Я как и многие другие хотел увидеть и услышать известную поэтессу...
И наконец я увидел и услышал поэтессу Ану Бландиану и Ромулуса Русана. Они вдвоем были в Кишиневе. Как это было? Замечательно. И был день...
День с Аной Бландианой. Потому что Ана Бландиана, чьи стихи и прозаические вещи переведены на 20 языков Земли, - из когорты поэтов, представляющих Румынию в международном сообществе; имя, упрочившееся уже после первых сборников, в 1964 и 1966 годах, и вошедшее в школьные хрестоматии, была в конце марта в Кишиневе.
Наконец многим удалось ее видеть и услышать. Мне, тоже довелось...
А вечером, 27 марта все её книги вышедшие в издательство «Картиер» - «Cartier» были приобретены, для того, чтобы получить у поэтессы желанный автограф. Наверно, подумал я и не только, книжные магазины давно не имели такие продажи как в тот день и в тот вечер. И всё же, не всем хватило книг...
Двухтомник стихотворений Аны Бландианы расходился в течение считанных минут.
Занимая при тоталитарном режиме позицию, которую можно обозначить, как сопротивление через культуру, Бландиана в 1980-е годы оттачивала мысль в эссе, ведя в "Ромыниа литерарэ" рубрику четверговых заметок, tablete (первое, и более подходящее к контексту значение этого слова, - пилюли), и писала новеллы, подрывной заряд которых камуфлировался под фантастику.
Ана Бландиана после революции 1989 года - глава общества (ныне - партии) Гражданский Альянс, сопоставимого с нашим Мемориалом, председатель румынского ПЕН-клуба.
Каждое эссе Аны Бландианы - откровение, задевающее душу, вдох и выдох, с ударной нотой в финале.
Однажды в порыве страстей и эмоций я тоже пытался перевести её поэму «Заповедник».
По румынский поэтесса знакома как Ana Blandiana, а настоящее имя - pe nume adevarat она Otilia Valeria Coman. А «Заповедник» начинается так:
Лошади и поэты,
Красота переходящего мира
В иное измерение,
Подвластной только техники,
Существа, которых настоящее время
Оставляет в прошлом,
Заковывая
В собственных сияниях.
Лошади и поэты,
Их на свете увидим,
Всё реже и реже,
И всех без особой цены.
Их всё труднее продать.
Черных, серых и даже белых коней,
Что чаще белеют в одиночку
Невидимые и прозрачные
В грядущем будущее
Что, без них –
Сам станет невидимым.
Однако, по моему, перевод оказался слабым и я перестал мучиться.
В тот вечер в книжный магазин в центре, первому, кому поэтесса предпочитала дать автограф был кинооператор Вячеслав Дабижа. И я знаю почему. Он еще в 90 годы признал, что помнит одно её стихотворение и доказал это во время одного путешествия с кинокамерой по Румынии, когда к группе молдавских телевизионщиков и кинематографистов присоединилась Ана Бландиана.
Я тоже не ушел с того вечера без автографа от поэтессы. Но получил его уже в конце, когда многие начали расходиться. Мне как бы досадно не было,не достался двухтомник. И я тогда вынул из кармана своих двух карманных книжек «Из глины любви» - „Din lutul iubirii” и сказал: " к сожалению мне не на чем получить ваш автограф, так как, ваши книги уже все были проданы. Напишите мне на одной из страниц вот этой книжки. Запись останется у меня в этой книжке, а другая будет у вас". И она, с любовью согласилась.
Теперь буду бережно хранить эту книжку с записью Анны, вернее Отилии Валерии Коман – Бландиана. Запись оказалось на странице с моей поэмой «День».
А день, действительно был символическим – 27 марта 2012 года!
Kак я уже написал, стихи и проза Аны Бландианы переведены на многие языка мира, включая китайский. Она — почётный президент румынского ПЕН-клуба, президент правозащитного фонда Гражданская академия, директор-основатель Мемориала жертв коммунизма. Член поэтической академии Стефана Малларме, Европейской академии поэзии, Мировой академии поэзии. Ей присуждены премия Гердера (1982, 1988), премия Виленицы (2002), Орден Почётного Легиона (2009), другие национальные и международные премии.
Расссуждая о таланте...
“Талант жить, находящийся очевидным образом на стадии исчезновения у народов Европы, - из тех понятий, которые трудны для определения, потому что отличаются от подобных им не всегда уловимыми нюансами. Сказать ли - как говорит ученик, не выучивший урок, что талант жить - «это когда…», - но я понимаю, что и таким образом не смогу все разъяснить надлежащим образом. Выражения вроде бы близкие - «жить припеваючи» или «уметь жить» - при более внимательном анализе оказываются вовсе не близкими: тогда как первое относится целиком к обладанию материальными вещами, и числом поболее, а второе некоторым образом призывает не упускать того, что идет в руки, - талант жить не есть действие или осуществление, а просто-напросто состояние. Оно есть расцвет глагола быть, тогда как два другие зависят от глагола иметь, и это разница не в видимости, но в сущности.
Большой соблазн сказать - и, думаю, не так уж я ошибусь, - что талант жить - это свойство юности и, может быть, даже наивности; раскрывается он чаще в нежном возрасте, и его легче обнаружить у первобытных народов. Но не впаду ли я в упрощение? Если близость к естеству принять за гарантию этого божественного дара, то придется предположить, что, например, все без исключения звери - его счастливые обладатели. Однако же не только вид от вида, но и особь от особи отличаются по степени и качеству обладания им. Собаки, по всей очевидности, не столь талантливы в жизни, как кошки. И это не только потому, что с такими известными их свойствами, как верность и преданность, труднее жить, чем с великолепным эгоизмом, в котором подозревают кошачью породу, но и потому, что у них нет способности (в отличие от кошек) смаковать каждую секунду, нет гения отбирать из бесконечного ряда событий только сиюминутное солнце. Я всегда считала доказательством глубокомыслия идею египтян обожествить кошку, это животное, столь расположенное к сну и к абстрагированию ото всего, в высшей степени способное отделять то, что существенно для счастья, от того, что несущественно.
Талант жить, как мне кажется, - более, чем черта животного мира, - есть следствие тонкости устройства, которое может быть присуще или не присуще в равной мере людям и животным, существам молодым и старым, развитым и неразвитым, цивилизованным и нет. Талант жить, как все таланты, - это врожденный дар, который можно культивировать и который может загубить среда. И, по моему разумению, некоторый внимательный покой духа, к которому стремились все религии и все философские течения, - это его sinequanon, условие того благословенного состояния, когда каждый лист, который падает, каждая травинка, касающаяся босой ноги, каждый миг сна, каждая капля воды на губах, каждая ягода, тающая под сводом рта, даже каждая боль принадлежат цельности и полноте и дают пищу для жизни. Тот покой духа, который скорость транспорта и галдеж massmedia считают нужным высмеивать и гнать.”
Всё это признаю, что не мое а взятое из журнала “Иностранная литература”, 2006 год, 6 номер. Где был опубликован удивительный эссе-миниатура о Ане Бландиане.
Из того же источника узнаем что...
“Целых десять постреволюционных лет Ана Бландиана боролась за восстановление исторической справедливости, соблюдение законов, уважение прав человека. Возглавляла правозащитную организацию «Гражданский альянс», вместе с мужем, писателем и публицистом Ромулусом Русаном, создала музей памяти жертв тоталитаризма в Сигете. Писала исключительно на злобу дня. Довольно скоро она поняла, что сдвиги в обществе идут отнюдь не в позитивную сторону и что торжество демократии - вещь проблематичная. «Я имела ослепительную наивность надеяться, что кровавое Рождество родило нас, безусловно очистив, для новой жизни. Но все, что произошло с тех пор, неизбежно напоминает, что от Рождества к Пасхе ведет вверх - через Голгофу - сокровенный путь, связующий непорочное рождение с бременем страстей и с чудом воскресения», - напишет она уже в 1990-м.
Десять лет жизни, отданных конкретным делам, лишь подтвердили, что arslonga, vita brevis. «Чудо воскресения» в Румынии снова откладывается. Пройдя сквозь ад политических дрязг, отбыв наложенную на себя епитимью, Бландиана вернулась, на новом витке, к себе самой, за письменный стол поэта, в вечные проблемы. Для нее пришел срок «отставить в сторону политику, злобу дня и даже историю, чтобы приглядеться к тому, что существует вне их и наперекор им». Срок снова писать стихи.
Три сборника вышли с начала нового тысячелетия. Тем не менее «злоба дня» не отпустила Ану Бландиану. Работа «Гражданского альянса» который она возглавляет, продолжается. Признанный мэтр румынской поэзии и почетный председатель румынского Пен-центра, она много путешествует (лекции, конференции, фестивали поэзии). Лавина переводов ее на разные языки, интервью с ней (а биография интереснейшая, я только чуть коснулась ее в этом предисловии) идет по всему миру. Тщательно отбирая из сборников разных лет порцию пилюль, горьких и сладких, всегда целительных, я, вслед за Бландианой, возвращалась на ту стезю, по которой она шла, вдалеке от громкой славы. Почему поэты прибегают к прозе, Ана Бландиана ответила в одном из своих афористических фрагментов: «Нет, на мой взгляд, ничего трогательнее и беззащитнее, чем проза большого поэта: упрямая тяга досказать недосказанное. Это как нимб, который бы попытался принять форму шляпы».
Это как раз то о чем я хотел написать после встречи с поэтессой председателем фонда “Гражданская Академия - вернее альянс” а также прозаиком, историком Ромулусом Русином.
Для более полного охвата даю и ссылку на все это.
http://www.memorialsighet.ro, http://www.communismsvictims.info
На фотографии, поэтесса Ана Бландиана, 27 марта, в Кишиневе.
А еще о ней я написал однажды на страницах стихиры http://www.stihi.ru/2011/11/19/7228
И ещё пытался перевести.
Зимою звёзды
Так далеки,
Что в одиночестве.
Их не разглядеть.
Зимой моря
Кажутся такими чужими,
Что даже течение источников
Им уже не полагается.
Зимою мертвые
Такие холодные,
Что замерзает земля,
На всегда, во всём северном полушарии.