Рыбалка стала первой моей страстью и захватила меня практически целиком. Произошло это благодаря моему деду, страстному любителю природы, способному часами рассказывать о лесе, рыбе и грибах. Первых двух окуней я поймал под его руководством в пять лет. Ощущение бьющейся в руках удочки сначала парализовало меня, а затем вызвало неудержимое желание борьбы и победы. Со временем я стал считать, и не без основания, что именно рыбалка во многом сформировала мой характер, приучив к терпению, способности анализировать постоянно меняющуюся ситуацию и желанию непременно добиться успеха. Дед поощрял меня, открывая передо мной тонкости изготовления снастей, повадки рыбы и другие необходимые для настоящего рыбака вещи. Особенно часто дед начал брать меня и брата в лес после преждевременной смерти нашего отца, став для нас единственным мужчиной и наставником.
Взросление мое проходило под сенью рыбалки и мыслей о ней. В десять лет я освоил подледный лов, сам паял блесенки, рубил лунки и часами мерз на льду нашего городского пруда, пытаясь поймать эту капризную и хитрую рыбу. Улов мой, как правило ограничивался несколькими окуньками и сорожками размером с огрызок карандаша. Крупная рыба упорно обходила мои снасти стороной.
Первую свою большую (можно сказать и крупную, но большая звучит круче) рыбу я поймал в двенадцать лет. Призошло это в одном месте, носящем название Антоновское и неизвестное больше ничем, кроме очаровательной природы. Река, протекающая там, была много десятилетий назад обезображена проходившей здесь драгой, но со временем уродливые горы по берегам заросли лесом и местность приняла очень приятный вид. Сама река была разделена на множество маленьких, но глубоких прудов, соединенных между собой основным руслом, похожим в жаркое время на маленький ручей. Самый большой пруд был образован земляной дамбой, в центре которой торчали во все стороны деревянные остатки плотины. Ниже плотины река образовала огромный глубокий омут, который всем своим видом обещал пришедшему к нему рыбаку чудесную рыбалку. Добраться до этого места из города можно было по старой узкоколейке. Впервые нас с братом привез туда дед и с тех пор мы часто бывали там, ловя пескарей на перекатах и собирая грибы в сосновом бору. Но в то лето дед заболел и поездки наши с ним закончились. Естественно, что одному мне дорога туда была заказана, но я изыскивал любую возможность, чтобы попасть в так любимое мной место.
Удача пришла ко мне одним июльским днем между обязательными месячными ссылками в пионерлагерь с назидательным названием «Павлик Морозов». Сосед с нижнего этажа дядя Паша и его сын Серега, с которым я поддерживал дружеские отношения, собрались на рыбалку и я уговорил их поехать в Антоновское, естественно вместе со мной. Маму удалось уломать довольно быстро и на следующее утро мы были уже на месте, заняв самое лучшее – по нашим представлениям – место на берегу омута. И вот уже черви насажены, удочки раскинуты и спущен в воду садок для рыбы – а клева нет как нет.
-Ну так что, Санек, - спросил дядя Паша, посмотрев на солнце, которое неумолимо подползало к зениту. – Где рыба-то обещанная? Эта, что ли? – и он ткнул носком сапога в садок, где тихо плавали кверху брюхом две густерки и растопырился микроскопический ерш.
Я почувствовал себя Паниковским, сидящим на берегу моря рядом с допиливающим гирю Шурой Балагановым. Взяв свою удочку и полотняный мешок, который выполнял у меня роль садка, я медленно побрел к плотине. Встав рядом с черным от старости деревянным желобом, по которому переливаясь на солнце мчались струи воды, я стал забрасывать удочку в маленький водоворот, тихонько крутящий клочки пены и мусор возле главного течения. Промахав так безрезультатно минут пятнадцать, я обратил внимание на длинные пучки светло-зеленой травы на стенках желоба. Надо сказать, что, будучи истинным рыболовом, я очень любил читать выпуски популярного в те годы альманаха «Рыболов-спортсмен», ради которых даже записался в городскую публичную библиотеку. Почерпнутые там знания я регулярно пытался проверить на практике, но, как правило, неудачно, что служило для моего брата и наших друзей поводом для шуток и приколов.
Так было и в этот раз. Вспомнив один рассказ о том, что в жаркий день плотва иногда ловится на траву, я оторвал кусочек длинных и мягких, как пух, водорослей, сделал из них косичку, привязал к крючку и быстро, чтобы никто не заметил, забросил удочку в водоворот. Поплавок, покачиваясь, двигался к центру воронки и вдруг исчез. Я дернул удочку, короткая борьба – и в руках у меня была очень приличная по моим пацанским представлениям сорожка. Вдохновленный первым успехом, я снова оторвал кусочек травы, на этот раз побольше, сделал косичку и, обмотав ей крючок, снова забросил удочку в сторону водоворота. Однако торопливость моя сыграла свою роль и поплавок упал прямо на главную струю. Подтягивая его так, чтобы он оказался вблизи вожделенной воронки, я вдруг ощутил сильный удар и удочка чуть не выскочила из моих рук. Я не помню, сколько времени я удерживал рвущееся из рук удилище, но вдруг рывки ослабли и я увидел огромный (как мне тогда показалось) серебряный бок рыбы.
-Лещ, лещ! – завопил кто-то и боковым зрением я увидел нескольких рыбаков, спешащих ко мне вдоль омута. Подтащив рыбу поближе, я, повинуясь какому-то инстинкту, вошел в воду, крепко вцепился свободной рукой в жабры и почти на карачках выполз на берег. Бросив удочку я обеими руками поднял брусковатое тело и громко заорал на весь омут:
-Я поймал ее, поймал!!
-Молодец, пацан, - услышал я голос подошедшего пожилого рыбака в выцветшей плащ-палатке. – Лихо ты ее руками-то, не испугался, что на крючок напорешься.
Я повернулся к нему, но смысл его слов не доходил до меня. То чувство восторга и победы, которое билось во мне, не нуждалось в одобрении.
-Ты смотри, да это не лещ! – удивленно произнес еще один подошедший рыбак.
-Сорога это, но здоровая какая, я и не видал таких. Прямо королева, - произнес пожилой, качая головой в офицерской фуражке без кокарды.
-Язь это, я таких на Волге ловил, - вмешался в разговор третий, в черном ватнике, закуривая папиросу.
-Что ты мне рассказываешь, какой еще язь, у язя глаза другие, - возразил ему первый рыбак и тоже вытащил папиросы.
Придя в себя, я аккуратно отцепил крючок и прижимая к себе сорогу, засунул ее в свой мешок. Потом нарвал осоки, как меня учил дед, и переложил ей рыбу.
-На что клюнула, пацан, - на минуту прервав беседу, спросил меня пожилой рыбак.
-На траву, вон, которая на сваях тут, - и я сорвал пучок травы, вьющейся в потоке воды вдоль желоба. Все дружно замолчали и уставились на меня, а подбежавший Серега хихикнул и покрутил пальцем у виска.
Обиженный такой реакцией, я сделал косичку из травы, намотал ее на крючок и под неодобрительными взглядами рыбаков забросил удочку на течение. Поплавок запрыгал по волнам, расходившимся от струи и вдруг снова исчез. Я дернул удочку и снова почувствал, как ее тянет в глубину. Снова борьба – и в руках у меня билась очень приличная сорожка. Дружное «Ох ты, блин!!» сменилось топотом тяжелых сапог. Рыбаки дружно понеслись к своим удочкам и через пару минут все уже были возле меня, срывая пучки нежной травы и забрасывая удочки в бурный поток. Даже дядя Паша, до этого выдерживавший характер на своем месте, поднялся, солидно переступая болотными сапогами подошел поближе и тоже стал ловить на траву, которую ему подтаскивал суетившийся вокруг Серега.
Но видимо это был мой день, потому что на одну их сорожку я вытаскивал две или три, а они только матерились после каждой поклевки, выдеркивая пустые удочки и снова наматывая на крючки траву заскорузлыми пальцами. Наконец пожилой не выдержал и подошел ко мне.
-А ну, пацан, покажи удочку! – и, взяв удилище из моих рук, через минуту удивленно произнес: - Мужики, да у него заглотыш! Да еще кривой какой-то!
Крючок у меня был действительно особенный, маленький, кованный, с кривым жалом и коротким цевьем. Мне подарил его дед, а ему он достался от его приятеля-кузнеца, мастера своего дела.
-У кого-нибудь есть заглотышы? – пожилой повернулся к приятелям, но все огорченно покачали головами.
-Понятно, что мы вытащить ничего не можем. У меня вон пятый номер стоит, на червя, и цевье длинное. Так трава эта долбанная и не держится совсем! – пожаловался второй, в ватнике и снова полез за папиросой.
Солнце поднялось еще выше и рыба, напуганная тенями рыбаков, падающими в прозрачную воду, ушла в глубину омута. Когда все стали собираться на прибывающий через пятнадцать минут мотовоз, ко мне подошел Серега и, постоянно оглядываясь на отца, произнес:
-Слышь, Сашок, куда тебе столько, дай нам, тебя бы одного сроду мать не отпустила, а так поехал, наловил вот.
Я посмотрел на него, потом на дядю Пашу, медленно сворачивающего свои роскошные снасти, достал мою королеву-сорогу из мешка и протянул его Сереге.
-На, бери все, только траву не выбрасывай.
Серега схватил мешок, быстро пересыпал всю рыбу в садок и, ухмыльнувшись, бросил мешок мне под ноги с видом наперсточника, которому удалось развести глупого лоха.
До самого дома мы не обмолвились и словом. Я понимал, что это моя последняя поездка с Серегой и его отцом.
Только возле нашего дома Серега подошел ко мне и, приблизив свое лицо к моему, произнес:
-Ты смотри, не говори никому, что нам рыбу дал!
-Не бойся, не скажу.
-Да тебе и не поверит никто. У меня батя знаешь какой рыбак! – вдруг крикнул он, повернулся и заскочил вслед за отцом в открытую дверь подъезда. Но я уже забыл о них, потому что держал в руках и гордо показывал своему брату и другим подбежавшим пацанам свое серебряное сокровище. После продолжительных охов и зависливых вздохов я зашел в нашу квартиру, где тоже получил заслуженную долю восхищения, но тут же пресек все попытки приготовить мою рыбу, поскольку уже имел четкий план относительно ее будущего.
На следующее утро я встал, взял свое сокровище из холодильника и поехал к деду и бабушке, живших в коммуналке на другом конце города. Дед уже почти не вставал и я, сидя у его кровати и возбужденно размахивая руками, рассказывал, как я поймал свою первую большую рыбу. Потом бабушка пожарила ее на кухне и мы все дружно пообедали. Дед не переставая нахваливал вкусную рыбу а потом вдруг заплакал и стал гладить меня по голове. От неожиданности я смутился и стал быстро собираться, вспомнив, что на следующий день мы должны были с братом ехать на третью смену, а у меня еще была не сделана куча дел.
Дед умер через три месяца и эта была вторая наша с братом потеря близкого человека за неполные двенадцать лет нашей пацанской жизни.
Сейчас, почти через полвека, когда жизнь уже давно не кажется такой бесконечной, я иногда думаю о том, что, когда придет мое время и моя душа покинет уже ненужное тело, она полетит туда, где ждет ее душа моего деда над быстрыми струями воды, текущей по черным желобам старой плотины...