыток счастья, поскольку было мне 10 лет и будущее казалось бесконечным, как это небо в алмазах.
Но вот я стою ныне в кратере замёрзшего озера, гляжу на тебя, Луна, и вижу, что ты такая же, прекрасная и юная, а я подошёл по скрипящему под ногами снегу к вечности. За всю жизнь я не удосужился узнать названия звёзд, окружающих тебя, и уже не узнаю никогда, и многого ещё я не узнаю и не пойму. Судя по опыту отцов и своему опыту, вопрос о смысле нашей жизни останется открытым.
— Я полюбила тебя с первого взгляда, – слышу телепатический лунный шёпот, – с первого твоего появления в подлунном мире. Выходя из-за горизонта, мечтала встретиться с тобою взглядом, и была счастлива, когда это происходило. И даже немного завидовала тебе, поскольку всегда жила чужим отражённым светом, а ты – своим собственным.
— Да, но ты была, есть и будешь, а меня не было раньше и не будет потом, – восклицаю я, – две секунды моей космической жизни подходят к концу.
— Наша платоническая любовь конечна, – слышу исчезающие, как лёгкая изморозь слова, – мне будет не хватать тебя….
Мы помолчали. Я почувствовал холод, одиночество и взглянув ещё раз в лицо небесной красавице, поспешил восвояси, повторяя про себя, что дух вечен, а душа бессмертна, хотя и не верил в это.