В общественной жизни России XIX века литература играла исключительную роль. При отсутствии демократических свобод только через нее передовая интеллигенция могла донести до сознания читающей публики идеи и мнения, которые в иных условиях высказывались бы в прессе, на собраниях, во время политических баталий. Отсюда – суровые требования, предъявлявшиеся русской критикой к служителям муз. Литература и искусство должны были указывать на страдания народа, разоблачать пороки и преступления, призывать на борьбу со злом. Не радовать, не развлекать, не дарить наслаждение, а воспитывать, сеять «разумное, доброе, вечное».
Жесткие требования, предъявлявшиеся к взрослой литературе, распространялись, в несколько смягченном виде, и на литературу детскую. «Мы очень тенденциозны при выборе детских книг. Мы требуем, чтобы они вносили в сознание детей известные идеи, чтобы они будили хорошие чувства. Дать что-нибудь, чтобы дети посмеялись, мы как будто считаем ниже своего достоинства» , – признавал педагог А.Н.Острогорский в 1884 году. Отсюда легко понять возмущение, с каким встретила русская критика многочисленных «Степок-Растрепок», написанных по мотивам «Штруввельпетера» Генриха Гофмана.
Одним из первых бросил камень в «Степку» был Ф.Г.Толль. В 1861 году в журнале «Учитель» он так охарактеризовал его: «Тяжеловесное остроумие картинок, безграмотность, нескладность текста, отсутствие занимательности в рассказах – таковы свойства этих книжонок, составленных по образцу пошлой немецкой книжицы, озаглавленной «Штруввельпетер», и, несмотря на свою пошлость, сильно распространенной в Германии. И у нас эти переделки встретили огромный, вовсе не заслуженный сбыт и, следовательно, большое количество читателей». Причина популярности «Степки-Растрепки» заключалась, по мнению Ф.Г.Толля, «в совершенной удобопонятности, легкости текста, простоте, несложности содержания книги и отсутствии у детей вообще эстетического чувства» .
Подобного же мнения придерживался и автор библиографического обзора в журнале «Семья и школа» за 1872 год: «Ребенок, прочитавший эти рассказы, запомнит только одно: что Степка есть Растрепка, Андрей – ротозей, Федюшка – вертушка, и, если не забудет разного рода ужасных происшествий, которые описаны вовсе не ужасно, а только глупо и безграмотно, то что же прелестного в том, что он не станет ни до чего дотрагиваться и будет тихо ходить, тихо сидеть и повсюду осматриваться (…). Едва ли эта рубленая капуста, именуемая на языке промышленников стихами, займет ребенка своим сухим, вялым и кратким повествованием» .
Итак, один педагог отрицал у детей «эстетический вкус», другой на него уповал и был уверен, что детям «Степка-Растрепка» не понравится. Впрочем, находились более терпимые педагоги. В 1884-1885 гг. группа харьковских учительниц выпустила двухтомный труд под названием «Что читать народу?», в котором подробно излагали впечатления и отзывы своих учеников о различных книгах. Дети (главным образом из семей крестьян и городской бедноты) были в восторге от «Степки-Растрепки». «Сколько веселья, сколько искреннего детского смеха пришлось нам услышать!» – писала одна из учительниц. Правда, деревенские ребятишки никак не понимали, как это можно отказываться от супа и вообще от чего-либо съедобного. Наблюдая подобную реакцию детей, учительницы задались вопросом: «Взрослый человек обладает правом иметь любимые книги. Почему же не предоставить этого права маленькому человеку – ребенку, если в этом любимом чтении нет ничего ни опасного, ни вредного? К чему, пользуясь правом сильного, посягать на его вкусы и симпатии и стараться переделать их по-своему? Почему предлагать ему только полезное, тогда как взрослые далеко не всегда руководствуются этими правилами?»
Подобного же мнения придерживался и детский писатель А.Л.Круглов. «Почему ребенок должен читать одно поучительное, высокое и полезное? Уроки, чтение умных книжек, научные занятия… Дайте же отдохнуть детям! Дайте им от души посмеяться. Смех полезен. Нельзя же все держать юного читателя на печальных впечатлениях. Если над одной книгой ребенок плакал, пусть он над другой посмеется. Вы видите эту болезненную вялость, эту усталость, мрачность не по годам, раздражительность. Не потому ли это, что мы отучаем детей смеяться, осуждаем смех? Разве вредна эта книжка «Степка-Растрепка», на которую ополчились все наши критики? Она заставляет только смеяться маленького читателя, который хорошо понимает, что все это шутка и не более. Не считайте же ребенка за идиота, господа! Он не принимает за правду шутливых оценок и смеется, потому что это действительно смешно. В книге «Степка-Растрепка» несколько рассказов, и все они вызывают гомерический хохот в маленькой публике. Она забывает свои заботы, печали, неудачи, отдыхает от грустных мотивов жизни и смеется здоровым смехом. Стихи, действительно, неважны. Но, во-первых, их не надо представлять в качестве образцов поэзии. Это просто подписи к картинкам. Дети постарше это понимают. «Смешно! А стихи плохие» – это слова детей. Не на этих образцах воспитывается маленький читатель. Во-вторых, почему же не заменить плохие стихи лучшими? Пусть поэты напишут «Степку-Растрепку» хорошими стихами. Я здесь название книги употребляю уже в нарицательном смысле. И в этом смысле для ребенка нужен «Степка-Растрепка», и его не надо подвергать остракизму» , – писал А.Л.Круглов в журнале «Вестник воспитания» в 1893 году.
Однако «Степка-Растрепка» имел среди педагогов больше врагов, чем защитников. Особенно много критических статей против него появилось после выхода книги харьковских учительниц, пытавшихся оправдать «Степку». Полемика с ними продолжалась не один год. В 1887 году в журнале «Женское образование» появилась статья, автор которой, причисляя «Степку-Растрепку» к произведениям «книжно-шутовской морали», с возмущением обращалась к его защитницам: «Почему вы считаете свое право воспитателя «преимуществом сильного»? Нет, это преимущество умного, зрелого человека перед неразвитым. На этом преимуществе зиждется ваше священное полное право направлять детские вкусы и симпатии на те литературные произведения, которые вы считаете полезными для детского интеллекта. Почему вы спокойно смотрите на то, что любимой книжкою детей состоит «Степка-Растрепка». А не добиваетесь, чтобы любимыми их произведениями стали книжки – воплотители истинного творческого духа? Если в этой и в подобных ей книжках есть что-нибудь полезное, так это только та детская мораль, что надо вовремя сморкаться, стричь и причесывать волосы да не совать нос в дверную щель. Но как мелки, как жалки эти поученьица! Неужели эти понятия общежитейских приличий должны лежать в основе нравственного воспитания? Тут всё – грубый шарж, отвратительная, растлевающая в детях эстетические вкусы утрировка. Какими ужасными виршами нарублены эти поучительно-юмористические стихотворения! Дальше держите детей от этого любимого чтения, на которое, как утверждают иные, имеют право дети только потому, что их родители имеют свое любимое чтение. Какое же это любимое чтение? Спросите в любой библиотеке, и вам скажут, на какие книги спрос всего сильнее: на уголовные романы да на юмористические сборники. Вот любимое чтение современных родителей. А почему? Не потому ли, что, когда они были еще детьми, только что стали порождаться «Степки-Растрепки» и сразу попали в разряд их любимого чтения?»
В начале ХХ века популярность «Степки-Растрепки» не ослабела; не бездействовали и критики. «Вредная книга», «бездарное творение» – вот некоторые из наиболее мягких оценок, данных суровыми педагогами этому любимцу нескольких поколений русских детей. Однако, несмотря на то, что большинство критиков было настроено против «Степки-Растрепки», победил все-таки он.
«Моей симпатии к «Штруввельпетеру» я остался верен на всю жизнь» – писал в своих воспоминаниях художник и историк искусства А.Н.Бенуа, бережно хранивший его в эмиграции как семейную реликвию.
Статья была опубликована в сборнике «Struwwelpost» (Hrsg. von Freundeskreis des Heinrich-Hoffmann-Museums. Frankfurt-am-Main, 2003 (№9))