Детства милые виденья в творчестве Пушкина
Очерк-антология
Иллюстрация: Анастасия Шухова. 12 лет. Юный Пушкин в Захарове.
Публикация(в немного сокращённом варианте за счёт цитат): Хозяева и гости усадьбы Вязёмы.Материалы XVIII Голицынских чтений 21-22 января 2012 г. - М.: "Мелихово", ГИЛМЗ А.С.Пушкина, 2012. С.413-431.
Впечатления детства памятны и значимы для любого человека, они лежат в самой глубинной основе его мировоззрения, черт характера. Влияние этих впечатлений на творческую личность проявляется особенно ярко, и Пушкин здесь не исключение. «Детства милые виденья» давали не раз пищу для его поэтического воображения.
Как поэт Пушкин стал известен после публичного экзамена в Лицее 8 января 1815 года, когда в присутствии Г.Р. Державина с большим успехом прочёл своё стихотворение «Воспоминания в Царском Селе». Касаясь темы Отечественной войны 1812 года, юный автор с большой любовью пишет о Москве, где прошли его детские годы:
Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
Не зная горести и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принес я мщенья вам и жизни;
Вотще лишь гневом дух пылал!..
Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни;
Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей,
Всё пламень истребил. Венцы затмились башен,
Чертоги пали богачей.
И там, где роскошь обитала
В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал и липа трепетала,
Там ныне угли, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней нощи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:
Всё мертво, всё молчит.
Помимо общей характеристики своего детства как «зари цветущих лет», «часов беспечности золотых», поэт на основе детских впечатлений создаёт незабываемый образ своей родной «Москвы стоглавой» с чертогами богачей, кремлёвскими башнями, садами, парками, оранжереями, большая часть которых погибла в пожаре 1812 года.
Это замечательное стихотворение стало первой публикацией, подписанной настоящим именем Александра Пушкина (журнал «Русский музеум», 1815, № 4). Написано оно в октябре-декабре 1814 года. В этот год и вообще во время учёбы в Лицее юный Пушкин довольно часто обращается к впечатлениям своего детства. До 1816 года он практически безотлучно находился в Царском Селе. Семья его переехала из разорённой Москвы в Петербург. Родители, дядя Василий Львович и сестра Ольга стали посещать его в Царском Селе, но часто этого делать не полагалось. Пушкин скучал, конечно, по родным, и особенно по Ольге. С нею он 11 детских лет был неразлучен и очень дружен, несмотря на обычные для детей мелкие ссоры и споры, которые к 1814 году давно забылись. Сочиняя стихотворное послание «К сестре», поэт мысленно переносится в её комнату, где ещё не бывал:
Тайком взошед в диванну,
Хоть помощью пера,
О, как тебя застану,
Любезная сестра?
Чем сердце занимаешь
Вечернею порой?
Жан-Жака ли читаешь,
Жанлиса ль пред тобой?
Иль с резвым Гамильтоном
Смеешься всей душой?
Иль с Греем и Томсоном
Ты пренеслась мечтой
В поля, где от дубравы
В дол веет ветерок,
И шепчет лес кудрявый,
И мчится величавый
С вершины гор поток?
Иль моську престарелу,
В подушках поседелу,
Окутав в длинну шаль
И с нежностью лелея,
Ты к ней зовешь Морфея?
Иль смотришь в темну даль
Задумчивой Светланой
Над шумною Невой?
Иль звучным фортепьяно
Под беглою рукой
Моцарта оживляешь?
Иль тоны повторяешь
Пиччини и Рамо?..
Здесь явно проступают детские впечатления Пушкина от общения с сестрой Ольгой, на основе которых обрисовываются её возможные занятия и круг чтения: французская писательница Жанлис, французские писатели Гамильтон и Жан-Жак Руссо, английские поэты Грэй и Томпсон, «певец Людмилы» Жуковский и он же автор баллады «Светлана». Ольгу в этом стихотворении поэт называет «подругой весны моей златой».
В 1815 году, оставаясь летом в Царском Селе, Пушкин пишет стихотворное послание «К Юдину», своему лицейскому товарищу. Он мысленно переносится в подмосковное имение Захарово, где провёл детские годы, и воображает себя снова там, в родной обстановке, уже не ребёнком, а юношей:
О, если бы когда-нибудь
Сбылись поэта сновиденья!
Ужель отрад уединенья
Ему вкушать не суждено?
Мне видится мое селенье,
Мое Захарово; оно
С заборами в реке волнистой,
С мостом и рощею тенистой
Зерцалом вод отражено.
На холме домик мой; с балкона
Могу сойти в веселый сад,
Где вместе Флора и Помона
Цветы с плодами мне дарят,
Где старых кленов темный ряд
Возносится до небосклона,
И глухо тополы шумят.
Туда зарею поспешаю
С смиренным заступом в руках,
В лугах тропинку извиваю,
Тюльпан и розу поливаю —
И счастлив в утренних трудах;
Вот здесь под дубом наклоненным
С Горацием и Лафонтеном
В приятных погружен мечтах.
Вблизи ручей шумит и скачет,
И мчится в влажных берегах,
И светлый ток с досадой прячет
В соседних рощах и лугах.
Но вот уж полдень.— В светлой зале
Весельем круглый стол накрыт;
Хлеб-соль на чистом покрывале,
Дымятся щи, вино в бокале,
И щука в скатерти лежит.
Соседи шумною толпою
Взошли, прервали тишину,
Садятся; чаш внимаем звону:
Все хвалят Вакха и Помону
И с ними красную весну...
Удивительно точно описывает юный Пушкин захаровские реалии, следы которых сохранилась и по сей день. Поэт воображает романтическую встречу со своей ранней любовью, но миленькая девочка, в которую он был влюблён мальчиком, превращается в прекрасную девушку. Имя её в рукописи утаено, но пушкиноведы полагают, что речь почти наверняка идёт о Софье Сушковой:
Доселе в резвости беспечной
Брели по розам дни мои;
В невинной ясности сердечной
Не знал мучений я любви,
Но быстро день за днем умчался;
Где ж детства ранние следы?
Прелестный возраст миновался,
Увяли первые цветы!
Уж сердце в радости не бьется
При милом виде мотылька,
Что в воздухе кружит и вьется
С дыханьем тихим ветерка,
И в беспокойстве непонятном
Пылаю, тлею, кровь горит,
И всё языком, сердцу внятным,
О нежной страсти говорит...
Подруга возраста златого,
Подруга красных детских лет,
Тебя ли вижу, взоров свет,
Друг сердца, милая <Сушкова>?
Везде со мною образ твой,
Везде со мною призрак милый:
Во тьме полуночи унылой,
В часы денницы золотой.
То на конце аллеи темной
Вечерней, тихою порой,
Одну, в задумчивости томной,
Тебя я вижу пред собой,
Твой шалью стан не покровенный,
Твой взор, на груди потупленный,
В щеках любви стыдливый цвет.
Всё тихо; брезжит лунный свет;
Нахмурясь топол шевелится,
Уж сумрак тусклой пеленой
На холмы дальние ложится,
И завес рощицы струится
Над тихо спящею волной,
Осеребренною луной.
Одна ты в рощице со мною,
На костыли мои склонясь,
Стоишь под ивою густою;
И ветер сумраков, резвясь,
На снежну грудь прохладой дует,
Играет локоном власов
И ногу стройную рисует
Сквозь белоснежный твой покров...
То часом полночи глубоким,
Пред теремом твоим высоким,
Угрюмой зимнею порой,
Я жду красавицу драгую —
Готовы сани; мрак густой;
Всё спит, один лишь я тоскую,
Зову часов ленивый бой...
И шорох чудится глухой,
И вот уж шёпот слышу сладкий,—
С крыльца прелестная сошла,
Чуть-чуть дыша; идет украдкой,
И дева друга обняла.
Помчались кони, вдаль пустились,
По ветру гривы распустились,
Несутся в снежной глубине,
Прижалась робко ты ко мне,
Чуть-чуть дыша, мы обомлели,
В восторгах чувства онемели...
Но что! мечтанья отлетели!
Увы! я счастлив был во сне...
Другое стихотворное послание «Городок», написанное тоже в 1815 году, не обращено к какому-то конкретному лицу. Большая часть послания посвящена шутливому «разбору» произведений, стоящих на книжной полке автора. Вот некоторые из них:
Питомцы юных граций —
С Державиным потом
Чувствительный Гораций
Является вдвоем.
И ты, певец любезный,
Поэзией прелестной
Сердца привлекший в плен,
Ты здесь, лентяй беспечный,
Мудрец простосердечный,
Ванюша Лафонтен!
Весьма популярный в России французский поэт и баснописец Жан де Лафонтен у юного Пушкина становится обрусевшим Ванюшей: его сюжеты часто использовались русскими авторами. Лафонтена и Горация во французском переводе поэт читал ещё в детстве, как и «Опасного соседа» В.Л. Пушкина, который в стихотворении выступает «певцом Буянова», главного героя своей поэмы.
В «Городке» важна и другая сюжетная линия, связанная с жизнью на лоне природы вдалеке от шумных столиц:
Философом ленивым,
От шума вдалеке,
Живу я в городке,
Безвестностью счастливом.
Я нанял светлый дом
С диваном, с камельком;
Три комнатки простые —
В них злата, бронзы нет,
И ткани выписные
Не кроют их паркет.
Окошки в сад веселый,
Где липы престарелы
С черемухой цветут;
Где мне в часы полдневны
Березок своды темны
Прохладну сень дают;
Где ландыш белоснежный
Сплелся с фиалкой нежной
И быстрый ручеек,
В струях неся цветок,
Невидимый для взора,
Лепечет у забора.
<…>
Когда же на закате
Последний луч зари
Потонет в ярком злате,
И светлые цари
Смеркающейся ночи
Плывут по небесам,
И тихо дремлют рощи,
И шорох по лесам,
Мой гений невидимкой
Летает надо мной;
И я в тиши ночной
Сливаю голос свой
С пастушьею волынкой.
<…>
Люблю я в летний день
Бродить один с тоскою,
Встречать вечерню тень
Над тихою рекою
И с сладостной слезою
В даль сумрачну смотреть;
Люблю с моим Мароном
Под ясным небосклоном
Близ озера сидеть,
Где лебедь белоснежный,
Оставя злак прибрежный,
Любви и неги полн,
С подругою своею,
Закинув гордо шею,
Плывет во злате волн.
Здесь соединяются впечатления поэта, полученные в Захарове и Вязёмах (скромный домик, лесные пейзажи, ручеёк, река) в детстве, и позднее в Царском Селе (озеро с лебедями).
В 1816 году в лицейской редакции стихотворения «К Дельвигу» Пушкин с поэтическим благоговением пишет о своём детстве, которое представляется ему счастливым и прекрасным:
В младенчестве моем я чувствовать умел,
Всё жизнью вкруг меня дышало,
Всё резвый ум обворожало,
И первую черту я быстро пролетел.
С какою тихою красою
Минуты детства протекли;
Хвала, о боги! вам, вы мощною рукою
От ярых гроз мирских невинность отвели,
И были дни мои посвящены покою.
С памятью детства в стихах Пушкина неразрывно связаны образы бабушки Марии Алексеевны Ганнибал и няни Арины Родионовны, которые рассказывали ему сказки и страшные истории. В тетради поэта сохранилось стихотворение «Сон», написанное в 1816 году. Воспоминания погружают юного автора в чудесный сон, навеянный сказаниями няни и бабушки:
…Но детских лет люблю воспоминанье.
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шёпотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы...
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночник из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушкин чепец
И длинный рот, где зуба два стучало,—
Всё в душу страх невольный поселяло.
Я трепетал — и тихо наконец
Томленье сна на очи упадало.
Тогда толпой с лазурной высоты
На ложе роз крылатые мечты,
Волшебники, волшебницы слетали,
Обманами мой сон обворожали.
Терялся я в порыве сладких дум;
В глуши лесной, средь муромских пустыней
Встречал лихих Полканов и Добрыней,
И в вымыслах носился юный ум...
Мамушкой поэт называл няню Арину Родионовну, а «драгой антик, прабабушкин чепец» ассоциируются, конечно, с бабушкой М.А. Ганнибал.
Обладая прекрасной памятью, к упомянутым в стихотворении «подвигам Бовы» Пушкин обращался в своём творчестве не раз. Ещё в 1814 году он начал писать поэму «Бова» белым стихом со стилизацией под народный сказ, но не окончил её. По ходу сюжета, как и в сказке, царь Дадон, узурпировавший власть и посадивший неповинного маленького Бову в темницу, созывает «совет бородачей», чтобы решить, что делать с подросшим королевичем-богатырём:
«Вам известно,— продолжал Дадон, —
Что искусством и неправдою
Я достиг престола шаткого
Бендокира Слабоумного,
Сочетался с Милитрисою,
Милой женкой Бендокировой,
И в темницу посадил Бову,
Принца крови, сына царского.
Легче, легче захватить было
Слабоумного златой венец,
Чем, надев венец на голову,
За собою удержать его.
Вот уже народ бессмысленный,
Ходя в праздники по улицам,
Меж собой не раз говаривал:
Дай Бог помочь королевичу.
Ведь Бова уже не маленький,
Не в отца своей головушкой,
Нужды нет, что за решеткою,
Он опасен моим замыслам.
Что мне делать с ним? скажите мне,
Не оставить ли в тюрьме его?»
Далее поэт повествует о том, что «совет бородачей» принимает решение расправиться с Бовой, но призрак его отца Бендокира (в оригинале сказки Гвидона) уговаривает Зоиньку (в оригинале Чернавку), прекрасную служанку царицы Милитрисы, выручить королевича, и девушка соглашается, если представится случай.
На этом рукопись обрывается, и неизвестно, насколько точно следовал бы юный Пушкин исходному сказочному сюжету, ведь его поэма была задумана как шутливое подражание «Орлеанской девственнице» Вольтера, о чём он сам говорит в первых стихах. Позднее, в 1822 году, Пушкин задумал большую сказочную поэму на сюжет «Бовы», написал её план, набросал три начальные строфы, но так и не осуществил свой замысел.
В том же 1822 году поэт посвящает бабушке-сказительнице чудесное стихотворение:
Наперсница волшебной старины,
Друг вымыслов, игривых и печальных,
Тебя я знал во дни моей весны,
Во дни утех и снов первоначальных.
Я ждал тебя; в вечерней тишине
Являлась ты веселою старушкой
И надо мной сидела в шушуне,
В больших очках и с резвою гремушкой.
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелен оставила свирель,
Которую сама заворожила.
Младенчество прошло, как легкий сон.
Ты отрока беспечного любила,
Средь важных муз тебя лишь помнил он,
И ты его тихонько посетила;
Но тот ли был твой образ, твой убор?
Как мило ты, как быстро изменилась!
Каким огнем улыбка оживилась!
Каким огнем блеснул приветный взор!
Покров, клубясь волною непослушной,
Чуть осенял твой стан полувоздушный;
Вся в локонах, обвитая венком,
Прелестницы глава благоухала;
Грудь белая под желтым жемчугом
Румянилась и тихо трепетала...
К тому времени Марьи Алексеевны уже не было в живых, и поэт воображает её не старушкой, а молодой прелестницей с «приветным взором», гостьей из «волшебной старины».
Совсем неслучайно обращение молодого Пушкина в 1818-1820 годах к жанру фантастической поэмы-сказки. Его поэма «Руслан и Людмила» основана на многих источниках, в числе которых русские и французские литературные сказки и сказания, а также вышедший в 1818 году первый том «Истории Государства Российского». С детскими впечатлениями связан один из источников – народная лубочная сказка о богатыре Еруслане Лазаревиче, которого называют «крестным отцом» Руслана. В поэму из сказки в переработанном виде вошёл эпизод с головой и мечом-кладенцом. Эту сказку поэт слышал в детстве, скорее всего, от своего дядьки Никиты Козлова.
Вновь Пушкин обращается к детским впечатлениям в 1822 году. К замыслу поэму о разбойниках, один из которых раскаивается в монастыре, относится такой отрывок:
На тихих берегах Москвы
Церквей, венчанные крестами,
Сияют ветхие главы
Над монастырскими стенами.
Кругом простерлись по холмам
Вовек не рубленные рощи,
Издавна почивают там
Угодника святые мощи.
В 1823 году поэт снова обращается к своему плану и набрасывает несколько строф в его продолжение:
Вечерня отошла давно,
Но в кельях тихо и темно.
Уже и сам игумен строгий
Свои молитвы прекратил
И кости ветхие склонил,
Перекрестясь, на одр убогий.
Кругом и сон, и тишина,
Но церкви дверь отворена;
Трепещет ... луч лампады
И тускло озаряет он
И темну живопись икон
И позлащенные оклады.
---
И раздается в тишине
То тяжкий вздох, то шепот важный,
И мрачно дремлет в вышине
Старинный свод, глухой и влажный.
---
Стоят за клиросом чернец
И грешник — неподвижны оба —
И шепот их, как глас из гроба,
И грешник бледен, как мертвец.
В отрывках описаны реалии подмосковного Саввино-Сторожевского монастыря, где поэт бывал в детстве. Причём говорится о высоких сводах внутри храма, которых в небольших древних соборах не бывает. Такими их увидеть может только ребёнок. Это чисто детское впечатление, к которому Пушкин обращался уже не впервые. В ранней шутливой поэме «Монах» (1813 г.) действие происходит в обители на берегу Москвы-реки, тоже очень похожей на
Саввино-Сторожевский монастырь:
Невдалеке от тех прекрасных мест,
Где дерзостный восстал Иван-Великий,
На голове златой носящий крест,
В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой,
Был монастырь; в глухих его стенах
Под старость лет один седой монах
Святым житьем, молитвами спасался
И дней к концу спокойно приближался.
Скорее всего, впечатления детства дали толчок зарождению интереса Пушкина к житию преподобного Саввы Сторожевского, основателя обители. В начале 1830-х годов поэт перевёл на русский язык с церковно-славянского это житие из «Книги житий святых на три месяца вторыя» святителя Димитрия Ростовского.
Воспоминания о детстве и местах, где оно проходило, нашли своё воплощение во многих строфах «Евгения Онегина». В черновиках известной LIX строфы, начинающейся стихом «Прошла любовь, явилась муза…» есть набросок такого четверостишия:
И детства милые виденья
В усталом томном вдохновенье,
Волнуясь лёгкою толпой,
Несутся над моей главой.
Эти «милые видения» предстают в виде сельских пейзажей Захарова и Вязём, городских московских видов и образов близких и знакомых людей, в той или иной мере ставших прототипами героев бессмертного романа. В 1823 году, когда поэт только начал писать его, главную героиню он называл Ольгой, а одним из важных персонажей уже была её няня, несомненным прототипом которой является Арина Родионовна. Но потом светловолосая голубоглазая Ольга, сделалась персонажем второго плана, а главной стала Татьяна. Ей поэт придал некоторые внешние черты своей темноглазой сестры Ольги, которую с пушкинской героиней роднят любовь к чтению и независимость характера.
В деревенских главах романа в описаниях мест действия угадываются реальные пейзажи усадеб Захарово и Вязёмы. Вот что говорится об имении, которое Онегин наследовал от дяди, в первой строфе второй главы:
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок;
Там друг невинных наслаждений
Благословить бы небо мог.
Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые,
Мелькали сёла; здесь и там
Стада бродили по лугам,
И сени расширял густые
Огромный, запущённый сад,
Приют задумчивых дриад.
В следующей строфе «почтенный замок» очень напоминает дворец Голицыных в Вязёмах, где поэт бывал мальчиком:
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.
Дворец XVIII века в Вязёмах имеет именно такую редкую планировку по типу замков, когда «высокие покои» находятся не только на первом, но и на втором этаже. Штофные обои, портреты царей, изразцовые печи – всё это в Вязёмах было. На стене вплоть до 1917 года висел портрет князя Бориса Владимировича Голицына, владельца имения во времена детства Пушкина. Красавец-князь учился за границей и с молодости писал романтические стихи (идиллии, эклоги) на французском языке. Внешние черты (красота, кудри до плеч), заграничная образованность и литературные предпочтения Б.В. Голицына роднят его с героем романа Ленским:
Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь
И славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем.
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил;
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Памятный с детства образ Захарова мог стать отчасти прототипом усадьбы Лариных. Когда Татьяна бежит из дома для объяснения с Онегиным, получившим её письмо-признание, она
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью,
И задыхаясь на скамью
Упала...
Гл. третья. Строфы XXXVIII-XXXIX
Всё это было в Захарове, и во многих других дворянских усадьбах: Михайловском, Петровском, Тригорском... Однако дорога, по которой Татьяна уже после отъезда Онегина приходит в его имение, очень напоминает дорогу из Захарова в Вязёмы, если идти вдоль речки Шараповки, а потом перейти её по мосту. С этого места неожиданно открывается панорама на усадебный дом, весьма похожая на ту, что описана в пятнадцатой строфе седьмой главы:
…В поле чистом,
Луны при свете серебристом
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над светлою рекою.
Конечно, виды Вязёмы и Захарово – это лишь прообразы усадеб Онегина и Лариных, в основе которых лежат детские впечатления поэта. Нельзя забывать, что роман Пушкина – «энциклопедия русской жизни», по словам В.Г. Белинского. В нем много не конкретного, а типического. И не нужно слишком конкретизировать места действия, утверждая, будто Татьяну Пушкин «поселил» в Захарове, а Онегина – в Вязёмах.
Не могли не отразиться в романе московские виды, знакомые Пушкину с детства и вновь увиденные им осенью 1826 года, когда он вернулся в родной город из ссылки. Это знаменитая XXXVI строфа седьмой главы:
Но вот уж близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
В черновой редакции последние стихи носили более личный оттенок:
В изгнанье, в горести, в разлуке,
Москва! Как я любил тебя,
Святая родина моя!
Возок Лариных въезжает в первопрестольную по тому же Московско-Петербургскому тракту, по которому приехал великий поэт из ссылки, т.е. мимо Петровского путевого дворца через Тверские ворота:
Прощай, свидетель падшей славы,
Петровский замок. Ну! не стой,
Пошел! Уже столпы заставы
Белеют; вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
Строфа XXXVIII
Всё это Пушкин видел не только в 1826 году, но и в детские годы: уклад московской жизни после пожара 1812 года изменился мало. «Привозит» свою Татьяну Пушкин в Огородную слободу, где жил в детстве и он сам, и его родные и знакомые, а конкретно, в приход церкви Харитония исповедника:
В сей утомительной прогулке
Проходит час-другой, и вот
У Харитонья в переулке
Возок пред домом у ворот
Остановился…
Интересно, что здесь ребёнком он часто слышал имя Татьяна, которым нарекали девочек из простонародья: в метрических книгах церкви значится немало таких крестин. А одну Танечку крестила в 1803 году родная тётка Пушкина Анна Львовна. Может быть, оттого для поэта с этим именем «неразлучно / Воспоминанье старины / Иль девичьей».
Няня Пушкина Арина Родионовна не только стала прототипом няни Татьяны, но и упоминается поэтом как реальное лицо в XXXV строфе четвёртой главы:
Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей…
Эти строки написаны в Михайловском, где поэт жил в 1824-1826 годах. Любимой няне посвящено известное стихотворение «Зимний вечер», которое несёт на себе след детских впечатлений:
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Народные песни Пушкин слышал от Арины Родионовны и в детстве, так же, как и сказки. В 1824 году поэт сделал семь конспективных записей няниных сказочных сюжетов. Впоследствии он использовал в своих стихотворных сказках, наряду с другими литературными источниками. Первый сюжет лёг в основу «Сказки о царе Салтане», третий послужил источником «Сказки о попе и работнике его Балде», седьмой вошёл в «Сказку о мёртвой царевне…». Вторую запись Пушкин сообщил В.А. Жуковскому, сочинившему «Сказку о царе Берендее…». Первая и четвертая записи в 1828 году вдохновили поэта на сочинение знаменитого сказочного пролога к «Руслану и Людмиле», включённого во второе издание поэмы:
У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несет богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою-Ягой
Идет, бредет сама собой;
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русский дух... там Русью пахнет!
И там я был, и мед я пил;
У моря видел дуб зеленый;
Под ним сидел, и кот ученый
Свои мне сказки говорил.
Одну я помню: сказку эту
Поведаю теперь я свету...
Пятая и шестая записи остались неиспользованными поэтом и литераторами его круга. На базе двух няниных святочных сюжетов из шестой записи нами написан поэтический сказ «Святочные сказки Арины Родионовны».
В Михайловском Пушкин работает над трагедией «Борис Годунов», которую роднит с детскими воспоминаниями основное место действия – Москва, а также упоминание селения Захарьино. Вязёмы в конце XVI века были вотчиной Годуновых, при них построена церковь, вначале освящённая во имя Живоначальной Троицы, а позднее – во имя Преображения Господня. В этой церкви на старинных фресках сохранились записи стоявших здесь в смутное время польских солдат. Впечатления, связанные с эпохой Годунова, Пушкин получил ещё в детстве.
Мальчиком он почти наверняка слышал местную легенду о русалке, утопившейся дочери мельника, которая живёт в бучиле старой вязёмской мельницы и заманивает путников, сидя на дубу. Хотя подобные легенды в разных вариациях существовали и в других местностях, некую «достоверность» поверью придавал большой дуб, росший у этой мельницы. Легенда о русалке имеет определённое сюжетное сходство с неоконченной драмой Пушкина «Русалка», действие которой происходит во времена Киевской Руси. Поэт задумал её в Михайловском в 1826 году, потом вернулся к своему замыслу в ноябре 1829 году, когда написал ночную сцену на Днепре. В реплике Князя, соблазнившего дочь мельника и оставившего её ради богатой невесты, говорится о месте, которое соотносится с вязёмскими реалиями:
Знакомые, печальные места!
Я узнаю окрестные предметы —
Вот мельница! Она уж развалилась;
Веселый шум ее колес умолкнул;
Стал жернов — видно, умер и старик.
Дочь бедную оплакал он недолго.
Тропинка тут вилась — она заглохла,
Давно-давно сюда никто не ходит;
Тут садик был с забором, неужели
Разросся он кудрявой этой рощей?
Ах, вот и дуб заветный, здесь она,
Обняв меня, поникла и умолкла...
В июле 1830 года Пушкин вновь побывал в местах своего детства, посетил в Захарове дочь няни Марью Фёдоровну Никитину, которая угостила его яичницей. Поэт прошёлся по любимым места и был очень огорчён, застав их в запущенном виде. Наверняка посетил он и могилу брата Николеньки в Вязёмах. Полученные им впечатления вкупе с детскими нашли своё отражение в нескольких прозаических произведениях, написанных в Болдине.
В «Истории села Горюхина» герой, от лица которого ведётся повествование, спустя много лет возвращается в родное село: «Наконец завидел Горюхинскую рощу; и через 10 минут въехал на барский двор. Сердце мое сильно билось — я смотрел вокруг себя с волнением неописанным. Восемь лет не видал я Горюхина. Березки, которые при мне посажены были около забора, выросли и стали теперь высокими, ветвистыми деревьями. Двор, бывший некогда украшен тремя правильными цветниками, меж которых шла широкая дорога, усыпанная песком, теперь обращен был в некошеный луг, на котором паслась корова. Бричка моя остановилась у переднего крыльца».
В этом отрывке сходство Горюхина и Захарова очевидно, хотя знак равенства между ними ставить, конечно, нельзя. В соседстве с Горюхиным Пушкин помещает селенье Перкухово, созвучное с реально существующим селом Перхушково близ Захарова.
Главная героиня повести «Барышня-крестьянка», смуглая черноглазая и черноволосая Лиза Муромская, напоминает сестру поэта Ольгу не только внешностью, но и проказливым характером. Как и Ольгу, Лизу учила англичанка, которая, правда, своей чопорностью отличалась от приятной во всех отношениях мисс Белли. Дорога, по которой Лиза идёт к лесу на встречу с Берестовым, переодевшись крестьянкой, по сторонам обрамлена высокими деревьями. По такой дороге поэт гулял в Захарове и в детстве, и в 1830 году.
Набрасывая в Болдине стихотворную зарисовку о вольном олене «Шумит кустарник… На утёс…», Пушкин рисует в черновике зверя, привязанного за шею. Долгое время его считали медведем, но вот что пишет об этом Валентин Берестов: «Я показал рисунок поэта доктору биологических наук В.С. Залетаеву. «Лапы не медвежьи, начало длинного хвоста тоже, — услышал я. — Скорее не взрослый волк, а волчонок». А зоолог В С. Лобачев, известный многим по передаче «В мире животных», воскликнул: «Дворняжка? Или волчонок? Бедняга! По мордочке, по всей позе видно, как его мучают!»
Ответ на вопрос, почему рядом со стихами о прекрасном олене Пушкин нарисовал затравленного волчонка, Берестов нашёл в поэме «Тазит», над которой поэт работал в 1829-1830 годах. По сюжету старый чеченец Гасуб проклинает сына за то, что он нарушил древние обычаи кровной вражды:
…Чтоб ты, как раненый олень,
Бежал, тоскуя безотрадно,
Чтоб дети русских деревень
Тебя веревкою поймали
И как волчонка затерзали…
Сцену травли волчонка поэт мог видеть в детстве в Захарове. Валентин Берестов пишет по этому поводу: «Итак, волчонок, дети, деревня. Все это было, все это Пушкин видел и пережил. Но почему он, барин, не остановил крестьянских детей? Да потому что сам был ребенком и даже поменьше тех, кто поймал, поиграл, задразнил, затерзал бедного «зверька». Пушкин не мог забыть этого до конца своих дней. А временами и сам ощущал себя затравленным волчонком и загнанным оленем».
Яркие впечатления детства, наложенные на более поздние, полученные в 1830 году, нашли отражение в повести «Дубровский», над которой Пушкин работал в 1832-1833 годах. Пейзаж села Покровского, куда въезжает Владимир Дубровский (гл. 3), представляет собой практически точное описание усадьбы Вязёмы: «Тронутый преданностью старого кучера, Дубровский замолчал и предался снова размышлениям. Прошло более часа, вдруг Гриша пробудил его восклицанием: «Вот Покровское!» Дубровский поднял голову. Он ехал берегом широкого озера, из которого вытекала речка и вдали извивалась между холмами; на одном из них над густою зеленью рощи возвышалась зеленая кровля и бельведер огромного каменного дома, на другом пятиглавая церковь и старинная колокольня; около разбросаны были деревенские избы с их огородами и колодезями. Дубровский узнал сии места; он вспомнил, что на сём самом холму играл он с маленькой Машей Троекуровой, которая была двумя годами его моложе и тогда уже обещала быть красавицей». В Вязёмах поэт мог играть с красивой маленькой девочкой Анной Зелинской, внебрачной дочкой Б.В. Голицына, которая была младше на два года и 8 месяцев.
Наконец, когда Пушкин в 1836 году работал над «Капитанской дочкой», он придал дядьке Гринёва сходство со своим преданным, заботливым и грамотным дядькой Никитой Козловым, заботившимся о нём с пятилетнего возраста. И это ещё раз подтверждает, что «детства милые виденья» Пушкин сохранил на всю жизнь, что их влияние прослеживается во многих произведениях великого поэта на протяжении всей его творческой биографии.
Библиография
1. Александров А.В. Храм Харитония исповедника в судьбе Татьяны Лариной и Александра Пушкина в их детские годы// Хозяева и гости усадьбы Вязёмы. Материалы VIII Голицынских чтений. 20-21 января 2001 г. - Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 2002. Часть 2. С. 3-12.
2. Егорова Е.Н. Сказки няни Пушкина. – М.: Московская областная организация Союза писателей России (литературное объединение «Угреша»); Дзержинский: ДМУП «Информационный центр»; Большое Болдино: Государственный литературно–мемориальный и природный музей–заповедник А.С. Пушкина «Болдино»; Большие Вязёмы: Государственный историко–литературный музей–заповедник А.С. Пушкина, 2012.
3. Козьмин В.Ю. Михайловское: возвращение в Захарово // Хозяева и гости усадьбы Вязёмы. Материалы IX Голицынских чтений. 26-27 января 2002 г. - Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 2003. С. 268-275.
4. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. – М.-Л.: Издательство АН СССР, 1949.
5. Соловей Н.Я. «Всё наше решилося…» К поездке А.С. Пушкина в Захарово летом 1830 г. // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве. Материалы II Пушкинской конференции. 1997 г. – Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 1998. С. 16-25.
6. Соловей Н.Я. «Моё Захарово» и Большие Вязёмы в творчестве А.С. Пушкина // Род Голицыных в истории России Материалы I Голицынских чтений. 26 марта1994 г. - Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 1995. С.116-122.
7. Соловей Н.Я. Образ Москвы в VII и VIII главах «Евгения Онегина»// Хозяева и гости усадьбы Вязёмы. Материалы V Голицынских чтений. 24-25 января 1998 г. - Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 1999. С. 205-211.
8. Соловей Н.Я. Отзвуки захаровского детства в лицейской лирике поэта // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве. Материалы III Пушкинской конференции. 18-19 октября 1997 г. – Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 1999. С. 73-83.
9. Цоффка И.И., Кастальева Т.Б. А.С. Пушкин и князь Б.В. Голицын (Художественная реализация впечатлений детства в романе «Евгений Онегин») // Род Голицыных в истории России Материалы I Голицынских чтений. 26 марта1994 г. - Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 1995. С.103-111.
10. Юрьева И.Ю. Детские впечатления в творчестве Пушкина: реалии и сюжеты Саввино-Сторожевского монастыря в набросках к поэме о разбойниках (1822-1823) // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве. Материалы IX Пушкинской конференции. 16-17 октября 2004 года. – Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 2005. С. 88-94.
Доклад прочитан на XVII Голицынских чтениях "Хозяева и гости усадьбы Вязёмы" в Государственном историко-литературном музее-заповеднике А.С. Пушкина 22 января 2012 г. и принят к публикации (в ней будут сокращены некоторые цитаты из произведений Пушкина).