Дневное светило тянуло руки к горизонту, облизывая заревом крепостные стены. Костры уж догорели, палач гремел цепями, снимая трупы со столбов. Люд разошелся, вечер рассеивал городские удушливые запахи города, растворяя их в свежеющем ветре. Ночь заявляла о своих правах.
Факельщик поджег последний факел возле площади. Священник уже ушел, только судья искоса поглядывал за работой герцогских слуг, потягивая вино. Вот он допил, встал с обшитого дорогими тканями кресла и последний раз взглянул на убираемые декорации торжества. Понаблюдал, как снимают последнее обугленное тело и усмехнулся в бороду. Пол скрипнул под его сапогами. Его работа завершена. Герцог будет доволен.
Палач разжал кольца цепи, и тело с глухим стуком упало на мостовую. Уборщики перекатили его на мешок и потащили прочь. Через весь город вновь к воротам, там – за стену, провезли по пыльной утрамбованной дороге. В домах горели уже огни, и служки глотали слюну, потягивая носом в сторону дворов.
-Ох, Макая уж похлебку сварила. Надо их к реке оттащить скорее, и домой.
-Хороша похлебка у твоей Макаи. Моя Транька такую не сделает.
-Да у твоей Траньки такая задница, что и про похлебку забудешь, стоит только увидеть! Ахаха!
Мужики загоготали, вспугнув птиц. С соседнего постоялого двора на них обрушился хриплый лай сторожевого пса.
-Ух ты, Господи! Опять они свою псину не кормят.
-Постояльцы, видать, худые пошли.
С тихим шорохом за ними волочились мешки. От одного тянулась кровавая дорожка, вызывая нездоровый интерес у придорожной живности.
Дойдя до реки, верборнские мужи особо не мудрствуя, вытряхнули тела из мешков и отправились обратно. Два темных силуэта мелькнули с обрыва вниз и, с коротким «бульк», вошли в воду. В свете догорающего дня в воде расползались кровавые круги, пока течение не смешало их с водой. Быстрая горная река несла мертвых вниз, туда, где поля сменял лес.
Густой и темный в сумерках он казался еще жутче. По земле, где тянулись тени, шелестел пробравшийся ветерок. Корни и ветви павших исполинов черными сучковатыми руками тянулись к зеленым кронам братьев, но те лишь допивали их соки, поднимаясь к небу.
Возле леса река разделялась. Одна ее часть неслась дальше, а вторая – чуть отклонялась и останавливалась глубоко в лесу, растекаясь и затапливая его весной. Там, где в кругу многолетних зеленых стражей в стоячей воде многие годы купалась луна, только ветру дозволялось нарушать речное зеркало рябью.
Луна уже была высоко, когда лес на миг замер и в небо взметнулся волчий вой. Желтая королева все так же изумленно взирала из черноты неба на мир, оставаясь к зверю равнодушной. Ветер еще не добрался до озера, но от края его, словно из ниоткуда двинулась к центру волна. Удар, неслышный и неразличимый даже зверем, нарушил мертвенную тишину внутри тела. Легкие на миг расширились, вбирая холодную воду.
Разве так может быть? Может ли вновь биться сердце? Может ли земное существо дышать водой? Могут ли мертвые глаза вновь открыться?..
Удар. Удар. Выдох. Удар. Удар. Вдох. Темная вода вперемежку с илом и пузырьками воздуха урчащим потоком заполнила губковые полости легких. Из обожжённой, покрытой коркой груди вырвался стон. Вода качнулась, собираясь горкой, и тут же разошлась в стороны, выпуская на поверхность нечто. Нечто, чему в человеческом языке не было описания.
Мертвое восстало.