История кубанского казачества знает немало горьких судеб, прошедших сквозь лед и пламя, сквозь скрежет металла и пороховой дым, сквозь унижения и быт тюремных казарм. Но когда воочию видишь и слышишь человека, познавшего весь ужас унижений в детстве, испытавшего тысячи военных будней и лишения отступлений, а затем чудом уцелевшего после танкового расстрела и взятого в плен, годами носившего страшный лагерный номер, но спасенного и не сломленного, до фанатизма верящего в идеи возрождения казачества, невольно приходишь в восторг от жизненной силы этого восьмидесятилетнего казака.
Думаю, что мой рассказ о нем может стать учебником жизни для сотен людей, чьи корни так или иначе связаны с казачеством. Пусть знают внуки и правнуки, как страдали их деды и прадеды. Как стойко держались за эту непридуманную жизнь, как верили в будущее народа!
Когда по нашему милому Мостовскому четкой, твердой походкой шел седовласый степенный казак, увешанный орденами и медалями, никто не верил, что ему уже за восемьдесят. Но это так.
Родился и вырос Федор Петрович Палагин в станице Курганной. Теперь это довольно-таки большой промышленный город, носящий имя Курганинск. Федор порадовал своим рождением мать Елену Софроновну и отца Петра Петровича в 1920 году, 20 числа мая месяца. Родители были молоды и красивы, что Петр, что Елена. Елена стала матерью в неполные восемнадцать, а отцу только что исполнилось девятнадцать лет.
Разделить их радость родители с ними не могли: дедов со стороны матери, да и со стороны отца зверски расстреляли. Софрона Долгополова – казака от мозга костей – за то, что имел свой почтамт, а Петра Петровича за то, что честно, верой и правдой служил народу и царю-батюшке: был атаманом станицы Курганной. Хорошо, что не видела этот расстрел гордого атамана его любимая и любящая жена (она умерла накануне этой расправы).
Когда десять чекистов вели стройного Петра к старой церкви в последний путь, он смотрел только на чудное, удивительно голубое небо, думая о скорой встрече где-то там, в небесах, со своей так рано покинувшей этот мир, казачкой-женой. Софрона Долгополова увели немного раньше, и тоже расстреляли, даже не дав проститься с женой, ее-то хоть, слава Богу, пощадили. Пощадив, посадили на бричку и отправили с малыми детьми сначала в Сальские степи, подальше от людского глаза, а потом «на солончаки», в Дивинский район, что в Ставропольском крае. Ее дочь Елена приехала туда с маленьким Федюшей тогда, когда в 30-е годы увели от нее и мужа, увели, правда, не на расстрел, а отправили в Магадан, как врага народа, и там-то Петр Петрович отбывал «пятилетку», а выполнив ее, умер уже здесь, в Мостовском. Все это узнал его родной сын – Федор Петрович, когда в 1994 году искал свидетелей, которые бы помнили отца. Искал и, что удивительно, нашел! Старый казак-станичник поведал ему, как увозили из родного дома его отца – Петра Петровича и как горестно прощался он с отчим домом, ибо, по всей вероятности, чувствовал, что это навсегда. Федор, его сын, работал под охраной в 17-й артели на Ставрополье, ходил три километра по воду, простояв два часа еще в очереди за «преснянкой», потому что вокруг, в солончаках, питьевой воды не было.
Да, он получит потом, в 1994-ом году, компенсацию за родительский дом, перед ним скромно извинится другая власть, держа в руках документы о реабилитации его отца.
Тогда он этого еще не знал. Тогда он был красивым статным казаком. Тогда не было еще той проклятой, той зловещей, той кровавой войны.
25 мая, когда отцветали пахучие чудесные ландыши, в роковом 41-ом году его призвали в «легендарную и несокрушимую…». О том, что ее сокрушали, и не раз, он поймет всего лишь через месяц. Да, и если быть скрупулезным, не было и того месяца…
Около села Бакима, где проходила граница с Германией, в 300 метрах от двух скрытых аэродромов на советской стороне, с пулеметом в руке, имея одну гранату и две бутылки с зажигательной смесью, Федор Палагин принял свой первый бой. До конца не понимал, что все же происходит, пережив артобстрел и воздушный налет трех боевых немецких самолетов, он крепко сжимал пулемет, видя строем идущих немцев и не нажимая на гашетку, потому что еще не было приказа командира.
Первая атака была отбита успешно, но вновь началось танковое наступление, и тут Федор впервые почувствовал запах смерти: один из танков шел прямо на него. Противотанковый ров оказался надежным, именно оттуда Федор подбил свой первый и последний фашистский танк. Почему последний? Потому что после этого боя пришлось отступать.
Боевой дух солдат был на высоте, но вместо снарядов им было доставлено три тонны мыла. Парадокс? Нет, конечно. Но так было. И было на самом деле. Так попали в окружение. Так начали отходить. Так оказались на полустанке под Ровно. Увидев эшелон, буквально стоящий «под паром», бросились к вагонам…Три бомбардировщика их опередили. Началась кутерьма.
Бросая раненных, отступали или рвались вперед. Остаток полка через несколько километров в упор расстреливали немецкие танки, а уцелевших забирали в плен.
Так он стал узником 16366 страшного интернационального лагеря «Лимбург». Толстый шелковый шнурок, на котором болтался этот номер, висел на его шее до прихода американцев. Русские, поляки, французы, итальянцы, пройдя этот ад, не падали духом.
Федор Палагин – узник под номером 16336 – принимает новую присягу после освобождения. С боями он прошел Польшу, Белоруссию. Цветами был усыпан воинский эшелон победителей, когда они возвращались на Родину. Это было 17 июня 1946 года, когда Федор Палагин демобилизовался в должности санинструктора, в звании старшего сержанта 8-й Гвардейской стрелковой армии, 74-й гвардейской стрелковой дивизии, 236-го гвардейского стрелкового полка. Нет, никогда не вычеркнуть из жизни память о закопанных живыми его товарищах в лагере «Лимбург», как и воспоминания об огромной могиле, которую копал собственными руками лично для себя, и только добрые руки французов спасли его от неминуемой гибели.
Судьба больно хлестала Федора и после войны. На птицекомбинате в Курганинске, куда он устроился после Победы, его ожидали постоянные упреки коммунистов: «Ты что со мной ровняешься? Я – коммунист, а ты кулацкая морда!» – так считали всегда.
В 13 лет юный Федя получил по «этой самой кулацкой морде» ни за что ни про что сильнейшую оплеуху от здоровенного мужика-охранника, охранявшего старушку-мать в камере предварительного заключения. И только дед Затулин – отец жены Полины, на которой Федор женился в 1947 году после Победы, достал справку о том, что мать не виновна ни в чем. Справке и старости Софроновны поверили и отпустили. Бабушка – бывшая красавица-казачка города Курганинска, всегда помня своего богатыря-мужа Софрона, с фантастической убежденностью внушала внуку: «Внучок, радость моя единственная, ты казаком родился, казаком и помереть должен. Всегда нашей, казачьей силой пользовались, а потом топтали в грязь. Не забывай об этом, Федюша. И Софронушку моего не забывай». Она так и умерла с именем на устах своего суженого, с кем венчалась в церкви, где давали друг другу клятву верности и любви.
Любовь пережила Софрона Долгополова на полвека. Не прижавшись к любимому перед его расстрелом, гордая казачка сохраняла верность до конца своих дней.
И еще один человек с болью помнит и горячо чтит Софрона Долгополова. Это его родной брат Кузьма. В далеком 1918 году он покинул Родину и остался жить во Франции. Казачий генерал Кузьма Петрович до сих пор глубоко переживает разлуку с семьей, отчим домом и Россией.
Не смог он простить новой власти расстрела любимого родного брата – атамана Курганинска. За его долгие годы он испытал в жизни все: боль расставания, горечь разлуки, любовь, страдания, верность, измену, радость, ожидания, потерю. Генерал не может даже поклониться праху брата. Никто не знает, где похоронен Петр. Только колокола церквей Франции каждый раз гулом своих набатов напоминают ему последний стан родной кровинушки, а запах пасхальных свечей возвращает его мысленно в Россию, к месту расстрела Петра – к старой курганинской церкви. Молясь за убиенных, генерал часто смотрит на то самое голубое небо, на которое смотрел перед смертью и его родной брат, часто размышляя, где же истины Христа, и для чего все, что было, все-таки было.
Его три дочери, успевшие стать бабушками и прабабушками, там, в далекой Франции, конечно же, свято чтут свое казачье происхождение и берегут все, что связано с Россией-матушкой. Отец-генерал научил их русскому языку, русской культуре, казачьим обычаям и традициям, казачьим песням и вере в Бога. Они хорошо знают судьбу своего двоюродного брата Федора, познавшего на своем горбу участь узника жуткого концентрационного лагеря «Лимбург», где были и их соотечественники – французы, спасшие жизнь Федору.
Федор Петрович Палагин прожил удивительно трудную жизнь. Ему было что вспомнить, но лучше, по-моему, ему бы было не вспоминать.
Его наследие – это его дети и внуки. За совместную жизнь с голубоглазой Полиной они нажили трех детей: двух дочерей и сына. Старшая дочь Елена, названная в честь своей матери, – инвалид, окончила училище связи, но всегда работала на тяжелых мужских работах в теплицах. У Елены Федоровны двое детей: дочери Светлане – 40 лет, Галине – 24 года, а внуку Володе – 17 лет. На два года от Елены младше Валентина Федоровна. Она 1953 года рождения. Ясноглазая, энергичная, она закончила торгово-кооперативный техникум и работает в трехзвездном отеле «Аваза» города Туркменбаши (бывший Красноводск). У нее двое детей: дочь Лейла, – ей 24 года и сын Расул. Расул – моряк-радист, ему 33 года. Уже успел подарить деду Феде правнука Бахрама. Бахраму 10 лет, но он по родословной казачьего роду-племени.
Младший сын Федора Петровича Палагина родился в 1959 году, здесь, в поселке Мостовском. «Владелец мира» Владимир ходит в загранку шеф-поваром. Он любит и хорошо знает свое дело. Сюда, на Родину, приезжает редко. Его дочь Кристина учится в институте. Вот такое растет-подрастает поколение Федора Палагина, дожившего до глубоких седин.
...Бодро и степенно ходил восьмидесятилетний стройный казак к Мостовскому казачьему правлению. Жизнь больно хлестала по измученному телу бывшего узника. Каждый шаг его отсчитывал число погибших в той страшной и кровавой войне. Время неумолимо. Оно течет и уносит за собой события прошлых лет. На жутких примерах прошлого учатся поколения. Пусть поколения нынешние никогда не повторят ошибки прошлого, а лагерные номера концентрационных лагерей не станут собачьим ошейником даже на золотой цепочке.
Время помнит, время лечит, время летит вперед.
Нынешнее казачество должно утверждать жизнь и любовь. Помните, как в песне:
«Ах, как годы летят,
Мы грустим седину замечая.
Жизнь, ты помнишь солдат,
Что погибли тебя защищая?
Так ликуй и вершись,
В трубных звуках весеннего Гимна,
Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно…»
Так поется в песне, которую любил мой отец. Пусть жизнь любит своих героев. И ликует в звуках весеннего Гимна.
А мы будем славить их. И петь им вечную песню любви за пролитую кровь и слезы бедных матерей, за горькую их судьбу, крещеных в православии казаков.
Федор Петрович Палагин пережил своего близкого друга – Павла Герасименко – всего на шесть месяцев. Он стойко держался за жизнь. Любил Кубань всем сердцем и душою. Был предан ей всецело. Алые розы на его могиле не увядают по сей день. Он был похоронен в 2002 году в поселке Мостовском на новом кладбище, что находится по дороге в горный поселок Псебай, откуда родом был его друг Павел.
В предгорье часто идут дожди и омывают могилу бывшего узника концлагеря, как слезы кубанских казачек, что издревле оплакивают казаков наших, рано или поздно ушедших в небытие. Плачет Земля о сыновьях своих. Плачут любимые о мужьях своих. Плачет казачество о героях своих.
И пусть знают и помнят живущие имена гордых сынов Отчизны, с честью пронесших по жизни высокое звание «Казак». Я часто видела в жизни этих славных сынов Отчизны. Сейчас их уже нет. Но помнить защитников нужно всегда, ибо сама история России соединила вместе их судьбы.