Сборища жалующихся на жизнь алкоголиков, сексуально одержимых и жертв насилия – все эти перекочевавшие из благополучных западных обществ атрибуты – были идеальными для него местами. Идеальными настолько, что иногда он подозревал, что ходит туда вовсе не ради охоты, и ему действительно нравится слушать сопливые признания в собственной глупости, лицезреть сцепленные руки и самому принимать участие в этих пылких проявлениях сиюминутной слабости. Или обнимать цепкими руками, покрытыми под рукавами нестиранной рубашки потеками старой крови, какое-нибудь потерявшее человеческий облик существо. Потерявшее еще больше, чем потерял он за многие годы жизни.
В очередной раз он пришел на собрание жертв домашнего насилия. Сел в сторонке – глупо выглядел среди молоденьких девушек – но все равно привлек слишком пристальное внимание. Ведущая обратилась к нему с вопросом:
- Вы к нам?
И он вынужден был ответить:
- Да…
Наскоро придумав легенду, пока какая-то замухрышка рассказывала, как ее бьет старший брат, он поднял руку в момент неловко возникшей паузы. Глупой паузы. И все посмотрели на него с благодарностью. Он избавил их от чувства вины за тишину.
- Меня бьет… отец. Сильно. Особенно когда выпьет.
Ему никто не поверил. По глазам было видно. Высокий, худой, бледный и костлявый, он не казался жертвой вообще. Не говоря уже о том, чтобы быть жертвой старика.
- А сколько лет вашему отцу? – спросила ведущая.
Пришлось выкручиваться вновь:
- Он не совсем мой отец. Он муж моей матери. Младше ее на… двадцать лет.
На лицах сидящих женщин отразилось омерзение. Связался со старухой! Молодую, что ли, не нашел?! Но в глазах кроме омерзения – сочувствие. Ему удалось его добиться!
- Так вы почти… ровесники? – осторожно спросила щуплая блондинка, которую насиловал брат мужа на глазах благоверного.
- Нет! – вновь соврал он. – Отец… отчим младше.
Теперь в глазах еще и презрение. Еще бы – дает бить себя какому-то малолетке. Такому только и место на собрании жертв домашнего насилия. Агнец среди овец. Новая шкура в отаре.
Теперь на него уже не обращали внимание. Настолько, что он даже перестал прятать длинные ногти в рукавах пиджака. Острые ногти с кровавыми сгустками под ними. Струпья вместо папиллярного узора.
Он согрелся. Захотелось зевнуть, но тогда его острые длинные зубы привлекли бы всеобщее внимание. Пришлось подавить в себе зевоту. К тому времени он уже выбрал ее, свою жертву. Пышная брюнетка в застегнутой наглухо жакетке. Чтобы скрыть синяки на груди. Длинные рукава маскируют следы от жестких лап ее супруга. Такого милого на людях. Маньяка в скромной простоте собственной спальни. Длинная юбка («Муж не любит, чтобы я показывала лишнее. Муж вообще не любит, когда я выхожу из дома! Я сейчас по легенде у мамы!»), черные очки поддерживают волосы, в руках сумочка из прошлой жизни, зонт на спинке стула. Идеальная жертва: запуганная, слезливая.
Прошлые жертвы были очень просты: алкоголики, успевшие хлебнуть лишнего в туалете прямо во время собрания, сексоголики, увлеченно онанирующие в темных женских сортирах социальных зданий, игроманы, не выпускающие из рук консоли. В темноте за окном много таких одиноких жертв. Которые не всегда понимают, что случилось. Которые не всегда принимают сказанное на веру. Они отвыкли от общения с себе подобными и, кроме собраний, не ходят больше никуда. И встреченный ими в темном переулке, в темном туалете, в темном углу человек уже не внушает им страха. Только удивление.
Самыми простыми были алкоголики. Они были уже пьяны к тому моменту, когда его длинные руки опускались им на плечи. Но вкус их крови… Он был порядком испорчен алкоголем. Той дешевкой, которая плескалась в их венах вместо красной густой ароматной крови. Он перестал охотиться на них. Старался приходить в другие дни.
Потом в ход пошли сексоголики. Они были слишком уставшими. Всегда. Из-за повышенного либидо, из-за постоянного поиска разрядки, из-за приапизма. Некоторые – женщины, готовые раздвинуть ноги перед первым встречным. Ни их ноги, ни то, что между ними, его не интересовало. Но кровь ведь можно пить отовсюду. Он опускался перед ними на колени, мельком замечая в глазах благодарность («мне так давно никто не делал!»). Минута – и обескровленная жертва теряет свой пыл. Она уже не женщина. Но он никогда не останавливался на этом. Нужно избавиться от тела: и он пожирал его без аппетита и удовольствия. Только избавиться. В тот же вечер его обычно рвало дома в унитаз. Рвало зубами, волосами, ногтями, кусками кожи. Всем тем, что не желал переваривать его желудок.
Устав от готовых на все женщин, он переключился на тех, кто не мог без компьютерных игр. Они были обычно слишком неуклюжи, слишком тучны, слишком глупы. Притупленная реакция, очки с дужками, подвязанными резинкой от трусов, слишком толстая для прокусывания кожа. Трудная добыча. Да и есть приходилось слишком много.
В конце концов он стал искать не тех, в ком было много крови. Ему было достаточно и этих, анемичных, болезненных женщин. Несколько литров крови, комочек плоти – и никакой боли от сведенных судорогой внутренностей дома, над унитазом. Разве что зубы и ногти. Но от них ведь никуда не денешься.
Ну вот, наконец, собрание завершается. Все должны встать и обняться. Он – поближе к жертве. Тискает ее в своих объятиях. И, похоже, она не против. Щупает его зад через заскорузлые джинсы. Словно ищет что-то.
Все расходятся. Брюнетка подошла к ведущей и что-то увлеченно рассказывает. Куда делась та забитая тихая женщина, которая только что сидела здесь. Ее словно подменили: смеется, шутит. Видать, не все так страшно, как она пытается показать. Ну и, конечно, поглядывает на него. Странно…
Он вынужден был выйти. Усиленно делал вид, что пьет кофе, но не пил его. Он вообще ничего кроме крови не пил. Оставил пластиковый стаканчик с черной маслянистой жидкостью с сомнительным запахом на столе. И вышел. Пожалуй, стоит подождать ее на улице.
Ночь выдалась отменная. Именно в такие ночи аппетит самый лучший. Высоко светила полная, жирная, яркая луна. И легкий ветерок покачивал ветви деревьев. Овевал лицо. Приносил запахи. Ему не нужно было смотреть на дверь, чтобы понять, что она вышла. Ветер принес ее запах. Легкий запах женщины, духов, чужих сигарет и крови. Сильный запах крови.
Он обернулся: она стояла перед ним и улыбалась.
- Здравствуйте! – сказал она. Словно не видела его желтых глаз. Ее же были скрыты за черными очками. Ночью.
- Здравствуйте! – сказал он, и стыдливо прикрыл рот рукой. Слишком длинные зубы. Слишком.
- Вы кого-то ждете?! – спросила она.
- Да! – он был честен. – Я жду вас.
- А я побоялась, что вы ушли… - сказала она.
- Я бы не решился! – почему-то ляпнул он.
- Проводите меня до остановки? – спросила она.
- Конечно… Провожу… - он-то знал, что ни до какой остановки она не дойдет.
В первой подворотне он нападать не стал. Усыпить бдительность… Хотя о какой бдительности идет речь? Замученная мужем, испуганная женщина. В самом соку. Ему начинало казаться, что вовсе не так сильно мучил ее муж. По крайней мере, не так сильно, чтобы ходить на такие собрания. Жалкие истерички – ему вполне это подойдет. А она?
- Знаете, - внезапно сказала она. – А я сразу обратила на вас внимание. Вы не очень-то похожи на жертву домашнего насилия.
- Вы тоже! – честно признался он.
- И, тем не менее, меня муж действительно бьет. Вернее… Скажите, я могу вам признаться? Быть с вами откровенной?
- Да! – глупый ответ. Но ведь она действительно могла быть с ним откровенной. Он никому ничего не расскажет. Она больше тоже.
- Знаете, почему я не похожа на… жертву домашнего насилия? Потому что я перестала ею быть. Неделю назад я убила своего мужа. Из жертвы я превратилась в хищника. И – вы не поверите – такого облегчения я не чувствовала со времен родов. У меня двое детей, кстати. Облегчения от того, что избавилась от балласта. От обузы.
Он начал чувствовать тревогу. С чего бы это ему перед ним открываться? Почему она рассказывает все это? Настало время прекратить эти словоизлияния. Он оскалил зубы и скрючил длинные когтистые пальцы, встав в хрестоматийную позу вампиров. Но… она, казалось, вовсе не испугалась. Лишь спросила:
- Что с вами? Вам плохо?
- Нет! – теперь уже прошипел он. – Сейчас я выпью вашу кровь.
- Нет! – ответила эхом она. Длинный тяжелый зонт ударил его между ног. И хотя никаких гениталий там не было уже пару столетий, удар получился чувствительным и болезненным. «Ох!» - охнул он. В следующий момент женщина набросилась на него и стала грызть его шею. Остервенело. С причмокиванием. Так, как любил делать он. Только ему было достаточно двух дырочек, а она принялась за дело со всей тщательностью. Она перегрызла ему глотку, а затем, периодически проглатывая маленькие кусочки старого мяса, оставила голову болтаться только на позвоночнике. Таком хрупком, как оказалось. Оторвав окровавленное лицо от него, она сказала «Никто еще не выживал без головы!» и сломала позвоночник. Последняя его мысль была глупа, но искренна: «Нужно было идти на собрание алкоголиков!»