3. Иллюзия. Нина

 

Сегодня я шёл к морю, как обычно. Сначала по асфальтовой дорожке, куда выруливают от домов автомобили и гонят в душный город ради карьеры, денег, ловли удачи, потом пересёк шоссе и через лес мимо мачты мобильной связи, сквозь сосны и низкий лиственный подлесок всё ниже и ниже по сбегающей с обрывов тропинке, по песку, по хвое с молодых сосёнок, под подвешенными на бетонные столбы жгутами, несущими электричество куда-то, по дюне.
Около дома ветер не чувствовался – то ли он есть, то ли его нет. А здесь волны гонят свои барашки откуда-то издалека, где мелькнёт парус или силуэт корабля, или гордый и благополучный скоростной катер, добавляющий гребешкам пену. Набегают, шурша, волны на песок, смывая всё, что было до. Как время. Как недолговечная память, старательно вылизывающая совсем не то, или почти не то, или уж слишком казавшееся счастливым, вот-вот сбывающимся, настолько близким, что близость мига нежданно и неуклонно сворачивается в бесконечную ленту Мёбиуса, заворачивающую совсем в другое, о чём не гадал.
Прохладная вода вбирает жар ненужного и оставляет в опустевшей голове лишь дымку на горизонте, далёкий причал для яхт, дугу песка и кривую сосну на берегу. Ветер повалил её когда-то, вывернув часть корней торчком в небо, а она, вместо того, чтобы засохнуть и сдаться, прижалась всем существом к земле, и послала молодые побеги к солнцу. Зеленеет и живёт.
Надо бы и мне так.

Завод – это особое. Это не только место, где что-то гремит, жужжит, грохочет, и откуда выезжают грузовики и выстукивают по рельсам железнодорожные вагоны, заполненные выкрашенными неважно чем, большим или малым, для дома ли, фермы или для других заводов. Главное – это нужно. Для создания этого всего чертят чертежи, рождают идеи, а потом делают руками и умными машинами. И всё это не по одиночке. Один человек может очень много значить на своём месте, без него будет бесконечно трудно, но даже самый гениальный ничего не сделает один. И даже может быть, что прекрасные инженеры и умелейшие рабочие не смогут то, что сделает руками вроде почти неграмотный, не умеющий связать двух слов, незаметный выпивоха в быту. Один за всех – все за одного, это не только девиз весёлых храбрецов с мушкетами и шпагами, это урок на всю жизнь, прошедшего завод. Или приговор тому, кто этого понять не смог.
Я не знаю, почему решил так тогда – работать и учиться одновременно. Но ничуть не жалею об этом. Технический факультет своими теориями раскрывался передо мной сливной стружкой из-под токарного станка, программой для профиля детали, запахом машинного масла от тщательно вымытых после смены рук. А технологический процесс никак не укладывается только в выверенные строчки с описанием операций и переходов – есть ещё цепочка людей, которые повязаны одним делом и ты, со своим двойным высшим, ничуть не умнее последнего, кто в ней стоит по рангу и опыту. И он, последний, так часто выручает всех, и ты его уважаешь. И твоя команда, это не прихоть стоящего выше, но требование общего дела.
Может для кого-то завод, это нечто другое, но у меня получилось понять его именно так.

А ещё завод для меня нечто особое потому, что здесь я встретил Нину. Вернее, сначала её подругу. Хотя, тогда они подругами не были, Нина пришла на завод позже.
Рыженькая Катя из соседнего отдела была первой девушкой, которая стала мне интересной. Она была худенькой, небольшого роста, с немного угловатой фигурой. Кокетства в ней не было совсем. Чем привлекла? Наверно тем, что с ней можно было поговорить обо всём, совсем не придумывая чего-то искусственного. И не было в ней даже намёка на посягательства к мужской свободе. Тянуло к ней страшно. Нет, совсем не обниматься-ласкаться, или чего больше, а просто быть рядом, часто видеться, но не навсегда. И она относилась ко мне спокойно и по хорошему дружески. Где мы только не были – на каких-то вечерах в клубе и библиотеке, в кружке самодеятельности, где она блистала, а я был тюфяк тюфяком, в какой-то танцевальной группе, где девчонки выплясывали, Катя заводила, а я, почти без движения, изображал нечто странное, ибо чувство ритма и музыкальный слух мне не присущ. А что делать? Парней в танцевальную группу было не затащить, так что я являлся уникальной находкой. Конечно, не по таланту, а по сговорчивости. Знакомые парни даже удивлялись после концерта: «Ну, ты и даёшь!» А чего я давал, кроме любования девичьей пластикой и нескольких странных движений ногами и руками.
А потом мы стали ходить втроём. Откуда появилась Нина, я не знаю. Появилась и всё. И что-то начало меняться. Я к Кате, а она частенько бочком-бочком и куда-то исчезает. А Нина есть. Как-то Катя заболела.  Я пришёл к ней домой с чем-то дежурным в руках, её мать и сестра меня встретили приветливо, а больная мне вроде совсем и не рада. Даже и поговорить толком не удалось, а потом и совсем она меня прогнала. Мол, зачем ходишь? У нас с тобой ничего не будет. Посмотри лучше, как Нина на тебя глядит. А мне ничего такого от Кати не надо было. Просто, женщина для мужчины иногда нужна совсем не для обнималок. Объяснить не могу. Может просто мне сестры не хватало или дочери. А Катя прогнала. Не поняла, значит.
На этой почве я, конечно, расстроился, и раз треугольник распался, а Нина никуда не делась, то я первым делом, совсем по дурацки, стал ей рассказывать про свои переживания. Мол, я к Кате чисто и по дружески, а она вот так. Нина сочувствует. А в глазах её стал и я замечать что-то странное, на меня обращённое, будто я не самый обыкновенный, а всё-таки некто. Через некоторое время оказалось, что у Нины ладная фигура, и она совсем не глупа. И тепло от неё идёт. Короче, видно час мой пришёл. Кто-то должен быть рядом, мужчина и женщина не зря шагают по жизни, мечтая друг о друге. А тут – умная женщина, тебя понимает и любит. Не красавица с броской внешностью, но если приглядеться внимательно, лучшего для себя я и не встречал. Почему бы и нет?
Когда мы подали заявление в  ЗАГС, я сразу объявил об этом маме и Андрею Николаевичу. Оба были против. С мамой был долгий разговор. Она мне припомнила тот, один из первых с именем Нины, когда я спрашивал её, мол, что делать – она меня любит, а я её нет. Ничего тогда не посоветовала, а сейчас вспомнила. Ну, я конечно доказывал, что тогда ещё не осознал, а теперь полюбил. А она мне вдруг фразу странную сказала, которую я тогда совсем не понял: «А что ты будешь делать потом?»
Тогда не понял, а сейчас вспоминаю часто, будто она в моё глядела на несколько десятилетий вперёд, либо во что-то своё давнее вглядывалась… Мама-мама! Видать и твоё счастливое по-настоящему ушло безвозвратно, а всё хорошее, что есть, даже очень хорошее – того не заменит.
А Андрей Николаевич со мной по-мужски. Мол, что ж на первой своей женщине женишься, ты же и разницы не знаешь! Остановись, присмотрись!
А я разницу уже знал. Не первая у меня было Нина, но об этом никто не знал, кроме меня и той двенадцатилетней девчонки с меньшего на год класса. Как у нас с ней получилось, сейчас вот так в цепочку логическую и по дням-месяцам – никак не могу соединить. Ну, сверкали у неё две крохотные бусинки на плоской груди, когда не стесняясь купалась в реке. А чего стесняться? В те времена на бестелую фигуру лифчики девчонки не надевали. И купальников особых не было. У мальчишек трусы обыкновенные сатиновые длиной чуть выше колена, а у девчонок тоже что-то самое простое, к дизайну отношения не имеющее. И о красоте мужской или женской в школе или дома разговоров не было. Что нас свело? Но свело крепко. И в близости нашей было и естественное любопытство познать тело друг друга и природное пробуждение желаний, не зависящее от наличия волосков на её лобке и от моих первых кудряшек, и вот это самое главное – стремление сберечь. Нежность, первое познание и бережность. Такое не забывается никогда. Такое и есть талисман от похоти.
Конечно, природа берёт своё, в юношестве как-то влекло иногда, но откуда-то приходило – это не твоё, не трожь! И до Нины был огромный разрыв в годах. Но что такое подлинное, а что нет, объяснять мне не нужно было.
Правда, подлинное бывает разным. Это я понял много позже. Или не понял вовсе ничего. Не знаю.