Страдания престарелого мужчины

Страдания престарелого мужчины












               
               
               












                Пролог



Когда небо опустится так низко, что, кажется, за-полнившие её серо-зеленые облака вот-вот опустятся на крыши города. Когда горожане стремятся скрыться в до-мах, бродячие собаки перестают преследовать прохожих и брехать, а Бомжи начинают устраивать себе ночлег в под-валах, чердаках и на стройках. Когда у всякого, кто отяго-щен хворью, обостряется боль. Когда распутник начинает подыскивать себе объект для реализации его извращенных фантазий, а девочки, умом не отягощенные с намалеван-ными личиками и немытыми письками вытанцовывают на улицы. 
Тогда он, шестидесяти девяти лет от роду мужчина с гривой густых и жестких волос и бородкой Эспаньолкой, в тяжелом бархатном пиджаке, широченных шерстяных штанах и туфлях с пряжкой, усядется за круглый стол о трех ногах и начнет свою трапезу. Давно, очень, очень дав-но у него, как и всех людей были завтраки, обеды и ужины. Выдавались и second breakfast. Теперь же у него просто трапеза. На столе полный couvert. Хлеб он обязательно на-режет по диагонали. Так ему кажется красивее. Сыр режет-ся тонкими ломтиками.  Картошку сегодня он сварил «в мундирах». Обжигая тонкие пальцы (милые девушки, ах, как давно это было! говорили, что он музыкант) Серафим очистит её. Хороша она под нерафинированным подсолнечным маслом, да с балтийской килечкой. Сегодня он может позволить себе пятьдесят граммов водки. Сегодня ровно сорок лет назад он обручился с Натальей. Было ей тогда, в октябре шестнадцать лет. Родители долго не со-глашались идти в Райисполком, дабы тот своим решением понизал дочери брачный возраст.



  Годы семидесятые XX века


Одна тысяча девятьсот шестьдесят девятый год.  Серафиму тридцать и он преуспевающий ученый. Он кан-дидат наук, доцент кафедры неорганической химии. Мо-лод, красив, здоров. Последние семь лет он увлекается па-русным спортом и волейболом. По секрету скажем, поль-зуется необыкновенным успехом и у аспиранток, и у сту-денток. Не обходят своим вниманием его и девушки из яхт-клуба. Мало их там, но все они влюблены в Серафима. Об-ладая натурой широкой и от природы наделенный добро-той, он не отказывает никому. Жениться? Он ещё не защи-тил докторскую диссертацию. Да и живет он в маленькой комнатке в доме постройки конца XVIII века на 14-ой ли-нии Васильевского острова. Скоро он внесет паевой взнос за однокомнатную квартиру в доме ЖСК, что строится на Третьем Муринском, а ныне проспекте Шверника. Вот то-гда он и женится. В жены возьмет женщину в делах опыт-ную, рассудительную. Главное, чтобы она была ширококо-стна и не имела дурных привычек. Ему нужны здоровые дети. Эти субтильные девица, у которых таз узок, а грудь недоразвита разве смогут родить нормального дитя. Они хороши в постели как мимолетное явление. Так, развле-кашки.
Но как говорят, человек предполагает, а Бог распо-лагает.
- Серафим, - говорит ему заведующий кафедрой, - Вы вечно жалуетесь, что Вам мало платят. Не я и даже не ректор устанавливаем размер зарплаты. У моего хорошего приятеля дочка оканчивает школу и с химией у неё нелад-но. Вот и взялись бы подтянуть девочку. Родитель хорошо заплатит. Будут деньги на Вашу пресловутую стенку.
В те годы вошли в моду новые предметы обихода. Торшеры, журнальные столики, диван-кровати. И вот эти самые «стенки». Не надо тебе, ни платяных шкафов, ни сервантов, ни книжных полок. Поставил вдоль стены та-кую конструкцию и готово. Тут тебе все. Даже такая бур-жуазная штука, как бар там наличествует.
Согласился Серафим, и в ближайшую субботу по-ехал на улицу Чайковского. Допёхал до Большого проспек-та, там сел в троллейбус номер пятнадцать.  Тот довез его до места.
Жил хороший приятель заведующего кафедрой на первом этаже. Как войдешь в подъезд, а по-ленинградски говоря, парадную, то слева дверь, обитая дерматином. Таб-личка на ней: Доктор Сак И.И.
Еврей, индифферентно подумал Серафим, и нажал на кнопку звонка. Через толстый слой дерматина он все же расслышал треньканье звонка. Теперь таких звонков не выпускают, успел подумать Серафим и дверь распахну-лась.
Ударили в самое нутро Серафима глазищи. Оторо-пело он брякнул: Воров не боитесь? 
- Я ничего не боюсь, - ответило создание, - Вы к ко-му?
- Наверное, к Вам.
- Понятно, - протянуло создание, но не отступила, - Папа, - это было произнесено с французским прононсом и с ударением на первом слоге, - позаботился, чтобы дочка не осталась двоечницей, - создание отступила в темноту длинного, это успел заметить Серафим, коридора, - Идите за мной, - пошла девица, слегка покачивая объемными бед-рами.
Легко будет рожать, отметил гость и пошел за ней, девушкой ростом в метр шестьдесят  семь, весом в пятьде-сят пять килограммов, с копной рыжеватых и жестких во-лос.
Не зажигая света, а в коридоре было достаточно темно, девица прошла в самый его конец.
- Папа, - громко, словно отец страдал глухотой, - тут репетитор пришел.
Я же ей ничего не сказал, дверь открылась, и на её пороге появился Сак И.И.
- Вас Аркадий Давыдович прислал?
- Да.
- Тогда это не ко мне. Наташа, - Сак И. И. положил большую ладонь на плечи девушки.
- Я бы хотел обговорить условия моей работы.
- Резонно. Прошу ко мне.
Вошли в комнату размером с его три. Ну и ну. Ши-карно устроился этот И.И.
- Будем знакомиться. Я профессор филологии Сак Израиль Израилевич. Специализируюсь на древнеславян-ском. Доктор наук. Имею честь служить в Институте име-ни Александра Сергеевича Пушкина, - тирада продолжа-лась, - Вы, небось, удивлены тому факту, что еврей изучает русскую словесность. Должен сказать, что мой отец от са-мого императора получил грамоту на владение торговыми рядами в Апраксином дворе. Я же удостоен грамоты Все-союзного общества славинистов. 
Лгал или нет профессор, поди, проверь.
- Прошу садиться, - Исаак Израилевич тронул крес-ло с высокой спинкой. Сам же прошел за стол. Такого сто-ла Серафим не видал раньше. Из черного дерева был он сделан. Столешница крыта кожей, а на ней чернильный прибор из малахита.
- Я пригласил Вас для подготовки моей дочери На-таши к сдаче выпускных, за среднюю школу, экзаменов по химии. Аркадий Давыдович рекомендовал Вас как специа-листа и как хорошего преподавателя. Это так? 
- Как Вы думаете, Исаак Израилевич, я буду хаять себя?
- Вы правы. Мусор. И я не безгрешен. Я буду пла-тить Вам за академический урок рубль. Каков Ваш курс?
Откуда я знаю, подумал Серафим, а сам лихорадоч-но подсчитывал в уме, сколько же надо дать уроков, чтобы хватило на авансовый взнос на стенку «Истра» чешского производства.
- Вы затрудняетесь с ответом. Из этого я делаю вы-вод, что в репетиторстве Вы новичок. Договоримся так. Вы проводите пять занятий по два академических часа, а там поглядим.
- Я могу их провести за два дня, - десять рублей за два дня для меня приемлемо. Не желаю я тут пребывать долго. Это в голове Серафима. Исаак Израилевич думал о своем. Хорош гусь. Погляжу, как он будет учить мою де-вочку. А то и прогоню с позором.
- По рукам, - простецки сказал доктор наук, и они пожали эти самые руки.

_____________________________________________

- Что же, Наташа, - Серафим и Наташа сидят в сто-ловой за круглым обеденным столом. Девица наотрез отка-залась брать уроки у Ифраима в своей комнате. Она с неко-торой опаской отнеслась к этому молодому человеку. Что-то трепетало внутри её молодого организма при его виде.
И Серафим начал приглядываться к девице; бедра развиты, грудь маловата, а с лица не пить.




- Я устала, - отвечала Наташа и расстегнула две пу-говки на блузе. В квартире было жарко.
- Тогда завтра я не приду, - Черт кудлатый, зло по-думала девушка, но ответила, стараясь придать голосу тос-ку.
- Тогда я завтра пойду на каток, - а вдруг он тоже любит коньки.
- На лыжах умею и люблю, На коньках я как корова на льду.
- Стыдно, доцент. Такой сильный и не умеет катать-ся на коньках, - девушку не покидала надежда, что он вы-зовется пойти с нею на каток. На Масляный луг в ЦПКиО.
- Я тебя учу химии, а ты меня научишь кататься на железках. Да?
Прорвало. Я его так научу, что он без меня жить не сможет. Девушке пятнадцать лет, но гормоны уже бегут по её кровеносным сосудам.
В субботу, седьмого января в семь утра, когда по радио закончили читать сводку погоды (минус пятнадцать, ветер северо-западный 7 метров в секунду, влажность 60 %) Серафим, облачившись в спортивный костюм, что сре-ди увлекающихся спортом, был прозван олимпийкой, бе-гом, чтобы не замерзнуть, устремился на остановку трам-вая.
В этот час на улицах промерзшего города народу мало. Кто же без особой нужды выйдет на ветер и мороз. Одни алкаши толкутся у пивного ларя в ожидании, когда баба в белом с подтеками фартуке откроет бочку с "Жигу-левским".
А «тридцатки» всё нет. И трамвайщики в субботу не спешат выехать на маршруты. «Хлопнуть» бы сейчас кружку теплого пивка.
- Мужики, - подбежал трусцой Серафим, - разреши-те без очереди?
- Бегай отсюдова. Спортсмен хренов.
- Остынь, Федя, не видишь, парень почти в неглиже.
Парень  в неглиже залпом выпил кружку подогрето-го пива, поблагодарил мужиков и рванул на подошедший в этот момент трамвай. Ему бы посмотреть на номер. Нет же. И повез трамвай тридцать седьмого номера Серафима в Старую деревню. Там тоже есть мост через реку Большая Невка. Но от кольца трамвая там переть дай Бог.
Ждет девица, ждет. Почти сорок минут ждала На-таша своего репетитора. Плюнула и пошла в раздевалку. Не околевать же тут на морозе и ветру. Любителей пока-таться на коньках в столь ранний час немного. В раздевал-ке тепло. Сдав в гардероб шубку и сапожки и, надев коньки «канадки», Наташа решила посидеть тут немного. Глотнуть чаю из термоса «Дружба». Молодцы китайские товарищи. Хорошие термосы делают, а вот стрелять в наших парней на границе не надо бы. Чай согрел девичьи кишочки. Мож-но и на лёд. Лед запорошен выпавшим ночью снегом. Не успели служители катка убрать его. Ничего, Наташа хоро-ший конькобежец.
Вжик-вжик, режут лед острооточенные коньки. Од-на Наташа на льду.
А в это время наш герой бежит по аллее парка. Вьется парок, улетая за спину. Пот струится по ней. К Масляному лугу Серафим прибежал весь мокрый. А тут ветер стал сильнее. Известно же, на ветру и мороз крепча-ет. Итог, воспаление легких. С Наташей он все же сделал круг. Но там и спекся. Как пел Владимир Высоцкий.
- Я Вас провожу, - у девочки прирезался материн-ский инстинкт, - Свалитесь где-нибудь по дороге.
У Серафима нет сил возражать. Он весь горит. В по-лубредовом состоянии довела Наташа своего учителя по химии до дома на 15-ой линии Василевского острова.
- Какая квартира у Вас?
- На третьем этаже, - невпопад отвечает доцент и клонится на плечо девушки. Больше он ничего сказать не мог. Позвонила в квартиру, что была справа, и не ошиб-лась.
Вдвоем с соседкой он дотащили до тахты мужчину.
- Ты, девочка, кем ему будешь? 
- Невеста я его.
Вы можете ответить на такой вопрос – может ли слышать человек, находящийся в бредовом состоянии и при температуре тела 39 и семь то, что сказала девочка? Мы не можем. Но факт остается фактом, Серафим очнув-шись, говорил соседке так: Вы мою невесту не обидели?
Не было гуляний при Луне. Не было классического ухаживания. Двадцать третьего февраля, когда весь совет-ский народ отмечал сорок восьмую годовщину РККА, Се-рафим и Наташа подали заявление в Отдел записей граж-данского состояния Василеостровского райисполкома. А Исполком Дзержинского района неделей раньше своим решением понизил брачный возраст гражданке Сак Ната-лии Исааковне. 
Свадьбу Исаак Израилевич устроил в столовой Уни-верситета. Там работал его товарищ по фронту. И филоло-ги защищали Родину. Народу за столом было немного. У Серафима родни нет.
Мы забыли сказать, что мальчик остался сиротой в пятьдесят третьем. В марте умер Сталин, а в августе по-гибли его родители. Утонули в реке Подкаменная Тунгу-ска. Перевернуло их лодку на стремнине. Даже тел не на-шли. Четырнадцатилетним мальчиком Серафим  круглым сиротой. До восемнадцати лет его воспитывала тетка по материнской линии. В сороковом её репрессировали, как пособницу врага народа. Умерла  тетя Вера в ночь на пер-вое мая 1960 года. Серафим уже доцентом был. И вот по прошествии шестнадцати лет, день в день, её воспитанник вступает в брак.
Первым говорил тесть. Пожелал любви и согласия. Поделился опытом своей брачной жизни.  Терпение, тер-пения и ещё раз терпение. Правда, не уточнил, от кого тре-буется это самое терпение. А в конце сказал так: Наташе надо окончить школу и поступить в институт. Так что с детьми повремените.
Обошлось без потасовки. Хотя был момент, когда кто-то из гостей начала разговор о евреях. Мол, они и ре-волюцию семнадцатого года устроили, они, в частности Бронштейн то бишь Троцкий, крестьянство разорили.  Иса-ак Израилевич молчал и только скулы сжатые до белизны кожи выдавали его волнение. Зато его ученик, русский и парень полез в драку. Разняли и увели на свежий воздух. В мае в городе, стоящем на гранитной плите и болотах одно-временно погода неустойчива. К вечеру заветрило, развид-нелось, и Нева вспучилась. Быть наведению. Так что пого-да остудила горячие головы.  Разошлись в десять вечера. Теща собрала в судки недоеденное. Тесть, профессор фи-лологии допил водку. Молодые ушли раньше. Хотелось им побыть наедине.
- Скоро белые ночи, - Наташа переоделась. Не гу-лять же в подвенечном платье, - Я не люблю их. А ты? – с трудом женщина привыкала к обращению на «ты».
- Не задумывался над этим. Я прагматик. Вообще, можно ли любить или не любить, например, Солнце. Оно данность от нашей воли независимая.
Со стороны могло показаться, что идут два мало-знакомых человека. Так напряжены были из фигуры и ре-чи.
Откроем секрет. Молодые люди до сей минуты вхо-дили в соитие один раз.

__________________________________


 





Трапеза завершена. Можно набить трубку и поку-рить. Прошло время, когда Серафим Платонович позволял себе голландский табак. И трубка у него была рук мастера Федорова. Корень вишневого дерева. Сорок лет. Много это или мало. В масштабах мира секунда, а то и меньше. В че-ловеческом летоисчислении практически вся жизнь. С На-тальей ему пришлось, именно так, пришлось прожить семь лет. Эти семь лет он старался забыть последующие три-дцать семь годов.
Вчера произошло то, что было угодно Богу. Он встретил женщину. Просто женщину. Она сказала: Как Вас зовут. Я буду молиться за Вас.  Сказала и пошла своей, ей ведомой дорогой. А он остался стоять у входа в аптеку «Фармаком». Минуты три он вспоминал, что хотел купить там. А, вспомнив, развернулся и пошёл домой. Какое-то неведомое, а скорее давно забытое чувство посетило его. Стало тревожно и сладко.
Вошедши в квартиру, не переобуваясь, он сел за ра-бочий стол. Ноутбук как будто назло ему долго «загружал-ся». Через три минуты он начал набивать текст: Безумно долго я шёл к тебе. Промозглым днем сентябрьским ты мне сказала: Молиться буду я за Вас. Во мне всё встрепену-лось…
Процесс набивания текста ещё пуще возбудил его. Он встал, прошелся по комнате. Махнув рукой, в жесте от-чаяния, он прошел на кухню. Залпом выпил стопку водки. Вспомнил слова одного партийного чинуши: О Вас гово-рят, что Вы тайный пьяница.
Когда же это было? В уме не сосчитать. На кальку-ляторе высветились цифры – 1989. Да, да. Тогда в Обкоме обосновался бывший директор ГИПХ,а. Все-таки партий-ная стезя это особ статья. Это подобно служению в инкви-зиции. Этот же был технарь до мозга костей и от того дела в Обкоме пошли наперекосяк. Пусть их. Давно это было и КПСС распустили, словно кружок «Умелые руки».
Налил еще стопку. И напрасно. Опять перед его мысленным взором встало её лицо. Привыкший сходу оце-нивать увиденное, он принялся создавать образ женщины. Ей за сорок (старик ошибся. Ирине пятьдесят пять), она или учитель или научный работник. Она одинока. Это ему так хотелось. На самом деле у Ирины был постоянный, почти супруг, мужчина. Офицер местного Управления МЧС. У него есть дочь. У Ирины сын.
Вернулся в комнату. Ноутбук высветил рекламу са-мому себе. Реклама бич современных СМИ.
Плюнул на него и отключил. Весь пыл улетучился.
Водка свершила свое – ему захотелось кушать. 
__________________________________

   

- Серафим, - юная жена ещё лежит в кровати, - ты сегодня опять поздно придешь?
- Постараюсь прийти пораньше, - жена на девятом месяце.
Молодые, какая уж молодость у Серафима, совер-шили обряд детозачатия в первую брачную ночь. Шестна-дцатилетняя Наталия оказалась женщиной с высоким ре-продуктивным потенциалом. У мужчины же был, так на-зываемый период повышенной гормональной деятельно-сти. Его яички вырабатывали наибольшее количество спермы. Успевай опростать её.
День полон хлопот. Тех, что не утомляют, а лишь подряд. На заседании Ученого Совета его аспирант сделал хороший доклад, и Член-корреспондент АН дал положи-тельный отзыв – Виден высоконаучный подход руководи-теля.
Лекцию на четвертом курсе Серафим прочел на од-ном дыхании. Вдохновение бывает не только у художников и поэтов.
В институтской столовой подсел к молоденькой ас-пирантке. Слыл он жуиром, и оправдывал то. В круг удо-вольствий входил и флирт. Жена женой, но это свято. Бод-рит. Придает особый вкус жизни.
- Вы, Серафим Платонович всё шутите, а мне завтра Покровскому реферат надо представить. Знаете, какой он зануда.
- Паша Покровский настоящий бурсист. Ему бы мо-нахов учить. Вы же девушка с тоникой, почти поэтической натурой, - эта «поэтическая» натура вчера прогнала от себя ассистента с кафедры Марксизма-Ленинизма, известного бабника Тольку Панкратьева.
- Если бы Вы были моим научным руководителем, - аспирантка по имени Надя, пролила суп с фрикадельками себе на свитер.
- Не приемлю сослагательные наклонения. Если бы, да кабы. Где Ваш реферат?
Домой Серафим вернулся, когда по телевизору за-канчивали показ первого советского сериала.
- Так-то ты, мой муж беспокоишься о жене. Я тут рожу, а ему все нипочем.
Надо отметить, что у беременных женщин обост-ренное чутье. Унюхала-таки Наталья запах спиртного. Ес-ли бы Серафим с порога не пошел в ванную, то и другой запах попал бы ей в нос. Надя пользовалась туалетной во-дой, что ей удалось купить в новом магазине на Старо-Невском.
- Мне нельзя, - это уже после.
- А так?
- Идиот. Меня тошнит же.
Какая может быть тошнота на девятом месяце бере-менности? Пришлось мужу пойти в ванну. В тридцать лет не хочется обрести аденому предстательной железы.
Пятого февраля 1970 года Наталья Исааковна роди-ла. Из роддома её забирал отец младенца, отец роженицы и подружка Натальи. Мать её болела. На отцовской «Волге» Наталья с младенцем была отвезена в отчий дом.
- Маленький не может жить в Вашей конуре, - док-тор филологии знал цену словам.
Так начался новый этап семейной жизни Серафима.
- Я кормлю, - говорила жена первые два месяца. А аспирантке Наде надо было помогать с докладом.
- У меня аллергия, - Наде надо было готовиться к защите.
- Гинеколог сказал, что шейка матки травмирована, и надо воздерживаться, - у Нади банкет.
А ребенок рос, практически не зная отца.
Столетний юбилей В.И. Ленина страна отмечала широко и помпезно.
Аркадий Давыдович Гуральник собрал кафедру.
- Товарищи, нам тоже надо отметить это эпохальное событие научными достижениями, - откуда у этого битого перебитого еврея этот стиль, подумал Серафим, а вслух сказал.
- Как Вы думаете, Аркадий Давыдович, а Менделеев к какому эпохальному событию открыл таблицу элемен-тов?
Ассистенты, аспиранты зашушукали. Знал бы Сера-фим, что среди них есть осведомитель КГБ, поостерёгся бы. Но не приемлил доцент сослагательных наклонений.
- Мне не до шуток, - отвечал заведующий кафедрой, - У Вас, мне помнится, на выходе работа о, - тут мы опус-каем термины.


__________________________________

- Сегодня вечером готов положить Вам на стол, - от-вечал Серафим, а сам думал о том, чем он сегодня вечером приятно удивит Надю. В интимных отношениях без пяти минут доктор химических наук был поэтом.
22 апреля в новом Большом концертном зале Ле-нинграда состоялось торжественное собрание. Надо же бы-ло так случиться, что Аркадий Давыдович заболел. Гипер-тония. Черт её дери. Пригласительный билет по праву пра-вопреемственности достался Серафиму. Уже в гардеробе, вернее в туалете, что был тут же, в цокольном этаже, до-цента приятно поразила чистота и запахи. Могут же, без зловредности подумал Серафим и исполин туалетный ри-туал по малой нужде.
До начала оставалось пятнадцать минут, и Серафим решил встать в очередь в один из множества раскинутых тут буфетов. Очередь движется быстро. Это Вам не пель-менная какая-нибудь. Тут сплошь начальство.
Два человека и Серафим сможет удовлетворить свои ограниченные возможности. Потратился мужчина накану-не. Все же «удивил» Серафим Надю. Исхитрился и купил бутылку настоящего Вермута. Ущерб измерялся не одним кошельком. Был Серафим, как сказали бы наши пращуры, с большого бодуна.
Утолив жажду бутылкой чешского пива, Серафим пошел в зал. Нашел место, что было обозначено в красочно оформленном билете, и занял его. Рядом, ни справа, ни слева никого. Не тропиться партхозактив. На сцене столы президиума. Перед ним трибуна.
Ход самого заседания Серафим позже вспомнить не мог. По крайней мере, в деталях. Доклад делал мужчина в сером костюме. В глаза бросался его бордовый галстук. Говорил гладко. До зевоты. Серафим успел вздремнуть.
__________________________________

Черт возьми, встрепенулся старик, я же уснул. И на-до же такому присниться. Нет, чтобы явилась та женщина, что обещала молиться. Нет же. Снился тогдашний хозяин города и области.
Стемнело. Неяркий свет настольной лампы действо-вал на старика умиротворяюще. Это все, что осталось от той жизни. Когда же это было? Небольшое напряжение мысли и вспоминался тот день. До  мелочей.

__________________________________

В июне у Серафима запарка. Он включен в Прием-ную комиссии, он принимает экзамены у студентов пятого курса. А ещё надо подготовить тезисы доклада для Арка-дия Давыдовича на заключительном в этом году заседании Ученого Совета.
Семья тоже требует внимания. Кому сказать, засме-ют, Наташа требует, чтобы он закупал овощи. Вот и при-ходится тащить десять килограммов картошки. Приспосо-бил портфель. Один раз случился конфуз. Картошка была сырая, и рядом лежавшие листы отзыва намокли. При-шлось переписывать. Ночью. Все равно у жены перма-нентно что-то болит.
Жарища ужасная. Будучи человеком исключительно чистоплотным, Серафим менял сорочку среди дня. Вошли в моду сорочки из синтетики. Нейлона, то есть. Так что скинул одну, отдал её Наде. Она её постирает тут же. Через час сорочка суха и готова к дальнейшему употреблению. Надя давно стала для Серафима как бы второй женой.
- Милый, - говорила она после долгих и страстных экзерсисов в постели, - ты не думаешь, что твоя благовер-ная имеет на стороне мужчину.
Отшутился Серафим, но призадумался. Надя права. Наташе восемнадцать, но она уже постигла, пожалуй, все премудрости Камасутры. И страсти ей не занимать. А как она преобразилась! Настоящая Нимфа. Какая кожа у неё. От воздержания такой не будет. Это артефакт.
Идет доцент, заместитель заведующего кафедрой, здоровый мужчина по набережной Невы. В правой руке портфель, в левой сумка из ткани болонья. Идет он к себе домой. Жена с дочкой на даче в Комарово. Там у Исаака Израилевича от Академии наук СССР домик. Две комнаты, кухня и веранда. Дочке, которой уже три года, на берегу залива и в сосновом лесу хорошо. Это главное.
Сегодня пятница. Три часа назад Аркадий Давыдо-вич объявил, что с понедельника он в отпуске. Едет в Ки-словодск. Пить водичку.
- Что-то почки барахлят, - «барахлили» не почки. Росла и росла опухоль на простате.
На месяц Серафим становится заведующим. Ректор подписал приказ. Значит он полноправный хозяин на ка-федре. И пускай на кафедре затишье. Часть сотрудников тоже ушли в отпуска. Но есть у ученого свои задумки. На-дя поможет. Она чудо. А как она готовит! Объедение.
Спросите, чем так нагружен портфель, и что в сум-ке. Погодим немного. Вот придет Серафим домой, и узна-ем.
- Здравствуйте Серафим Платонович, - соседка как обычно старается, что есть мочи произносить слова четко. Но это у неё получается с трудом, и вместо членораздель-ного «здравствуйте» звучит «зрасьте».
- Когда Вы Клава успеваете напиться? Посмотрите в окно. Там ясный день. Люди гуляют, - Клава грубо, упот-ребляя нецензурные слова, возражает. Мы «переведем» её речь.
- Тебе-то какое дело? – дальше следует тирада из матерных слов, где упоминается мать Серафима, его поло-вой орган и кое-какие еще части тела, - Я тоже гуляю. На свои гуляю, - далее сплошь мат.
- Сдам я тебя в милицию.
В ответ мат. Так живет доцент, вчера сделавший доклад на Секции неорганической химии на тему «Некото-рые аспекты создания материалов на основе системы кар-бид вольфрам – кобальт», ученый, имя которого уже из-вестно в кругах Европейской научной элиты.
Так что же было в портфеле и сумке Серафима. Ужас, как любопытно. Нам любопытно. А Вам?
Входит Серафим в квартиру и не зажигает свет. Ду-маете, он экономит? Не угадали. Просто, в этой квартире каждый жилец имеет свою лампочку, а у Серафима все ру-ки не доходят навесить таковую.
Комната, за которую он ежемесячно платит три руб-ля семьдесят пять копеек, это не считая счета за газ и элек-тричество, располагается в конце коридора. Приоткрылась одна дверь. Это доморощенный блюститель нравов Иолан-та Карловна Ней.  Служит она на «закрытом» предприятии и считает, что её окружают сплошь одни американские шпионы.
Серафим любит подтрунить над ней: Иоланта Кар-ловна! Я с военным атташе Соединенных штатов пришел. Он интересуется нашими ракетами.
- Бога нет, - слышится из-за двери, - Но на Вас, Се-рафим Платонович, и КГБ хватит.
Настроение у мужчины улучшилось на один градус.
Но вот настал тот момент, когда Серафим начинает разбирать принесенное. Из портфеля он достает пакет с картошкой. Не все жене таскать.  Подошла очередь сумки из болоньи. Надо же, как повезло Серафиму.
На стол у окна выкладывается первой баночка пече-ни трески  в масле. За нею полвина батона колбасы твердо-го копчения. Но это ещё «ягодки». Главное – бутылка вод-ки «с винтом». Такую пьют члены Обкома. Блестящая эти-кетка манит – выпей меня.
Телефона в квартире нет, а надо позвать Надю. Не в одиночестве же пить и кушать эту роскошь?
Надо выходить на улицу и если повезет и в телефо-не-автомате не оборвали трубку, позвонить ей.
- Иоланта Карловна, Вы все ещё сердитесь на меня, - Серафим кричит в замочную скважину.
- Как можно сердиться на человека лишенного ра-зума. Что надо?
- Я картошку поставил вариться. Не проследите ли. Мне выйти надо.
- С условием, что Вы мне купите, - дверь приоткры-вается и женщина шепчет, - бутылочку портвейна три се-мёрики. Я деньги отдам.
- Условия принято. Так я пошел.
- Идите уже.
Редактор наставлений по эксплуатации современ-ных ракетных установок, вот мы и открыли секрет, конеч-но, не отдаст рубль тридцать три копейки.
Но это неважно. Главное картошка «не убежит». Быт времен развитого социализма. За фразу – а что бывает недоразвитый социализм, студент четвёртого курса был отчислен из института.
В будке телефона-автомата нет ни одного целого стекла. Не прорезаться бы. Одна монета достоинством пят-надцать копеек проваливается, не дав соединения. В кулаке осталось две. Ту-ту-ту, звучит в трубке. Неужели Нади нет дома. На пятый сигнал соединения послышалось – Алло, я Вас слушаю.
- Надя.
- Это не Надя. Я мама её. А кто спрашивает Надю?
- Сослуживец.
- Сослуживец, а у тебя имя есть?
- Серафим.
- Серафим, - женщина как будто обрадовалась, - по-слал Бог сослуживца. Понесла от тебя дочка.
Речь матери прервалась.
- Серафим? Не слушай её. Ты откуда звонишь?
- От дома.
- А жена где?
- Какая разница. Я от своего дома звоню. Приезжай.
- Адрес говори. Я такси возьму, - Серафим успел ус-лышать голос матери: Стыда на тебе нет…
Забежав в гастроном, Серафим купил Иоланте Кар-ловне бутылку «Агдама». Нечего человеку причастному к государственным секретам травиться. Мужчине везло. На углу стояла старушка и торговала нарциссами. По двадцать  копеек за штуку. Два  рубля перешли из кошелька доцента в сморщенную ручку вдовы Заслуженного художника РСФСР.
- Милейший Серафим, - Иоланта Карловна стоит у газовой плиты в позе генералиссимуса в шелковом халате до пят, - Ваша картошка не хочет вариться.
- Негодная, - мужчина с отрепью зрит голую ляжку женщины. Ни тени смущения последняя не выказывает.
- Вы купили капли Зеленина, - конспиратор хренов, но Серафим поддерживает игру.
- Каплей Зеленина не было. Купил настойку пус-тырника.
- Потратились. Я верну, не сомневайтесь, - и кивает на кастрюлю, что стоит на «крыле» плиты, - Тише Вы. Ус-лышат.   
- Кто услышат? Мало ли что звякнуло. Бросьте Вы по любому поводу трястись.
- Вы с мое поживите, тогда и поговорим.
Не стал Серафим разочаровывать женщину, которой зимой исполнилось пятьдесят два года. Если он доживет до этого возраста, а это вполне реально, то ей будет за семьде-сят.
Иоланта Карловна уходит, сверкая белыми ляжками.
_________________________________

Серафиму не ведомо, что эта женщина в тридцать третьем году блистала на сцене Драмтеатра Таганрога. Ро-дители её уехали из Петрограда в девятнадцатом году, спа-саясь не так от голода, как от матросов Балтфлота.
Захватив небольшой чемодан, папа успел выскочить из особняка графа Ростопчина до того как матросы начали громить и грабить его.
Тяжел был тот чемодан. Хватило того, что там было и на дом в пригороде Таганрога, и на взятку начальнику в местном Совете. Обосновались и стали жить. Иоланте в ту пору было семь лет, но она уже могла читать и считать до сотни. Способная девочка. 
Долгим был бы наш рассказ о том, как девушка ока-залась на сцене. Это же не её история.

__________________________________

Картошка все же сварилась. Надя приехала через полчаса после их телефонного разговора.
- Какое богатство, - женщина радовалась, как малое дитя, - Откуда все это у тебя?
- Шеф уехал в Кисловодск, а мне оставил талоны. Его, таким образом премировали.
Никто не помешал им поглотить почти все, что бы-ло на столе. Но стоило Серафиму положить вилку и нож на тарелку, демонстрируя тем, что он трапезу закончил, как в дверь постучали.
- Можно к Вам? – Иоланта Карловна,  судя по цвету её лица, успела опорожнить бутылку «Агдама», - Ах, Вы не один. Sorry, - но не вышла, а наоборот, вошла в комнату Серафима и плотно прикрыла дверь, - Серафим, позна-комьте с Вашей дамой, - и опять не ждет ответа, - Вы ми-лы, обаятельны. была бы я мужчиной, приударила бы за Вами. 
- Иоланта Карловна, Вы, чего хотели-то? – не цере-монясь, спросил Серафим.
- Забыла, - огорчение было настолько искренне, что Надя обеспокоилась.
- Вы не расстраивайтесь так. И у меня так бывает.
- Милейшее создание. Серафим так представьте же Вашу даму.
Представление состоялось.
Визит соседки нарушил планы Серафима. Он-то хо-тел объясниться с Надеждой – беременна она или нет.
Пока женщины болтали, Серафим убрал со стола. Он злобно думал о соседке, и это чувство автоматически переходило на Надежду. Идучи по коридору, Серафим ре-шил, что сегодня он не станет выяснять, беременна ли На-дежда или мать её лжет. На кухне доцент задержался. Вы-курил сигарету, пуская дым в форточку. Послушал, как ма-терно ругается во дворе дворник. Пожалуй, можно и вер-нутся. А то не дай Бог передерутся женщины.
- Серафим Платонович, - Иоланта Карловна сидела на стуле у окна и пускала дым в открытое окно.
Чертовка, я выхожу курить на кухню, а она смолит тут. Выходит, Надя не беременна. Иначе не стала бы тер-петь дыма.
- Серафим Платонович, пока Вы отсутствовали, мы с Надей договорились, что в следующие выходные поедем в Петергоф, - бывшая актриса, а ныне редактор так и не привыкла к новому послевоенному названию города, - В её положении необходимо как можно больше бывать на све-жем воздухе.
Это что-то невероятное, сокрушенно подумал муж-чина, я ломаю голову, как бы тактичнее спросить Надю, а она уже раскрылась первой встречной.
Не знал бедняга Серафим. Что опытная интриганка Иоланта Карловна Ней сказала Наде, что она тетка Сера-фиму. Троюродная, но все ж родня.
- Так что же Вы дымите ей в нос?! – грубо сказал Серафим. И вновь это неприязнь начала калькироваться на Надежду, - А ты сидишь и молчишь.
- Так Иоланта Карловна в форточку же. И не надо кричать.
Ау! Амурчик, где же твои стрелы. Купидончик треклятый вырвал их из сердца мужчины. Вместе с папи-росным дымом улетела любовь в окно.
Перспектива быть отцом вне брака, для Серафима было приговором. Станет известно его жене, тестю. Они обязательно раздуют кадило. Дойдет до общественности института, и прощай должность заведующего кафедрой.
Аркадий Давыдович на рабочем месте почти не по-является. Ректор так и сказал: Больно смотреть на челове-ка. Вы уж потерпите, Серафим Платонович. Привыкайте.
Так-то – привыкайте. Это не намек, это прямое ука-зание. О ректоре говорили, что он большой пуританин. Го-ворил также, что род его идет то ли от старообрядцев, то ли от молокан, что не пьет он спиртного, и не изменяет жене.
- Это я кричу?! – все также громко вопрошает Сера-фим, - Это ты визжишь, словно тебя режут.
- Иоланта Карловна! Вы слышали, он обозвал меня свиньей, - и неважно, что такого слова не было произнесе-но Серафимом, главное оно вылетело изо рта.
- Успокойтесь, милочка. В Вашем положении вол-новаться вредно, - спелись, у мужчины свело скулы от зло-сти.
- А Вы чего вмешиваетесь? Вас никто не приглашал. Идите к себе и пейте дрянной портвейн свой.
- Серафим, как ты смеешь разговаривать с Иолантой Карловной в таком тоне. Уйдет она, уйду и я, - это оборот. Что же пускай уходит. Обратно не пущу, думает Серафим.
- Уйдешь, обратно не вернешься.
- Молодые люди, прекратите. Я ухожу, ухожу, - бывшая актриса театрально повела рукой в сторону двери.
Серафим ждал. Как поступить теперь уже бывшая любовь Надя. А Надя в этот момент тоже была в раздумь-ях. Её серое мозговое вещество работало с наивысшим на-пряжением. Задашься вопросом, как она сумела защитить кандидатскую диссертацию. Впрочем, это разные сферы.
Уходить или не уходить. Почти Гамлетовский во-прос. Уйду, проносилось в её мозгу, он ведь найдет другую дуру. Останусь, решит, что я безвольная курица.
Положение спасла всё та же бывшая актриса Драм-театра в городе Таганроге, а ныне редактор в «закрытом» предприятии Иоланта Карловна Ней. 
- Молодые люди, - грассируя голосом и играя глаза-ми, она встала в проеме двери, - предлагаю пройти ко мне. У меня чудесная рыба. Одно название чего стоит. Натате-ния.
- Я кушать хочу, - сказала Надя, хотя в её желудке ещё переваривалось то, чем кормил её Серафим.
Надя в тот день все же ушла. Часиков этак в один-надцать вечера. Серафим посадил её в такси и облегченно вздохнув, пошел на набережную Лейтенанта Шмидта. Как там, у Пушкина – одна заря спешит, дав ночи полчаса…
На скамье рядом со стоящим в задумчивости на по-стаменте Адмиралом Крузенштерном двое целуются. Им все нипочем.
Неожиданно на Серафима накатила такая злость, та-кая…Убил бы этих полюбовничков.
Развернулся одним махом и чуть не рысью побежал. Куда глаза глядят. Глаза же его глядели прямо на свет в окне на первом этаже в доме на углу набережной и 15-ой линии. К дому, где жил выдающийся математик Эйлер. Что светиться там? Неважно. Серафим стремился к свету, как мотылек на огонь.
__________________________________

Это не первый срыв в психике  мужчины.

__________________________________

Очнулся Серафим у своего дома. На тускло светя-щемся небе полная Луна посылала на Землю свет, отра-женный от Солнца. Был бы рядом психиатр, определил бы приступ лунатизма.
Что за ерунда, подумал он, я же всего лишь  прово-жал Надежду, а прошло два часа. На часах  Серафима было без пяти час ночи. До семи часов мужчина спал без просы-пу и без снов.
- Сегодня седьмое июня, - приятным голосом веща-ет по Ленинградскому радио диктор Быстрова, - сейчас плюс пятнадцать. Ветер слабый юго-восточный. Днем ожидаются дождь и усиление ветра. Доброе утро, товари-щи. Начинаем утреннюю зарядку. В студии наш бессмен-ный тренер Павел Гордеев.
У Серафима своя «зарядка» - бутылка пива и холод-ный душ. Другого не жди. Коммунальщики отключили го-рячую воду.
Он бы стоял и стоял под струями воды, но настой-чивый стук прервал водную процедуру.
- Доцент, ты совесть имей, - это второй сосед,  Яш-ка. Он передовик труда, гордо носит звание Ударника ком-мунистического труда. В первом квартале стал победите-лем социалистического труда и тем горд. В его голове нет никаких сомнений. Ударник коммунистического, а передо-вик всего лишь социалистического. Как так? – Не один, чай, в квартире живешь, - и уже из ванной презрительно, - интеллигенция.
Яков Спиридонов твердо стоит на классовой пози-ции и до сих пор считает, что всякие там ученые люди пус-тые, зря народные деньги получают. На кухне, когда утром в выходные собирается всё население квартиры, он любит поразглагольствовать.
- Молодец товарищ  Мао. Всех хлюпиков послал в деревню. Нам бы этих их, - тут он произносит слово хун-вейбины, несколько иначе, от чего Иоланта Карловна на-чинает краснеть, - враз навели бы порядок. Всех стиляг, - время стиляг давно прошло, но это не беспокоит Якова, - под ноготь и туда же, в коровники, коровам титьки дергать.
Серафим ухолит в свою комнату. По пути он успе-вает разогреть вчерашнюю картошку и залить её тремя ку-риными яйцами. Вторую бутылку «Жигулёвского» он ох-ладил под струёй воды.
Завтрак закончен. Приходит очередь папиросы. В открытое окно проникает свежий утренний воздух, комна-ту заполняет щебет воробьев.
Впереди два выходных дня. Можно было дать себе расслабиться, но в Комарово ждет его дочь.
Маленькая книжица в синей обложке сильно потре-пана. Это расписание поездов пригородного сообщения за прошлый юбилейный год. Вряд ли, что-либо изменилось. Первая электричка на Выборг ушла. Следующая, идущая до Зеленогорска через тридцать минут. Не успеть. А вот на эту, как раз. И народу будет меньше. Горожане стремятся уехать в пригороды пораньше. Едут на пляжи в Песочном, Курорте, Зеленогорске. Поедешь позже, не застанешь ни-чего, что Ленгорторг завозит туда в выходные. А везут многое, что в городе не найдешь. Таково постановление родной партии.
С двумя пересадками Серафим добирается до Фин-ляндского вокзала. Пожалуй, в Ленинграде это единствен-ный вокзал, где не встретишь пассажиров с большими че-моданами, баулами и прочим багажом, что присущ приез-жим издалека людям. Тут сплошь народ местный. У паро-воза, что привез Ленина в апреле семнадцатого года, чтобы он с броневика произнес апрельские тезисы,  как обычно назначают свидание молодые люди. 
Серафим успевает занять сидячее место в середине вагона. Так проще будет «не заметить» пожилого человека или мамашу с детьми. Для этой же цели куплена газета. И пускай она вчерашняя, но прикрыться ею можно.
__________________________________

О том, как встретили Серафима его жена и  тесть, говорить не хотелось бы. Одно скажем, это был неприят-ный разговор. Попробуем послушать самого Серафима. Это пересказ его разговора, в подпитии, с Иолантой Кар-ловной.
__________________________________

- Вы человек интеллигентный, скажите, может ли доктор филологии, как он говорит, уважаемый ученый, так выражаться. Он обозвал меня мальтузианцем, более того приверженцем бихевиоризма.
- Помилуйте, Серафим, - Иоланта Карловна теат-рально выбрасывает руки вперед, - Вы меня шокируете. Что это и с чем его едят?
Не стал я ей объяснять учение Мальтуса и, что такое бихевиоризм. Сказал просто: Он считает, что я ненавижу всех людей и живу одними чувствами.
- Это Вы-то живете чувствами? Вы сухарь химик. Это нонсенс. Вы тот, который отверг любовь женщины тонкой, чувственной. Кстати, Вы не хотите вернуть её?
- Я не об этом. Меня унизили, а Вы о любви какой-то женщины. У меня практически отобрали ребенка.
-  Всё-то Вы лжете. Вы как раз испугались рождения ребенка. Бог воздаст Вам.
Мы с соседкой рассорились окончательно. Как тут не выпить.
__________________________________

В этот вечер Луна была в стадии убывания, и пото-му приступ у Серафима был короток. Проснулся он в ночи лежавшим на полу у дивана абсолютно голым. Время было ранее – пять часов сорок три минуты.
Ну, что за жизнь, и далее Серафим употребил не-сколько образных идиом. И все ж вылез из-под пледа и по-пытался сделать несколько упражнений по системе йоги. Постепенно к нему возвращались ясность ума. С памятью же было хуже. То, что он ездил в Комарово к дочери, он помнил, а вот, что там было, хоть убей, не помнил.
Пора, пора. Труба зовет. Труба для доцента Фило-нова это кафедра неорганической химии. Два раза почис-тив зубы, побрившись и проглотив стакан вчерашнего ке-фира, Серафим выскочил во двор.
- Здравия желаем, - приветствовал его дворник Петя, а может быть Вася, Серафим не помнил.
- И тебе здоровья, - и ходу, ходу. На бегу вспомнил, что именно сегодня приедет с завода человек. Это будущий договор о научно-техническом сотрудничестве. В свою очередь это дополнительный доход.
Трамвай, ещё один и, наконец, Серафим Платонович в проходной.
Мы его на время оставим.
Обратимся в настоящее время.
__________________________________

Ноутбук мигнул, пропел мелодию, и экран его по-гас. Серафим Платонович двинул на кухню. Поразительна человеческая натура. Минутой раньше подавай ей жрать, а вот пришел туда, где еды полно и кушать расхотелось. Врешь, Сима. Просто тебе лень. Однако жрать-то хочется. Открыл одну секцию холодильника. Пельмени. Навалились тут же воспоминания о студенческой жизни. Сам он жил с теткой в её квартире, но общага была для него в те годы вторым домом. Там пельмени были основным блюдом лю-бого застолья. Спасибо, сыт ими. Открыл другую. В замо-розке лежат ломти свиной вырезки, бараньи котлетки. От-дельно фарш. Все это надо перво-наперво разморозить. Волокита. Не говоря о приготовлении. Лень же! Осталась последняя секция. Это то, что надо. Креветки. Пять минут в кипящей воде и деликатесная еда готова.
Сел лицом к окну и стал старик тупо глядеть в су-мрак осеннего вечера. Вот ворона села на ветку. Головой туда-сюда повертела. Каждый поворот отражает в её мозгу один «кадр». Каркнула и улетела.
И чего ей надо было? Креветки съедены, пиво выпи-то. Потянуло в сон. Старость не радость, с горькой усмеш-кой, а как же иначе, подумал Серафим Платонович и по-смотрел на часы – без пяти минут девять. По первому ка-налу будут передавать последние известия.
Приятной наружности дикторша Катерина Андреева сообщит, прежде всего, о том, где и кто, кого и за что убил, взорвал и такт далее.
Раньше во времена его молодости и зрелости начи-нали с трудовых свершений. Тот завод перевыполнил план. А другой так и вовсе уже выполнил пятилетний план. Да что же это за план такой, что его можно выполнить вместо пяти лет за четыре. Гнать взашей надо таких плановиков. Потом Катерина начнет вещать о делах государевых. С кем встретился Президент, и какие указания о развитии верти-кали власти он дал. Промелькнет «картинка» - как всегда подтянут,  бодр полковник ГРУ. В конце новостей обяза-тельно сообщат о курсе валют. Сон отлетел. Пожалуй, можно и выйти прогуляться. Благо погода сегодня хоро-шая.
Телевизор и ноутбук выключены, газовая плита то-же. В последнее время старик особо следит за этим. После одного случая, когда позабыл о стоящей на конфорке каст-рюле с кукурузным початком. Обошлось, но могло быть и хуже.
Длиннополое пальто из твида с кушаком он купил, когда ему было пятьдесят пять. Тогда, в конце 1995 года он ещё был профессором на кафедре и пускай оклад его был невелик, но были силы работать по договорам со вновь об-разовавшимися ЗАО,  ОАО и ООО. Приходилось мотаться по городу. Старенький «Форд» тарахтел, но вез-таки своего энного хозяина по забитому иномарками городу. Тогда и приобрел Серафим Платонович это пальто.
Коричневые полуботинки, неизвестного происхож-дения на толстой подошве служат старику три года. Нет им износа. Трость-зонт на локоть, на голову кепку и он готов. В кошельке триста рублей. Больше и не надо.
На пороге его застал телефонный звонок. Секунды две старик размышляет, брать или не брать трубку.  Давно уже никто не звонит. Родни нет, а жены напрочь позабыли о его существовании.
Взял трубку старик. Это был поворотный момент в его жизни, идущий под уклон.
- Серафим Платонович, - он узнал голос Ирины, - случайно, - О, этот случай! - я оказалась рядом с Вашим домом, - какая нужда занесла женщину сюда, - Не желаете ли прогуляться? 
У Серафима чуть не сорвалось с языка, у дураков мысли сходятся.
- Вы меня застали в дверях, - просто ответил он и тут предложил встретиться у кафе, у метро «Купчино».
- Я уже там, - какое-то наваждение.
Уже у лифта стрик сообразил, что трехсот рублей будет недостаточно. Пришлось вернуться. Сняв кепку и посмотрев в зеркало, Серафим Платонович наконец-то вышел из квартиры.
Уже во дворе мужчина взволновался, как он одет. А если она предложит пойти куда-нибудь, где надо будет снимать верхнюю одежду? Он же одет по-домашнему. Конфуз. Confusions.  Стыдно. Но не возвращаться же. Ири-на ждет. Пошел, чуть припадая на левую ногу. В его голове вертелись слова, что произнесёт в первые минуты. Я рад Вас видеть. Обыденно. Я рад, что Вы нашли возможность пригласить меня. Отдает низкопоклонством. Скажу просто – Здравствуйте, Ирина. А там как карта ляжет.
Женщина, носящая имя Ирина решила эту «пробле-му» просто – увидев Серафима, она вышла из-за стола, сделала несколько шагов и поцеловала мужчину в губы.
- Я соскучилась, милый, - О Боги! Серафим давно не ощущал такого. У него задрожали ноги, в лицо ударила кровь.
- Я, я, - он не мог произнести больше ни звука.
- Молчи, - Ирина взяла Серафима за руку и повела к столику, - Я позволила себе пятьдесят граммов виски, что ты будешь пить?
- Тоже, что и Вы, - старик не мог перейти на «ты».
- Что ж, давайте продолжать нелепую игру в этикет. Так, что же Вы, - Ирина сделала ударение на «Вы», - буде-те пить?
- То же, что и ты, - Серафим постарался улыбнуться.
- Нет уж, сударь. Насильно мил не будешь.
- Я не хотел обидеть тебя. Просто я отвык от обще-ния с женщинами. Тринадцать лет я не знал близости с особами противоположного пола.
- Оставим это. Выпьем по рюмке и уйдем отсюда. Я зашла сюда с одной целью, дождаться Вас.
Ирина была права, это кафе не соответствовало их настроению. Какое может быть настроение у немолодых людей в осеннюю пору? Во всяком случае, не радужно ве-сёлое. Тут же сплошь молодые люди, не отягощенные за-ботами, но зато изрядно наполненные пивом, энергетиче-ским коктейлями и ещё кое-чем, что не оставляет запаха. Время такое.
На проспекте малолюдно. Это вам не центр города.
- Вы разрешите Вас взять под руку?
Стрик подставил свой острый локоть. Так и пошли мужчина преклонных лет, и женщина…Как говорят, у женщин возраста нет.
О чем они думают? Что чувствуют? Серафим Пла-тонович отчего-то вспомнил утро того дня.
__________________________________

- Доброе утречко, Серафим Платонович, - женщина вахтёр как всегда приветлива. А ведь какое горе она пере-жила всего-то три месяца назад. Её муж работал в инсти-тутской котельной. Был человеком пьющим, а кто не пьет. Не запойным, а так, выпивающим. А вот его сменщик, так тот, настоящий пропойца. Мало того, сущий дурак Вася. От него жена ушла, сын побил, как подрос, а ему всё нипо-чём. Пьет и поет. Пел он хорошо. Как говорится, дуракам везёт. И Васе повезло – выиграл в лотерею большую сум-му. Надо же отметить. А с кем? В одиночку пить скучно. Пошел в родную котельную. Выпили поллитровку. Мало. Магазины закрыты. Ночь же на дворе. Вася удумал, пойду, говорит в лабораторию, у этих химиков спирта залейся. Света зажигать не стал, взял одну склянку. Нюхнул. А что может унюхать человек постоянно пьющий. Похоже на спирт. С этой ретортой вернулся в подвал. Как человек «строгих правил», Вася разлил жидкость поровну в кружки и ждал, когда приятель выпьет первым. Муж вахтёрши од-ним глоток выпил. Тут же и свалился в конвульсиях. В со-суде был самый сильный растворитель органики дихлорэ-тан. Умер в муках. Как ни старались врачи, не помогло.
- Вы как всегда нарядные, - вахтерша от природы тактична. На Серафиме старые брюки и изрядно потертый пиджак.
- Спасибо, - бросил и пошел неспешно на кафедру, которую уже считал своей вотчиной.
Вряд ли Аркадий Давыдович излечится от канцера на водах.
Специфический воздух лаборатории приятно заще-котал нос. Доцент скривил рот в улыбке – в носу щекотка, наливай молодка. Ни, ни. Ни капельки. Дыхнешь спиртным в лицо заказчика, считай, нет выгодного договора.
Пресс сломался. На какие деньги чинить? У ректора снега зимой не выпросишь. Придется нанимать слесарей на свои. Без пресса доцент, как без рук. Материал, метод ко-торого разработал Серафим, имел большие перспективы. Им уже заинтересовались военные.
А сам метод был основой его докторской диссерта-ции. Не будет он доктором, не видать и кресла завкафед-рой.
Пришел аспирант Игорь. Молчун. Брякнул: здрась-те, - и  в свой  уголок.
С некоторой опаской ждал Серафим Надю. Прошло сорок минут с начала работы, а её всё нет. Другие сотруд-ники в отпусках.
- Серафим Платонович, - «прорезался» Игорь, - Вы не посмотрите? Что-то не складывается у меня.
Исправив кое-что в формулах аспиранта, Серафим решил выйти во внутренний дворик. На свежем воздухе курить приятнее.
 А Надежды всё нет. Может быть, с ней случилось что, начал волноваться Серафим. Надя женщина импуль-сивная. Мало ли, что ей взбредёт в её симпатичную голов-ку. А если она не беременна и это всё просто выдумки ма-маши. Очень хочется ей как можно скорее выдать дочь за-муж. Самой пятьдесят два года, и она полна сил. Как поет-ся в песне – нерастраченной нежности.
Однако, пора в лабораторию. До прихода предста-вителя заказчика сорок минут. Можно начать рецензию на диссертацию Игоря молчуна.
__________________________________

Серафим Платонович встретился с человеком заво-да, и они к обоюдному удовлетворению согласовали про-ект договора о научено-техническом сотрудничестве меж-ду институтом и заводом. И ректор подпишет его, не читая, – Я доверяю Вам, Серафим Платонович.
Этот договор сулил доценту, без пяти минут докто-ру наук немалый доход.
Кстати, до сих пор мы не произнесли фамилии Се-рафима Платоновича. Впрочем, это не так уж и важно, все же обзовем его. Как? Пускай он будет Симоновым. Про-стенько и со вкусом.
Итак, на служебном поприще у Серафима Симонова складывается. Чего не скажешь о его интимной жизни.
Сделали три глубоких вдоха и продолжим.
__________________________________

               


 Полный разрыв с Натальей Сак

Июнь буквально пролетел. После того, как ректор подписал договор, у Серафима прибавилось забот. Това-рищи с завода, до подписания выказывающие почтение и уважение, переродились в настоящих узурпаторов. Созда-валось такое впечатление, что Серафим попал в рабство. Им, этим товарищам, было наплевать на то, что у доцента есть и другие заботы. Кроме того, ректор включил его в приемную комиссию. Наверное, так он мстил Серафиму за то, что тот не включил его в договор.
Теперь уж не до любовных интрижек. А что семья?
На этом надо остановиться.
Договор был подписан в среду, двенадцатого. В пятницу товарищи с завода устроили некое подобие банке-та в заводской столовой. Из институтских больше никого там не было. Что скажешь, сильно пили товарищи заво-дские. Старался не отстать и Серафим. Что бывает в таких случаях, описано в учебниках по психиатрии. Сильное ал-когольное отравление приводит иногда к кратковременной потере разума.
Банкет начался в четыре часа пополудни, из-за стола вышли в семь.
Светло, как днем. На Неве, куда вышли товарищи в подпитии, чернеют баркасы рыбаков колхоза имени Ильи-ча. Добирают корюшку. Медленно идет к Смольному реч-ной пароходик. Везет туристов. Оттуда доноситься музыка. Там на воде можно позволить и Битлов.
До Финляндского вокзала рукой подать.
Выпили тут же на набережной на посошок, пообе-щали друг дружке встречаться чаще и разошлись. Тут и ударила в голову Серафима мысль посетить дочку. Сосре-доточившись, мужчина пошел по набережной в сторону вокзала. Рабочие близлежащих предприятий уже разо-шлись. Народу практически нет. Идет себе доцент, чуть покачиваясь, никого не трогая. Надо же так случиться, что в этот момент проезжала машина ПМГ.
- Тащи его в машину, - сказал один в новой форме мышиного цвета другому, а сам подобрал портфель.
Так Серафим Платонович оказался в медвытрезви-теле Калининского района, что на Кондратьевском про-спекте.
Эта ночь обошлась Серафиму в пятьдесят рублей и утраты подаренного ему на заводе великолепного шарфа из мохера. Редкость ужасная по тем временам.
Что же касается морального ущерба, то его не оце-нить. Подавленное состояние, граничащее с депрессией. Приплюсуйте к этому тошноту и боль в пояснице. Умели бить, не оставляя следов спецы из вытрезвителя.
И все же, действие алкоголя не прошло, Серафим поехал в поселок Комарово. Лучше бы он этого не делал. Но, как говорят, Alea jasta est – жребий брошен.
В электричке душно, парно. Судя по этим ароматам не один Серафим накануне «баловался» спиртными напит-ками. Примостившись в углу, у входа доцент скоро уснул. И тут он оплошал. Проехал свою остановку и вышел из ва-гона уже в Зеленогорске.
Время идет, голова раскалывается, во рту кошки на-какали. Как тут удержаться и не зайти в привокзальный ресторан. Бутылкой пива Серафим не ограничился.
Идет человек по обочине шоссе. Идет, слегка кача-ется. Прямо, как в детской песенке. Уже поворот прошел. За ним вверх брусчатая дорога идет. По ней пройти совсем немного, и он у дачи товарища Сака И.И.
- Товарищ, - окликает его милиционер, и тут они, - Вы куда идёте?
Рядом резиденция Перового Секретаря Обкома. Со времён Сергея Мироновича Кирова обосновались тут пар-тийные руководители.
- К дочери.
- В таком виде, - у милиционера сегодня хорошее настроение, кроме того, начальство приказало шума не поднимать. В резиденции отдыхает Сам.
- Заболел я.
- Такую болезнь лечат в вытрезвителе.
От этих слов у Серафима мурашки по спине побе-жали.
- Уже был там, вот и результат. Был трезв, стал пьян, - и попытался улыбнуться. Как мог, почти по-детски он поведал свою историю постовому.
- Идите отсюда, да побыстрее, - рассказ Серафима растрогал сержанта.
- Меня уже тут нет, - милиционер оцени юмор Се-рафима.
- А я всё тута, - и рассмеялся тихо. Служба.
В таком расположении духа вошёл на участок, где стоял дачный домик слегка пьяный Серафим.
Тихо вокруг. Спят, что ли, подумал Серафим, и ре-шил передохнуть на лавочке под сосной. Ароматный, на-сыщенный фитонцидами воздух сыграл свою роль, через минуту другую мужчина уже спал.
- Ты, что тут делаешь?! – резкий голос тёщи разбу-дил его.
- А где Наташа?
- Тебе-то какое дело. Шляешься невесть где, и на тебе, где Наташа. Уехала она в город. И Исаак Израилевич с нею.
- А дочка? – не унимался непутевый отец и муж.
- Говорю же тебе, уехали они, - теща делает вид, что не понимает Серафима. Что-то выжидает.
- Дочка где? – Серафим повышает голос. Но не та-кова тёща.
- Чего орешь?! Тут тебе не кабак. Разит-то от тебя, как из бочки.
- Я не ору. Я отец и требую, чтобы Вы сказали, где моя дочь.
На шум вышла соседка по участку.
- Изольда Карловна, что у Вас происходит? Детей разбудите же.
- Вот, посмотрите. Зятёк заявился. Пьяный и требует дочку.
- Так Вы его в милицию. Там быстро ему мозги по-ставят на место.
Тут Серафим задумался, не много ли за сутки он претерпел приключений.
- Хорошо, - умиротворяюще сказал доцент, - я уйду, Изольда Карловна. Но знайте, я вернусь, - приосанился, - Не один.
- Вы слышали, Верочка, - взвизгнула тёща, - он мне угрожает. В этот момент из дачи раздался детский плач, - Разбудил-таки ребёнка, - с акцентом Одесской бабы с При-воза, сказала Изольда Карловна и ринулась в дом. Серафим же поспешил уйти. Таков характер этого ученого мужа. Впрочем, не нам его судить. Какая же это семейная жизнь, когда жена на пятый день их совместной жизни заявила, что он ей как мужчина безразличен и только долг подвига-ет её к соитию с ним.
В Комарово начинался курортный день. Жены, ба-бушки, тещи и свекрови потянулись  к филиалу магазина «Стрела». Через десять минут они выстроятся в очередь. Кто за цыплятами по рубль ноль пять, кто за черешней из Молдавии, а кто и за настоящим португальским портвей-ном. Там настоящий женский клуб. Есть что обсудить, о чем поговорить. У жены академика Смирнова, того, что заведует кафедрой в Университете, врач обнаружил опу-холь в левой груди. Она начала пить. В этом грехе она за-мечена была и раньше, но чтобы  так, это просто непри-лично.
- Вы слышали, - подхватывает тему теща молодого талантливого математика, - у баса Мариинки большие не-опрятности. Он во Франции пошел в стриптиз-бар. Гово-рят, его от главных партий отстранили, больше того, вы-гнали из секретарей партбюро.
Очередь подвигается и к концу темы исчерпаны.
Серафим же по пути на платформу заглянул в обыч-ный сельмаг. Там обычные для такого заведения запахи и разговоры иные. Кто вчера с кем пил и кому морду набили. И портвейн тут не за четыре рубля, а за руль семьдесят. Денег хватило и на закуску. Не так тоскливо будет ехать.
В поезде пусто. Нет, трое в углу «режутся» в карты и пьют такой же портвейн. В народе его прозвали «удар по печени».
Сорок минут пролетели и вот уже зеленая змея электрички тормозит у третьей платформы.
Куда идти? Домой не хочется. Там соседи замучают вопросами. Иоланта Карловна будет расспрашивать об их отношениях с Ириной. Яшка продолжит рассуждения о ро-ли гегемона.
От одной мысли о Надежде Серафиму становится неприятно. В кармане осталось три рубля. Не разгуляешь-ся. Одна дорога, в институт. Там спирт, по пути можно ку-пить чего-нибудь поесть. Да и работы невпроворот. Пере-ехав через Литейный мост, доцент решил остальной путь проделать пешком. Так сказать, развеяться. В выходные дни в городе народу мало. Детей так и вовсе нет. На дачах и пионерлагерях набирается сил подрастающее поколение строителей коммунизма.
В гастрономе на углу Литейного и улицы Пестеля Серафим купил полкило трески копченной, двести граммов телячьей колбасы. В булочной напротив батон за 22 копей-ки и пирожок с повидлом. Осталось и на длинноплодный огурец фирмы «Лето».
В отличнейшем расположении духа пришел на ка-федру доцент Симонов.
На вахте незнакомая женщина долго разглядывала пропуск: И чего дома в субботу не сидится.
До шести вечера Серафим занимался делами. Прав-да до этого выпил граммов сто спирта и съел треску. Пока она не высохла.
Зато потом он устроил настоящий пир.  Ему и ком-пании не надо. Есть о чем поразмышлять. Во-первых, надо решать с Наташей. Довольно закрывать глаза на её частые отлучки, и эти необъяснимые вспышки гнева. А тот слу-чай? В тот раз она пришла к нему на кафедру вся расфу-фыренная и слегка пьяная. Начала выяснять отношения и требовать денег.
- У нас с дочкой нет зимнего пальто. Ты же тратишь деньги на своих девок.
Стыдно же перед сотрудниками.
И с Надеждой  надо решать. Я её в постель не тянул. Сама легла и с охотой. Сама говорила: Мне можно, мне можно.
Не мужское это дело предохраняться. Она не девоч-ка. Сама знала, на что шла. Ему ребенка не надо.
Поставлю вопрос ребром – или аборт или…А что «или»? Нет, надо тоньше. За этим занятием застал его ас-пирант Игорь.
- Серафим Платонович, Вы, что делаете тут в суббо-ту?
- Наверное, то же, что и Вы. Работаю. Работал вер-нее, а теперь пью и кушаю. Присоединяйся.
Юноша Игорь был родом из Белорусского города Несвижь из семьи учителей и воспитан ими в строгих пра-вилах.
- Спасибо, профессор, - это он от излишней почти-тельности, - я сыт.
- Всё-то ты врёшь, братец. Ты никогда сыт не быва-ешь, и я не профессор.
- Так будете же.
- Садись, и не возражай. А то такой отзыв напишу, - так шутит доцент Симонов, - что все шары будут черными.
Игорь в застолье оказался вполне компанейским парнем. Серафим разоткровенничался и поделился своими тревогами.
- Развод у нас не приветствуется. Однако и жить без взаимной любви, это неприлично. Так что с определенной подготовкой можно и развестись. А отзыв Вы мне дадите хороший?
На том и расстались.
Дома Серафим был поздно. Соседи уже спали.
__________________________________

Ирина

Ирина прижалась к мужчине всем телом. Впервые за долгие годы добровольной схимы Серафим ощутил при-лив сил. Там, где надобно в таких случаях.
- У Вас уютно. По-своему уютно, - уточнила жен-щина, - Расскажите мне о себе, - и добавила, - в пределах дозволенного.
Пять минут назад эти двое, женщина и мужчина бы-ли близки настолько, насколько позволяют нормы прили-чия, но все же обращаются друг к другу на «Вы».
- Помилуйте, сударыня, моя жизнь обыденна. Я из-бежал и сумы, и тюрьмы, я не родил сына, - тут Серафим Платонович лукавит. Надежда благополучно разрешилась от бремени мальчиком. Дитя то было от семени Серафима, - не построил дом и не посадил сад. И книги не написал.
- Не скромничайте, сударь. Я успела заметить у Вас в кабинете, - одна комната в двухкомнатной кооперативной квартире (резолюция самого Председателя Горисполкома) служила хозяину и спальней и кабинетом, - на стене мно-жество дипломов и свидетельств об изобретениях.  Кроме того, Вы сами, я Вас не пытала, сказали, что Вы являетесь почетным доктором наук двух зарубежных Университетов. Кроме этого я также успела прочесть названия книг под авторство доктора наук товарища Симонова. Не Вы ли это?
- Я имел в виду беллетристику. Это научные труды. Обыденное дело для нас, ученых.
- Вы были женаты?
- Был. Не избежал этой напасти.
- Вы полагаете, что брак, супружество это беда?
- Это зависит от того, кто вступает в брак. Я был не готов к браку, и жена, как оказалось, была не готова. Ей не было восемнадцати, когда нас зарегистрировали.
- Вы тайный педофил? – в те годы этот термин ещё не был в ходу.
- Что это и с чем его едят?
- Увлечение детьми. Вот что это.
- Упаси Боже. Наташа была таким ребенком, что любая профурсетка по сравнению с ней настоящая монаш-ка.
- Звучит почти смешно. Выходит, эта девочка сама уложила Вас в постель и сама же засунула Ваш фаллос се-бе между ног.
- Довольно, - Серафим начал сердиться. Какого чер-та! Кто он ей? Муж? Друг сердечный? Провели в близости час и уже туда же. Лезет в его интимную жизнь. Прямо профком какой-то времен Владимира Высоцкого.
- Довольно, так довольно. Теперь моя очередь. Слушайте же. Я, в отличие от Вас замужем не была. Так сказать, прижила на стороне. В семьдесят четвёртом роди-ла сына, и было мне двадцать пять лет. Папа с мамой дале-ко. Так далеко, что один билет на поезд стоит столько, сколько они получают в месяц. Чалдонка я. Знаете, кто это? Вижу, не знаете. Зауральские мы.
- Далеко. Знаете что, я предлагаю все-таки переку-сить.
- Настоящий мужчина, - это было сказано вслух, а про себя Ирина произнесла другое слово, «кобель», - захо-тел кушать.

__________________________________

Гастрономические изыски описывать не будем. Лучше используем время, что потратили мужчина и жен-щина на трапезу, для того, чтобы вернуться на тридцать лет назад.
__________________________________

Стащив ботинки ещё на лестничной площадке перед входной дверью, Серафим на цыпочках прошел в свою комнату. Тут он вздохнул с облегчением – добрался-таки без приключений. Напрасно. В темноте он не сразу разгля-дел силуэт женской фигуры у окна.
- Не надо зажигать свет, - Надежда говорила шепо-том, - Иди ко мне.
О Боги! Этого не хватало. Кто же тебя, несчастная впустил в мою комнату, и тут дал себе ответ. Иоланта Кар-ловна. Кто же ещё? Он сам отдал той ключи. Так просто. И вот тебе подарочек.
- Мне некого опасаться, - и зажег свет. 
Надежда стояла у окна в чем мать родила. Серафим увидал, что живот женщины немного больше прежнего.
- Ты что удумала? - Серафим не сдерживал голоса.
- Я прошу тебя сделать мне искусственный выки-дыш. Ты же можешь. Размер твоего члена достаточен.
- Идиотка, - мужчина был шокирован такой откро-венностью, - ты понимаешь, о чем просишь?
- Хочешь, чтобы я пошла в консультацию? Там спросят, кто отец. Тебе это нужно?
Может быть, Серафим и пошел бы на такое, но его громкий голос разбудил Иоланту Карловну.
- Серафим, что у Вас происходит? Вы там один?
- Не один! – ещё громче отвечал Серафим, - Но Вы заходите.
- Ты сошел с ума, - Надя стала лихорадочно оде-ваться. Но поздно. Соседка распахнула дверь.
- Простите, я не думала, что Вы занимаетесь любо-вью так громко.
- Это Вы называете любовью? - визгливо вопрошала Надежда, - Он меня обрюхатил, а теперь не хочет взять ме-ня, чтобы был выкидыш.
- Креста на Вас нет, Надя. Как можно? – Иоланта Карловна села на стул.
- Это на мне нет креста?! Я не желаю портить себе жизнь из-за этого ублюдка.
- Говоря так Вы, Надежда, - Иоланта Карловна су-нула под язык таблетку валидола, - прежде всего, оскорб-ляете саму себя.
- Оденешься ты, наконец, - решил вступить Сера-фим.
Надежда не спешила. Она нарочно тянула время. Это красноречиво демонстрирует её. Серафим вспомнил их первую ночь. Это образно. На самом деле они впервые со-вокупились, а как иначе скажешь после такого демарша женщины, днем. Он сказал Аркадию Давыдовичу, что едет в БАН, а она отпросилась в женскую консультацию.
Как это было…
- Ты тут живешь? - спрашивает девушка, войдя в комнату научного руководителя, а за порогом она обраща-лась к нему ещё на «Вы», - Я-то думала, у тебя квартира.
Сама барышня жила в коммунальной квартире с ро-дителями и братом.
- У жены большая квартира и я стою на кооператив. Скоро перееду, - девушка оживилась.
- Где? Какая? Как интересно. Покажешь?
А потом она быстро скинула платье, стянула чулки, трусики и лифчик. Фигурка у неё превосходная. Груди крепкие. Мужчина усмехнулся про себя – не тронутая, раз-работаем. Час она не могла никак приспособиться. И так неудобно и больно, и этак не так. Но кончилось всё к обо-юдному удовлетворению.
- Я не знала, что может быть так хорошо.
Потом Надежде было «удобно» в любой позе. Чего не позволишь с женой, тут было с лихвой.
- Вы считаете меня ****ью?! - Надежда чуть ли не с кулаками пошла на соседку.
- Вы сами назвали будущее дитя вы****ком
- Ничего подобного. Я сказала, ублюдком.
- Один черт. Хватит. Давайте поговорим как люди, - Иоланта Карловна от волнения проглотила таблетку.
- Нечего мне с ним говорить.
Надежда оделась полностью и стояла у окна в позе Афины.
- Тогда иди. Чего ждешь? – Серафим был на преде-ле.
Надежда, не медля, ушла. На прощание сказав: Ты об этом дне ещё вспомнишь. Я вернусь.
Забегая вперед, скажем, она сдержала свое слово. Серафим вспомнит её. Нехорошими словами вспомнит.
- Серафим, - Иоланта Карловна как уселась, так и сидит у окна и уходить не собирается, - скажите, что это было? Комедия? Трагедия?
- Фарс! – резко ответил хозяин комнаты в надежде, что его грубость подвинет соседку к выходу.
- Некрасивый фарс, если под этим словом подразу-мевать легкую комедию. Но, если иметь в виду другое зна-чение этого слова, то есть если это была шутовская выход-ка, то у Надежды этого не получилось. И, в-третьих, фарс как нечто лицемерное и лживое. В каком значении Вы употребили это слово? – определенно соседка успела вы-спаться днем и теперь жаждала общения.
Есть один способ побыстрее спровадить редактора, начать разговор о её работе.
- Иоланта Карловна, а что новенького на секретном фронте?
- Вам скажу, - о Боги! Серафим сел. Он смирился, - У нас начали проектировать предметы ширпотреба. В Смольном решили, что пора обернутся лицом к народу. Не все же, - тут она осеклась, - Я что-то проголодалась. Поси-дите минуту, я принесу ленивые голубцы. Вы такого не ели, - и быстро ушла.
Они ели ленивые голубцы и пили Серафимову вод-ку до пяти утра. Благо впереди воскресенье и на работу ид-ти не надо.
Так разрешилась коллизия взаимоотношений доцен-та и аспирантки.
Очередь матримониального вопроса. Дождусь воз-вращения Аркадия Давыдовича из Кисловодска, думал Се-рафим уже лежа в постели, решим вопрос с моей доктор-ской диссертацией, и тогда начну бракоразводный процесс. С этими мыслями Серафим Платонович уснул.

__________________________________

- Как Вам моя кулинария? - Серафим ждал похвалы.
- Вкусно, - лгала Ирина, привыкшая к пище из доро-гих ресторанов.
- Все-то Вы лжете. Думаете, если я старый, то и не вижу ничего. Я все замечаю.
- Милый, - давно Серафима так не называла женщи-на, - Вы невероятно подозрительны. Действительно вкусно, но я привыкла к другой еде. Вы уж меня извините. Я старая извращенка. Знаю, нельзя мне уже много жирного и жаре-ного, а ем.
Так постепенно, подобно тонкой струйке воды женщина вливалась в жизнь старика. Вы когда-нибудь ви-дели, как вот такая струйка воды рушит плотины и дамбы? Нет. А я видела. Страшная сила, эта струйка.
- Пожалуй, мне пора. Знаю. Не прилично уходит прямо из-за стола, но Вы меня простите. Так ведь? – её улыбка обезоруживает.
- Я провожу Вас.
- Нет. Я вызову такси, - под такси она подразумева-ла машину своего милого друга офицера МЧС. Такова эта женщина. Двумя часами назад она предавалась любовным утехам с Серафимом, а теперь зовет Александра, так зовут её друга, - Где у Вас телефон.
Ирина ушла в комнату, а старик принялся  за мытье посуды. Его принцип – мыть все подряд, но тщательно. За-сохнет, умаешься отмывать. Шум льющейся воды не дал подслушать разговор Ирины с Аликом. Так она называла полковника.
- Алик, милый, - обратите внимание, и тут «милый», - Прости меня, старую дуру, заболталась с Наташкой и не успела приехать к тебе. Ты не сможешь забрать меня отсю-да, - что-то слушает, закатывает глаза в притворном воз-мущении и отвечает, - Спасибо твоей супруге, что она уе-хала в Дюны, а то не услышала бы правды. Thank you, may dear. Chao, - уже повесив трубку телефона, - Надутый ин-дюк. Пошел на хер.
Номер телефона такси Ирина не знала. Не спраши-вать же Серафима. Секунд десять уходит на размышление: Серафим! Подойдите сюда.
Серафим, как был в фартуке, явился тут же.
- Чем могу?
- Эти таксисты заломили такую сумму, что впору повеситься. Я человек не бедный, но и бросать деньги на ветер не привыкла. Так что, милый, - судя по всему у Ири-ны это расхожее слово, - ночую я у Вас.
- Принимается. Домою посуду и разложу диван. Од-но плохо, у меня одно одеяло.
- Я вижу плед, - струйка набирает силы.
Опустим дальнейшее. Это дело сугубо интимное. Если в молодые годы все проходит легко и непринужден-но, то в зрелом возрасте, а в старости тем более, такие дела сопряжены с определенной неловкостью. Кто первым пой-дет в ванную. Кто как привык спать. На каком краю и боку. Храпит или нет. Сколько раз в ночи приходиться вылезать из-под одеяла. И так далее. Вопросы деликатные. Так что оставим мужчину и женщину стоящими перед диваном. Ирина в позе прачки пытается сладить с ним. Серафим по-могает ей.
Обратимся в год 1972-ой.

__________________________________

Аркадий Давыдович вернулся с вод посвежевшим. Онкологи знают такой эффект. Опухоль начала разлагать ткани и нервные окончания их. Боль отступила на  время с тем, чтобы скоро наброситься с утроенной силой.
Пять дней профессор рьяно работал. Каждое утро собирал всех, кто не был в отпуске, сотрудников, слушал их доклады, давал указания и делал замечания. Мозг уче-ного продолжал работать интенсивно. С Серафимом про-фессор проводил больше всего времени. Исчиркал помет-ками его диссертацию, а автореферат так вовсе приказал переписать.
- Вы, любезный Серафим Платонович,  готовите за-щиту докторской диссертации. Тут нужен иной подход. Покажите масштабность задачи, оригинальность подходов к её решению. У Вас же душок школярства сквозит.
Об уходе с поста заведующего кафедрой речи не шло. Более того, вернувшись от ректора, Аркадий Давыдо-вич сообщил, что ему поручено выступить с докладом на ежегодной научной конференции в Москве.
Серафим затаился. Он защитит диссертацию, а по-том уж поглядим кто кого.
Одновременно он усилено готовил почву к разгово-ру о предстоящем бракоразводном процессе. 
К жене он ездил чуть ли не ежедневно. Такова его тактика – довести её до истерики. Туда же и тёщу.
И настал тот час. Это произошло в субботу, десято-го июля. Автореферат сдан в типографию, Аркадий Давы-дович уехал вчера в Москву. Так что на кафедре делать не-чего. И Серафим решил навестить дочь. Заметьте, трезвый. В город завезли первые арбузы. У цирка папаша купил ар-буз для дочери и оттуда на троллейбусе поехал на Фин-ляндский вокзал. Время по меркам  выходного дня было не раннее, половина десятого утра. Погода прелесть. Небо чисто, солнце ярко. Птички щебечут. Воробьи, мы имеем в виду. Голуби не щебечут, а других пернатых в городе поч-ти не осталось.
Настроение у без пяти минут доктора наук превос-ходное. Мы бы сказали, боевое. Надо сегодня окончатель-но решить наболевший вопрос. Так сказать разрубить Гор-диев узел. Мудр был царь Фракии, но мудрее оказался Александр Македонский. Чем я хуже Александра?
В таком настроении, отягощенный арбузом с бахчей Узбекистана, Серафим вошел в зал. Толчея у касс. Беготня туристов с Абалаковскими рюкзаками за плечами. Того и гляди зашибут.
В нос Серафима ударил запах чего-то невероятно вкусного, жареного. Утром мужчина выпил стакан чая и съел бутерброд со вчерашним сыром.
Как тут желудку не взбунтоваться. Ничего, подумал он, не опоздаю, и пошел в буфет. Кто не бывал и не едал в том буфете в те времена, многое потерял. Чего только там не приготовляли! Свинина тушеная, печень говяжья жаре-ная, кура отварная и опять же жареная. Мы не говорим уже о сосисках и сардельках. Как там их варили, не знаем, но вкусны были они необычайно. На гарнир по вкусу – пюре картофельное, макароны, кислая капуста тушеная. Рис, на-конец. Из напитков чай, кофе со сгущенным молоком и компот из сухофруктов. Стоп! А пиво? Конечно, пиво.
Говорить дальше? Вы и так все поняли. Три бутыл-ки пива равны сто граммам водки. Это так, справочно.
Едет папаша и муж в Комарово. Душа поет. На ум пришли слова из песни – по долинам  и по взгорьям….
Под перестук колесных пар, со словами песни вре-мен Гражданской войны с бурчанием в животе наш герой уснул. На этот раз он не проспал нужную станцию. Разбу-дил сосед: Паря, ты чего брыкаешься. И вовремя. Поезд тормозил у платформы Комарово.
Опасения негодного мужа о трудностях разговора с женой и тешей не оправдались. Пока дочь поедала арбуз, взрослые решили все проблемы, связанные с разводом. Ог-ромную положительную роль в этом щекотливом деле сыграл Исаак Израилевич. Он выказал себя отличным пе-реговорщиком. Ему не на кафедре филологии служить, а где-нибудь по лини внешних сношений.
- Серафим, я в качестве отступного даю Вам три вещи. Не взыщите, машину и гараж оставляю себе.
Так в новую кооперативную квартиру «поехала» старинная лампа. Бронзовая фигура то ли мушкетера, то ли гвардейца Кардинала служила основой. Стеариновую свечу заменила сороковаттная лампочка накаливания. И на аба-журе шелк сменил синтетик. Но в целом настольная лампа впечатляла. Кроме неё Серафиму достался массивный чер-нильный прибор из малахита и набор перьевых ручек фир-мы Parker. Серафим, вооружившись лупой, прочел дату выпуска – 1886 год. Но пишут же.
Уезжал доцент из Комарово в отличном расположе-нии духа, и…
Хитры и извилисты пути Господни.
__________________________________


Пробуждение мужчины и женщины, впервые разде-лившие ложе, было благостным.
- Ты проснулся, милый? - Ирина уже принявшая душ стояла в ногах у Серафима и улыбалась.
- Доброе утро, дорогая, - доктор наук предпочитал не вторить. 
- Тогда вставай. Медленно. Потянись. Разомни свои чресла и сделай четыре вдоха по системе йога.
Серафим с удовольствием подчинялся. Тринадцать лет он не сожительствовал с особями противоположного пола. Не подумайте, что он «перекрасился» в голубые. Он остается верен традиционной ориентации. Просто так вы-шло.
С этой ночи в его жизнь отшельника и практически изгоя вошла женщина, и это доставляло ему удовольствие.
До каких пор продлится эйфория, никто не скажет, но в данный момент ему все в Ирине нравилось и даже вы-зывало восхищение.
- Мне на службу надо, - Ирина уже освоилась на кухне и теперь что-то стряпала у плиты, - Но я уже опозда-ла, так что позавтракаем не спеша.
Мы опять опускаем описание их трапезы. Серафим поблагодарил за завтрак, а Ирина поцеловала старика в гу-бы. Нежным и долгим поцелуем. 
Скоро она ушла, и Серафиму стало тоскливо. Что за ерунда, - пытался он отвлечься, и сел за компьютер. Пере-читал набитый вчера текст. Как-то серо, однообразно. Тя-нет резину. Сами собой на экране начали появляться слова: Опять, в который раз к нам в город осень в срок пришла. Опять машины грязью обдают прохожих, так на ворон по-хожих…
Подумал. Встал, прошел к окну. Раскрыл форточку и набил табаком трубку. Первая затяжка вскружила голову, подождал, когда пройдет головокружение, закрыл форточ-ку и опять сел за ноутбук.
Опять, в который раз, продолжил Серафим набивать текст, я к кольцам годовым одно прибавил…
И опять встал. Через три недели мне «стукнет» ше-стьдесят три года. Тянул, тянул и «дотянул». А весной ду-мал, что конец пришел. Вытянули с того света эндохирур-ги. Выходит, так было угодно провидению. Серафим в Бога не верил. Точнее сказать, он не был церковным и молит-венным человеком. Но был убежден, что наша, человече-ская цивилизация и весь мир сущий создан высшим разу-мом. Серафим был приверженцем криоцинизма.
Пройдясь по комнате, вернулся к столу.
Я к кольцам, - продолжил текст, - годовым ещё одно прибавил, и тем убавил срок сущий свой. Опять я жду зи-мы. Её прохлады, студеной синевы, и снега белизны. Опять, в который раз вошли мы в осень, в её промозглые хоромы, хранимы прошлым и им спеленаты, как дети. Тем ярче свет взаимности явился. И ослепил, не дав ослеп-нуть…
И вновь старик вышагивает по комнате. Воспоми-нания нахлынули сразу, лавиной.
__________________________________


Тогда, в июле семьдесят шестого года он молодой заведующий, моложе в институте завкафедрами не было, уезжал на море. Ректор разрешил отдохнуть две недели.
Аркадия Давыдовича похоронили тоже в июле. Ста-рик долго мучился. Не помогали ни алкоголь, ни  наркоти-ки. Серафим организовал проводы, поминки и все прочее. Жена, теперь уже вдова Аркадия Давыдовича, держалась до последней минуты, когда гроб с телом покойного стал опускаться в могилу. Жара спала и с неба посыпалась дож-девая крупа. Дождь не дождь, а так, мерзость мокрая. И было не понятно, у людей провожавших профессора в по-следний путь, то слезы или дождевая вода у них на щеках.
Вдова упала в обморок у могилы. Хорошо, среди провожающих был врач, давний друг Аркадия Давыдови-ча. Он привел в чувство вдову и повез домой. Так что по-минки, этот идущий от язычества обряд,  прошли без вдо-вы и его самого близкого друга.
Серафим на правах преемника произнес речь. Он приготовил её загодя. Вышло емко, выразительно и в меру почтительно.
Потом все пошло по обычному пути. Алкоголь сде-лал свое дело. Люди начали говорить кто о чем. Галдеж, звяканье ножей и вилок.
В качестве помощницы Серафим Платонович при-гласил старшего научного сотрудника из института Химии силикатов, АН СССР, что  располагался на набережной Макарова.
У него с этим институтом заключен договор, а Люд-мила возглавляла группу, что работала по его  теме.
И вот теперь, сидя во главе стола, он мог наблюдать, как эта молодая, хорошенькая женщина управляется с ро-лью мажордома местного значения. Вот она уводит Игорь-ка. Бедняга парень, не умеет пить. Вот она уже говорит с официантом и о чем-то с ним спорит. Экономная женщина. Лишней копейки не потратит.
Постепенно стол пустеет. Пора и Серафиму ухо-дить. Но что-то держит тут мужчину. Что же это? Её быст-рые взгляды в его сторону. Она будто спрашивает – я все правильно делаю?
Пришел тот момент, когда обоим стало ясно, отсюда они уйдут вместе. Так бывает. Поверьте.
__________________________________

Серафим вернулся к столу: Впервые со дня рожде-ния Христова мужчина женщине свою судьбу доверил. По-верил в чудо воскрешения того, что было, как казалось, утеряно навек, погребено под хламом суеты. Впер-вые…Всё впервые. И бархат кожи, и влажная прохлада губ её, и крови ток, дающий силы. Все впервые. Я первый у неё? Одно я знаю – не последний.
Теперь, окончив набивать текст, Серафим может спокойно докурить трубку и выпить пятьдесят граммов водки.
День взошел в зенит. Надо бы выйти и купить чего-нибудь. Таков порядок у старика, выходить лишь по на-добности. Но на дворе такая мерзость, что хоть волком вой.
Мелкой дробью забарабанил в оконное стекло дождь. А может быть и град. Больно шумен этот дождь. Подумалось, Ирина больше не появится. Зачем я ей? С ме-ня как с козла молока. Подумал так и усмехнулся. Пом-нишь, старый черт, как Люся говорила, сидя на лежаке у кромки морского берега.
__________________________________

С поминок Серафим уходил с Людмилой Георгиев-ной.
- Проводите меня, - сказала женщина и, не дожида-ясь ответа, пошла к выходу. Столовая Университета нахо-дилась в цокольном этаже, и для того чтобы выйти из неё, надо преодолеть девять ступеней вверх. Не велика высота, но и её надо осилить. У Серафима же силы иссякли.
- Берите меня за руку, - приказала Людмила и пове-ла будущего заведующего кафедрой и без пяти минут док-тора химических наук в сторону Университетской набе-режной.
- Вы далеко живете? - стараясь говорить членораз-дельно, спросил Серафим.
- Не очень. Это зависит, с какой стороны посмот-реть. По меркам того края, где я родилась и выросла сущая чепуха. Если о расстоянии будет судить человек, заклю-ченный в камеру одиночку, то это космические величины.
- Вы же химик, а не философ.
- Философия есть игра ума. Кто посмеет отказать мне в этом прелюбопытнейшем занятии. Вы, что ли? – женщина резко повернула голову и вперилась в лицо Се-рафима своими большими слегка навыкате карими глаза-ми, - Даже святая Инквизиция не смогла выжечь и вытра-вить стремление людей размышлять, а не тупо следовать догмам.
- Вы настоящая фурия, Людмила Георгиевна. Я Вас начинаю бояться. Я всего лишь спросил, где  Вы живете.
- И опять Вы не правы. Вы спросили, далеко ли я живу. Я попыталась ввести Ваше серое мозговое вещество в активное состояние. Так сказать, стимулировать его. Вы же химик, и должны знать, что всё в нашем организме ос-новано на химических реакциях. Давайте спустимся к Не-ве. Люблю смотреть на воду.
- Я тоже люблю смотреть на воду, - решил пошутить мужчина, - В стакане.
- А Вы, оказывается пошляк.
С пикировки начался роман Серафима и Людмилы. И длился он почти семь лет.
А жила Людмила не так уж и далеко. На улице Дзержинского. Коренные жители Ленинграда хорошо зна-ют эту улицу и прозвали её выхлопной трубой. Получается так, что газы от авто подымаются вверх, минуя первые этажи. Людмила жила как раз на первом. Когда-то отлив окон первого этажа был на высоте около двух метров. Время сделало своё, и теперь любой прохожий может без труда заглянуть в окно.
- Вы шокированы, профессор
Ну и штучка эта Людочка, - подумал Серафим, но вслух сказал иное.
- Я такой же профессор, как Вы Майя Плисецкая.
Пикировка продолжалась. И все же мужчина вошел в дом женщины. Станет он их Домом, с большой буквы. Домом, где всегда горит очаг. Домом, куда спешит мужчи-на, дабы насладиться уютом и заботой женщины.
- Обувь не снимайте, - командует женщина и муж-чина подчиняется.
Они проходят по коридору, где у каждой двери электровыключатель.
- Это моя комната, - Людмила пропускает Серафима вперед. К тому времени, когда они добрались до места, со-всем стемнело, и Серафим вошёл в  темноту.
- Выключатель слева, - подсказывает Людмила.
Проза жизни переплелась с авантюрой. Три часа на-зад эти двое скорбели или делали вид, что скорбят об умершем коллеге, а сейчас топчутся в темной комнате и каждый думает, что он, она сделает в следующий миг. По-пробуем представить, что думает Она.
- И чего он встал, как вкопанный? Я же привела его к себе. Мы наедине. Неужели он просто алкоголик латент-ный и кроме выпивки ему ничего не надо?
Он: Определенно она ненормальная. Сама пригла-сила, а ведёт себя так по-хамски. Постою ещё минуту и уй-ду.
- Вы нашли выключатель?
- Нет тут никакого выключателя. Как нет и включа-теля.
- Вы шутник.
Людмила делает движение рукой, как бы ища розет-ку, и её рука упирается прямиком в низ живота доцента.
__________________________________

Свет они так и не зажигали. Хватило света, что па-дал из окна.
- А я уж подумала, что ты просто алкаш. Весь день я только и делала, что соблазняла его, а он пьет и ноль вни-мания.
- Ты великолепная чудачка, - начал Серафим попа-дая невольно в слова песенки, - я же хоронил своего учите-ля. Он вывел меня в науку.
- Сказал, как оправдался. Я не видела что ли, как Вы, верный ученик, прикладывались к фляжке.
Это была сущая правда. Иначе как же он смог вы-держать тяжкие и в чем-то нудные процедуры. Спирт, раз-бавленный по рецепту великого коллеги Менделеева и сдобренный лимонной корочкой, бодрил и только.
- Как бы ни было, мне было необыкновенно хорошо.
- Ты определенно ненормальная. Как может быть хорошо на похоронах?
- Чудак. Я о тебе. О твоих способностях по части эроса, - и тут же, - А ты, правда, талантливый ученый? Наш завлаб прожужжал все уши – Серафим Платонович гений анализа и эксперимента.
- Да, я талантлив. Ты, Люся ещё поразишься, когда мне присудят Нобелевскую премию. Я открою новый эле-мент и создам такой материал, которому нет аналогов в мире.
- Дорогой, успокойся. Побереги силы. Ещё не утро.
- Вот так. Кто о чем, а вшивый о бане, - обоим было комфортно. Такого у Серафима не было. Ни с Наташей, женой законной, ни с Надеждой, женой незаконной.
- Всему свое время, дорогой, - больше они не пре-пирались. Их рты были заняты другим делом.
__________________________________

Серафим Платонович так и не сподобился выйти на улицу в тот день. Садился за компьютер, запускал его, но ни слова не мог набить. Вставал, ходил по квартире. Курил. Два раза приложился к рюмке. Кушать не хотелось.
Снял с полки первую попавшуюся книгу. Четвертый том собрания сочинений Стендаля, прочел он на обложке цвета тусклой охры. Сомнабулически, открыв том на пер-вой попавшейся странице, начал читать – Завтрак прошёл в холодном молчании; доволен был один командор. Его по-разило одновременно отсутствие обоих влюбленных, по-том он заметил следы тревоги в глазах у г-жи де Маливер и пришел в восторг, решив, что с женитьбой Октава не все так благополучно, как казалось…
Отложил книгу: O, Diablo! - воскликнул он.  Тогда тоже казалось, что вопрос женитьбы г-жи Минаевой с ним решен окончательно и бесповоротно.

__________________________________

Рано утром одиннадцатого июля 1976 года в комна-те на первом этаже дома номер сорок семь одновременно проснулись двое – Он и Она. За пять ночных часов они стали близки настолько, что ни она, ни он уже не стесня-лись своей наготы и дурного запаха изо рта.
- Выспался? - спросила Людмила Георгиевна у Се-рафима Платоновича.
- Какое там. С тобой разве можно выспаться. И от-куда у тебя силы? Ты же не девочка.
- Ты хам. Говорить женщине, которую всю ночь на-пролет истязал, о её возрасте предел хамства.
-  Это как посмотреть, - Серафиму было необыкно-венно хорошо. И пускай кое-где у него болит, и во рту на-ждак, все равно ему хо-ро-шо, - Кто кого истязал. Я же ска-зал, ты настоящая фурия.
- Послушай, сексуальный маньяк, а какой сегодня день?
- Должна быть суббота, а на самом деле не знаю.
- Черт возьми! Сегодня ко мне должна приехать тёт-ка из Подпорожья. Который сейчас час?
Часы Серафима остановились на половине третьего. Утра, дня? Кто его знает.
- У тебя телефон есть?
- В коридоре, - отвечала Людмила и уже начала оде-ваться, - Негодный, ты порвал мои единственные прилич-ные колготки. Я востребую с тебя возмещение ущерба че-рез суд, - постепенно к женщине возвращалось хорошее настроение, - Пойду, узнаю время.
Серафим остался лежать в постели. Оглядел комна-ту. Большая, метров двадцать с хвостиком. Чисто, если не считать разбросанных ими одежд. В углу большой телеви-зор «Горизонт», рядом трюмо. Платяной трехстворчатый шкаф, наверное, вместил весь гардероб женщины.
- Без пятнадцати семь. Тётка сказала, что приедет на одиннадцатичасовом поезде. Давай, товарищ доцент, по-дымайся, - было видно, что Людмила успела сходить в ван-ную. Лицо от холодной воды раскраснелось, и в волосах блестели капельки воды. 
- Подай, пожалуйста, брюки и рубашку.
- Тебя зовут случаем не Обломов? Сам, сам. Я на кухню, готовить завтрак.
- Садистка, - успел сказать в спину Серафим и вылез из-под одеяла. Прошелся, как был, голый по комнате. По-смотрел на себя в зеркало трюмо. Напряг мышцы рук и принял позу борца – Вполне, вполне, - самодовольно про-изнес и стал натягивать брюки. Боже мой, в каком они ви-де. Надо бы почистить. Не говоря уже о том, что и поутю-жить. Сорочка не лучше. Скорее домой. Принять душ и пе-реодеться.
- Хорош, нечего сказать, - Людмила вошла, неся сковороду и две тарелки, - И как я вчера не заметила, что твой вид омерзителен.
- На себя посмотри. Я обиделся и уйду от тебя, - сам же сел за малюсенький стол у окна.
- Яичница с ветчиной и ржаным хлебом, - было  по-хоже, что эти двое живут вместе под одной крышей много, много лет, - Чай принесу попозже.
- Я всухомятку не могу, - начал капризничать Сера-фим.
- Какой ты капризуля, однако. Не начинай без меня, я мигом, - женщина легко вышла из комнаты.
Определенно она в меня влюбилась, - подумал Се-рафим и тут же задал себе вопрос – А ты её любишь? Как можно, - возмутилось его второе Я. Ты знаком с ней не-сколько часов. Не считать же те, что были в институте.
- Чай цейлонский, крупнолистовой. Ты какой лю-бишь?
- Крепкий, а какой сорт мне всё равно.
Чай оказался достаточно крепким, и их поцелуй не уступал в крепости чаю.
- Я тетку определю куда-нибудь и позвоню, хоро-шо?
- Конечно, - с готовностью и радостью отвечал Се-рафим.
Он успел уйти из квартиры до того, как проснулись соседи.
Какие же у нас все идиоты, шел и бубнил себе под нос Серафим, ночью прошел дождь, это он помнил, а они пускают поливочные машины. Так во всем. Покроят новый асфальт, а через день приходят другие и начинают его взламывать. Им, видишь ли, надо переложить какой-то ка-бель. Идиоты! Идет мужчина и периодически оглядывает-ся, не нагоняет ли его троллейбус. Так и прошел почти по-ловину пути до дома.
В понедельник надо пойти в отдел ЖСК и получит ордер. Старую  мебель на новую квартиру он не повезёт. Все же получил Серафим кое-какую сумму по договору с заводом. Доцент присмотрел в магазин «Мебель на заказ» сравнительно не дорогую стенку. А в  комиссионном крес-ло. Их ещё называют Вольтеровскими. Наймет мастера и тот отреставрирует его. С такими мыслями мечтами он пришел домой. Приняв ванну, он завалился спать и спал без просыпу до девяти вечера. Пока Иоланта Карловна не разбудила его.
- Я грешна, подумала, наш Серафим опять в вытрез-витель попал. Рассказывайте, проказник, где пропадали.
Серафим, отступив от своих правил не распростра-няться о своих пассиях, начал говорить о Людмиле. Иолан-та Карловна, попивая свой любимый портвейн «Три семёр-ки», внимательно выслушала соседа.
- Поверьте старой женщине, - как всегда она кокет-ничает, - Эта женщина предназначена Вам судьбой. Это Вам не Надя. Та настоящая женщина вампир. Я-то знаю.
- Откуда Вы можете знать, какая Людмила?! – Се-рафим начинал сердиться.
- Я ведьма, – шепотом говорит бывшая актриса Та-ганрогского драмтеатра, и прикладывает палец к губам.
Белая горячка, решает кандидат химических наук и отодвигается в сторонку.
- Вы думаете, вот старая кляча напилась до белой горячки. Так ведь? Не возражайте, я все вижу. Людмила сейчас набирает наш номер телефона.
Через секунды три зазвенел телефон. Серафим Пла-тонович, будучи человеком прогрессивных взглядов, пре-зирающий всяческий вздор об астрале и другой ереси, в этот момент насторожился. Подобно легавой, почуявшей след зверя. Буркнув: Ересь какая-то, пошел в коридор. Его упредил Яков.
- Вам кого надо-то?
- Дай сюда, - Серафим с силой потянул телефонную трубку к себе.
- Пошел ты на, - Яша выразился вполне определен-но.
Их скоротечная борьба закончилась победой «вши-вого» интеллигента. Серафим настолько уверовал, что зво-нит Людмила, что сходу начал: Здравствуй, дорогая.
- Какая я Вам дорогая. Не дороже денег. Мне Сашку надо. Зови и не тяни резину.
- Нет у нас никаких Александров, - мужчина чуть не выругался матом.
- Мне Сашка нужна, кретин.
- Нет и Вашей Сашки, - с силой положил трубку.
- Кто звонил? – хитро улыбаясь, спросила Иоланта Карловна.
- Какую-то Сашку просили. А Вы говорили, - раз-очарованно ответил сосед и налил себе полный стакан портвейна.
Не допил вина Серафим. Опять зазвонил телефон. Не пойду, хоть тресни, решил он и допил вино.
- Доцент, тебя к аппарату. Баба какая-то, - мерзавец Яшка.
Людмила говорила, частя и «глотая» слоги.
- Я соскучилась, тетку определила в гостиницу «Не-ва» и сейчас еду к тебе, - Серафим не успел сказать и сло-ва, - Скажи твой адрес.
- Ну, что, я оказалась права? – настоящая ехидна в юбке эта женщина.
«Ответный» визит состоялся. Этим было положено начало новой интимной жизни Серафима.
__________________________________



Билеты на поезд № 11, «Северная Пальмира» Сера-фиму достал один из его товарищей по совместной работе над новым композиционным материалом. У них, этих ИТР из ВПК (кто не знает этих аббревиатур) всюду броня. И на билеты, и на места в гостиницах, и даже в театры.
- Мы едем в купейном вагоне? - Людмила радова-лась как ребенок, - Это же дорого.
- Пятьдесят четыре рубля я могу потратить на дрогу с комфортом. Ехать нам шестьдесят два часа. Так не му-читься же в плацкартном, - мужчина испытывал подъем. Предзащита  его докторской диссертации прошла велико-лепно. Можно сказать, триумфально. Ректор выдал премию из своего фонда, да и заводчане не поскупились. Так что денег на поездку к морю в купейном вагоне и другие «из-лишества» хватило.
Тетка Людмилы, а они познакомились на третий день её приезда в Ленинград, без стеснения заявила, что на свадьбе она должна быть обязательно.
- У тебя кроме меня родни больше нет. Кто же по-плачет? – Тетка Людмилы родом из деревни. Кроме того, она умудрилась в гостинце напечь «молодым» пирожков.
- Везде люди живут. И у вас тут есть люди, - под «людьми» тетка подразумевала тех, кто откликался на её просьбы. Например, администратор в той же гостинице не относилась к категории людей.
- Она телка пустышка. Ей бы рожать да рожать, а она рожу выкрасила, что твой шаман и сидит себе за пере-городкой. Чего не спросишь, фыркает. Прямо еж какой-то.
С того момента, когда Серафим сказал этак обыден-но: Раздевайся и ложись, я сейчас приду, прошло семь дней.
Много это или мало? За семь дней Создатель сотво-рил Мир. Ему хватило этих дней. Нашим героям хватило их для того, чтобы сблизиться настолько, что оба теперь не мыслили жизни друг без друга.
Восемнадцатого числа июля месяца случайные лю-ди, пассажиры, встречающие, носильщики и проводники вагонов могли наблюдать прелюбопытнейщую сцену – у вагона номер пять стоят трое. Две женщины и мужчина. Одна женщина в легком платье и босоножках. Ступни её красивых ног обуты в так называемые следки. Та, что по-старше в плисовом пиджаке и юбке ниже колен. Она голо-сит: Как же это?! У-у-у. Уедешь так далеко, деточка моя. А вдруг война. Мой-то вот так двадцать первого июня ушел из дома на промысел и не вернулся совсем. У-у-у.
Молодая пытается её успокоить: Ну что Вы, тетя. Сейчас время другое. Вон с американцами мир заключили.
Мужчина стоит поодаль и курит. На губах его улыбка, а сам он думает: Вот, брат Серафим, это настоящая семейная жизнь. Привыкай.
И выла бы тетка дальше, если бы проводница серди-то не сказала: Прекратить слезы лить. Оштрафую.
Тетку как будто выключили. Мастерство! У себя в деревне она слыла «штатной» плакальщицей. Кого свезли на погост, тут и она со своим плачем.
Ровно в семнадцать часов пятнадцать минут поезд сообщением Ленинград-Сочи отошел от третьей платфор-мы Ленинградского вокзала.
Дорожная жизнь однообразна. Пассажиры, едва устроившись на своих местах, начинают готовить стол. Больше двух суток им предстоит провести в вагоне вместе. Хочешь, не хочешь, а познакомишься.
Соседями по купе у Серафима и Людмилы оказа-лась супружеская пара. Он администратор в театре имени Комиссаржевской, она там служит актрисой. Люди интел-лигентные, воспитанные. В такой компании путешество-вать одно удовольствие. 
Откровенно говоря, по прошествии стольких лет Серафим запамятовал их имена. Так что обзовем их так – он пускай будет Иваном Петровичем, а она Марией Ива-новной.
Поехали…
Весь путь описывать, бумаги не хватит. После того как проводница проделала все полагающиеся процедуры, начали знакомиться пассажиры.
С ходу Иван Петрович рассказал «политический» анекдот. О том, как товарищи по Политбюро ломали голо-вы, как звать Генсека после награждения его четвертой, что ли, медалью Героя Советского Союза. Леонид Ильич сам подсказал – Зовите меня просто Ильич.
Людмила анекдота не поняла, но для приличия улыбнулась.
На исходе первого дня они уже полностью освои-лись и стали обращаться друг к другу на «ты».
Так что дорога длиною в пятнадцать тысяч кило-метров прошла в приятной атмосфере. Этим и ограничим-ся. Писано, переписано об этом.
__________________________________

Чешский электровоз вытянул состав из последнего из череды тоннелей перед въездом в город-порт Туапсе. Пассажиры начали готовиться к выходу. Кто сойдет в Лоо, кто позже. К Сочи поезд прибудет опустевшим  на треть. Иван Петрович и Мария Ивановна доедут в Сочи. Там и распрощаются попутчики. Работники театра поедут в сана-торий ВТО, а Серафим и Людмила пойдут на привокзаль-ную площадь искать того, кто сдаст им комнату на две не-дели.
__________________________________

Пять дней Серафима и Людмила наслаждались мо-рем. На шестой день на коже у женщины появились какие-то пузырьки и покраснения. Обладая превосходной изна-чально кожей, Людмила запаниковала.
- Это что же такое?! – со слезами на глазах, говори-ла она вечером, лежа абсолютно голой в комнате, что они снимали у молодой армянки по имени Маргарита. Была эта Маргарита хороша собой и пользовалась невероятным ус-пехом у отдыхающих на побережье от Сочи до Сухуми мужчин. Так что часто постояльцы, проснувшись, не обна-руживали свою хозяйку, читали написанное прямо на две-ри их комнаты послании примерно такого содержания: Ухал я по делам. Вечером буду. Армянка никак не могла усвоить, что в русском языке существует мужской и жен-ский род, - Это она меня, сучка курортная, заразила. Ты видел, какая она? Настоящая проститутка.
Рано утром, когда все остальные отдыхающие «ди-карями» бежали на пляж занимать лежаки, Людмила и Се-рафим пошли искать лечебницу. 
Дежурный врач осмотрел женщину и отослал в кожно-венерологический диспансер.
Уходя, они услышали, как он сказал: Не повезло женщине, с таким вездесляшем приехать на курорт.
- Идиот, - так отреагировала Людмила на слова док-тора, - слово-то какое выдумал. Если бы от тебя, так и твоя кожа покрылась бы экземой.
Курортники уже подставляли свою кожу под паля-щие лучи южного Солнца, а Людмила и Серафим искали улицу, где был диспансер.
- Ты тут посиди, - Людмиле не хотелось ещё раз ус-лышать что-то нелицеприятное в адрес Серафима, - я сама.
Долго ждал Серафим свою подругу. Прочел от пе-редовицы до объявлений на последней странице местную газету «Сочинские здравницы», съел не вкусное мороже-ное. Все-таки в Ленинграде самое вкусное мороженое, по-думал он. Тут и Людмила появилась на крыльце. На лице улыбка. Выходит, не так все плохо, коли она улыбается.
- Серафим, ты не соскучился? Я ужасно кушать хо-чу.
- Говори, что у тебя.
- Фотодерматоз это. От солнца и соленой воды. Ви-дишь, какая я у тебя нежная.
- Получается тебе на солнце быть нельзя? – Сера-фим был расстроен. Неужели придется прервать отпуск и возвращаться в Ленинград. Как он хотел побывать на море. Он впервые был на нем.
- Доктор сказал, что дня три надо воздержаться от пляжа. Порекомендовал съездить куда-нибудь. Подсказал, где находится экскурсионное бюро. Рекомендовал купить широкополую панаму. Ты ещё смеялся над такими тетка-ми. Говорил, они похожи на белые поганки.
Позавтракали молодые люди в ресторане при мор-ском вокзале. Заняли столик у окна и пока дожидались за-каза, наблюдали, как пароходы отчаливали и швартова-лись. Тут Серафиму и пришла гениальная, как сказала Людмила, идея совершит морскую прогулку.
В кассе сказали, что билеты на экскурсионный катер раскуплены на неделю вперед: Спохватились, голуби. Лю-ди иногда заказывают у нас билеты ещё на ЖД вокзале.
«Голуби» уже выходили из кассового зала, когда услышали в спину: Послушайте! Вернитесь.
Сердобольная кассирша продала все же им билеты: Двумя больше, двумя меньше. Не потопнет наш катер. Я сама из Ленинграда родом. В войну службу проходила тут, в госпитале работала санитаркой. Тут и мужа нашла. А что без ноги он, так все остальное на месте. А что нам, бабам ещё надо? Не так ли голубушка? – смех этой пятидесяти-летней женщины был звонок.
В шесть часов тридцать минут по местному времени катер с гордым названием «Кавказский орел» отчалил оп пирса в порту Сочи и взял курс на Сухуми.  Так назвал порт прибытия моряк, принимавший на бор пассажиров.
Морские туристы разместилась кто где. На билетах не указаны места. Людмила и Серафим заняли два места на корме под навесом. Женщине нужна была тень. Одного они не учли – катер в море повернет влево, и Солнце будет  палить как раз сюда. Хорошо, что накануне молодые люди купил по панаме.
На борту «Кавказского орла» работал буфет. Тот, кто отвечал за обеспечение его напитками, учел потребно-сти пассажиров. Так что пива и лимонада «Тархун» хвати-ло до конца рейса. Солнце же затянуло облаками. И это на руку ленинградке, страдающей фотодерматозом.
Экскурсия в Сухуми была рассчитана на два часа, но продолжалась три с лишним. В обезьяньем заповеднике задержались больше запланированного.
Обед, а он входил в программу, то есть в стоимость билета, был обилен и вкусен.
На обратном пути Людмила и Серафим даже умуд-рились соснуть. Спустились вниз и там, на диванчике ус-нули.
На второй день после морской прогулки у Людмилы кожа очистилась полностью, и оставшиеся дни они прове-ли без особых треволнений. Если, конечно, не брать в рас-чет одно происшествие.
В один из вечеров, когда молодые люди отдыхали после посещения грязевых ванн в Мацесте, две остановки на электричке, в доме разразился скандал. Ругались трое – хозяйка дома Маргарита и двое мужчин. Говорил на ар-мянском языке, и постояльцам не был понятен предмет спора. Только когда пришел милиционер, разговор пошел по-русски. Два армянина из Гагр приехали в Сочи требо-вать от Маргариты какой-то долг. К ночи выяснилось, что молодая армянка занималась спекуляцией и задолжала тем армянам большую сумму за импортные шмотки.
Последний день перед отъездом. На море штормило. Серафим и Людмила пошли на море поздно, после обеда. На пляже никого. Лежаки собраны и кучей лежат у навеса. Там и расположились Серафим и Людмила.
Красиво море в шторме. Любопытно наблюдать за чайками. Они застыли над бурлящим морем. Нечасто взма-хивая крыльями, они парят практически на одном месте.
Сильные волны накатывают на берег и, шипя, от-ступают.
- Смотри, Серафим, это что там?
Пригляделись. Так это рыбины. Большие тушки ог-лушенной штормом скумбрии, на Севере её ещё называют макрелью, болтались в волне.
То-то была забава. Никак не давалась в руки рыба. И все же Людмиле, она оказалась ловчее, удалось ухватить одну.
- Чего с ней делать будем? – спросил Серафим.
- Пожарим дома, - Серафим увидел, что женщина чем-то озабочена.
- Ну, её. Возни много, а еды мало. Не расстраивайся.
- Я не о том. Скажи, Серафим, как ты думаешь жить дальше?
- Как жил. А что?
- Как жил? – женщина так глянула на мужчину, что ему стало неловко, - А то, что мы с тобой уже живем как муж с женой, для тебя неважно?
- Важно. Ещё как важно. Ты хочешь оформить наши отношения?
- Вернемся в Ленинград и посмотрим, - у женщины прошла сыпь, но её стало тошнить, и нарушился менстру-альный цикл. Это о чем-то говорит?
Обратный путь всегда кажется длиннее. Молодые люди много спали. Соседи оказались неразговорчивыми.
Поезд шел сначала с опозданием. Где-то произошла  авария на контактной линии. Но после Харькова поезд на-гнал отставание и в Ленинград прибыли минута в минуту по расписанию.
В Сочи Людмила «отбила» телеграмму тетки и та встречала их.
- А ты, молодуха понесла, - это были первые слова, произнесенные опытной женщиной из деревни.
__________________________________



В следующий раз Ирина и Серафим встретились на «нейтральной» территории, то есть в парке, что раньше именовался Парком Челюскинцев. Тогда, это было один раз, Серафим, прогуливаясь по этому сугубо пейзажному парку средней полосы, думал, что общего у этого парка с теми людьми, что мёрзли во льдах Чукотского моря в 1934 году.
Ирина первой позвонила Серафиму и предложила пообедать у неё дома: Я не ахти какая кулинарка, но обе-щаю, Вы не отравитесь. Но прежде мы с Вами нагуляем аппетит.
Парк предложила Ирина. Осенью там красиво. В тайне она желал именно там объясниться. На природе, ей казалось, Серафим скорее раскроется.  Не станет кокетни-чать, сетовать на плохое самочувствии, и будет откровен-нее.
Как назло двадцатого октября, в субботу погода, до того радовавшая горожан, испортилась. Они, Серафим и Ирина договорилась перед тем, как встретиться созвонить-ся. Мало ли что. Не молоды же. Все может статься.
- Не знаю как Вы, а я готова, - отвечала Ирина на замечание Серафима о погоде.
- Тогда, как договорились, - и разъединилась.
Серафим стал, не спеша готовиться к прогулке и ви-зиту к даме. Два несопоставимых мероприятия. 
Так подумал он. Такие же мысли пришли и Ирине.
Её звонок для мужчины не был неожиданным.
- Я подумала, что прогулка в такую погоду не при-несет ничего хорошего. Не дай Бог, Вы простудитесь, и  я буду отвечать, - словами некогда популярного стишка Аг-нии Барто сказала женщина и предложила встретиться где-нибудь рядом с её домом, - Немного пройдемся и потом ко мне.
Прогулка была короткой, но содержательной. Нача-ла разговор Ирина.
- Серафим Платонович, я должна Вам сказать, что у меня есть постоянный кавалер, - не будет же она офицера МЧС называть любовником, - Мы с ним встречаемся три года. Он женат, у него сын.
- И у Вас сын, - вставил Серафим.
- Да, и у меня сын. Но я не об этом. Мой сын вполне самостоятельный человек.
Они шли по улице Победы, где не было ни одной скамьи, А продолжать разговор на ходу неловко.
- Зайдем во двор. Там есть скамейки, - предложил Серафим.
Уже сидя под «зонтиком» детского грибка на низ-кой лавке Ирина продолжила.
- Мы с Вами почти не знакомы, я буду предельно откровенна, но Вы запали мне в душу. Простите за высо-копарность. Вчера я разорвала всяческие отношения с Александром. Я не навязываюсь, но хотела бы, - женщина задумалась, подбирая слова. Ей помог Серафим.
- Я очарован Вами и хотел бы сблизиться с Вами, - и это при том, что мужчина и женщина уже были один раз близки физиологически.
- Вы очаровательный чудак, - Ирина приблизила свое лицо и поцеловала мужчину.
Потом был превосходный обед у неё дома, на той самой улице Победы.
Пожалуй, мы на этом остановимся. Отношения двух немолодых людей особая статья. Это настолько деликатная тема, что написанная на бумаге ли, произнесенная вслух ли, она теряет свою привлекательность. Это тайна. Без тай-ны нет и взаимности. Назовем то так.
__________________________________


Когда Серафим, Людмила и её тетка вышли на при-вокзальную площадь, и тетка вызвалась поймать «левака» Серафим решил уточнить, права ли тетка.
- Ничего я не знаю, - почти со злобой отвечала жен-щина, из чего мужчина сделал вывод, - тетка права. Он уже имел опыт общения с беременными женщинами. Наташи и Надежда тоже становились агрессивными в этот период. Так, вероятно предназначено самой природой.
- Не знаешь, так не знаешь. Зачем сердиться? – ми-ролюбиво сказал Серафим,  в надежде, что на этом разго-вор окончен. Не тут-то было. Людмилу как будто завели.
- В этом Вы, товарищ доцент весь. Чуть, какая зака-выка, Вы и в кусты. Недаром у нас в институте говорят: товарищ Симонов настоящий дипломат. Умеет лавировать.
- Эта моя черта помогает мне и одновременно моей кафедре иметь выгодные заказы.
- Вот-вот. На первом месте у Вас выгода, - тут по-дошла тетка, и их ссора была оборвана. Именно, оборвана, а не прекращена.
В машине начали обсуждать, куда ехать сначала – к Людмиле, ей ближе или к Серафиму. Последний ещё жил на Васильевском острове.
- Конечно, ко мне, - резко сказала Людмила и назва-ла свой адрес. Пришлось Серафиму платить в конце пути. Распрощались сухо.
- В понедельник я на работе, - бросила Людмила и захлопнула дверь, не дожидаясь ответа. Понимай, как хо-чешь.
Дома Серафима ждала новость из разряда экстраор-динарных. Едва он переступил порог, как на него букваль-но налетела Иоланта Карловна.
- Серафим, - театрально раскидывая руки, недаром она играла на сцене Тамбовского драмтеатра, - Вы не пред-ставляете, что я пережила пока Вы купались и загорали.
- Позвольте хотя бы войти, - Серафим так и стоял на пороге.
- Конечно, входите - женщин не сдвинулась и на сантиметр.
- Куда же я пойду, если Вы загородили дорогу.
- Ах, excuse me, my dear. Я так взволнована. Так взволнована.
Серафим потащил свой чемодан к себе в комнату. Надо сказать, что перед отъездом он попросил Игорька продать кое-что из мебели. Сказал: Продайте то, что мне не пригодится на новом месте.
И что же Вы думаете. Игорёк продал диван-кровать. Вернее, взял его себе.
- А где же Вы будете спать? - Иоланта Карловна вошла в комнату следом за Серафимом.
- А Вы куда смотрели, когда меня лишали спального места?
- Ваш друг сказал, что действует по Вашему пору-чению.
- Вы уже не взволнованы?
- Шутите? Распаковывайте Ваш багаж, а я пока схо-жу за нектаром. Надо же снять стресс.
Соседка ушла, а Серафим сел на стул. Он чувство-вал себя опустошенным. Расставание с Людмилой так по-действовало. Все же он сильно привязался к этой женщине. Его не раздражили её выпаду. Он понимал, что это нанос-ное и скорее шутливое. Так эта сильная женщина скрывала свои нежные чувства. Если и беременна она, надо принять сие стоически. Естественно, он не станет настаивать на аборте. Как это было в случае с Надеждой.
Посмотрел на календарь. Через две недели соберет-ся Ученый Совет, на котором будут назначены выборы но-вого заведующего кафедрой. Перед отъездом на Юг ректор сказал Серафиму, что он выдвинет его, Серафимову канди-датуру. И добавил: Я не вижу достойной альтернативы Вам.
Защита докторской диссертации назначена на пят-ницу двадцатого августа.
Что же, - заканчивает свои размышления Серафим, - банкет устрою в той же столовой, где поминали Аркадия Давыдовича Гуральника.
- Вы что же сидите столбом, - вернулась соседка. Впереди себя толкает тележку. Красиво и удобно.
- Иоланта Карловна, откуда у Вас это чудо техники?
- Стыдно смеяться над женщиной. Эта вещь мне досталась по наследству. Очень удобно.
- И стильно.
- Не знала, что Вы эстет. Хотите, я Вам её подарю?
- Ну что Вы, - для приличия начал возражать Сера-фим, а сам уже представлял, как он катит эту тележку в но-вой квартире и гости в восхищении охают и ахают.
- Не возражайте, - женщина позабыла о своих рас-стройствах, - лучше помогите.
Скоро был накрыт импровизированный стол.
- Это куриные котлетки, это настоящий китайский рис, - поясняла Иоланта Карловна.
- А это российский портвейн, - настроение у Сера-фима вернулось в привычное для него состояние. Можно сказать, комфортное.
- Опять шутите. Наливайте. Мы не во Франции.
- Почему Вы вспомнили Францию?
- Это там в обычае вино разливать предоставляется даме.
Выпили и закусили куриными котлетками с рисом.
- Теперь я Вам расскажу, что я пережила.
Иоланта Карловна в лицах поведала историю о том, как сосед Яшка третьего дня напился до поросячьего визга и стал буянить.
- Представляете, - горячо говорила бывшая актриса, - он в голом виде, - увидев на лице Серафима сомнение, уточнила, - в одних трусах. В трусах выскочил на кухню и стал ругать какого-то своего начальника. Он и вор, и анти-советчик. Кричит, а у самого пена изо рта. Я перепугалась ужасно. Не знаю, что и делать. Он на меня бросается. Увернулась кое-как и на лестничную площадку. А там уже соседи выскочили. Они и вызвали милицию. Милиция в свою очередь психиатрическую скорую помощь.
- Допился наш гегемон до белой горячки.
- Я узнала, его в клинку на реке Пряжка определили. Надо бы навестить. Сосед все же.
- Вы поразительный человек. Вас хотели убить, а Вы, «сосед все же».
- Вы, Серафим черствый человек.
Дальше следовал рассказ о том, как в сорок девятом году отец Иоланты Карловны подвергся гонениям.
- Мой папа, - ударение на втором слоге, - тогда ру-ководил какой-то конторой. До пенсионного возраста ему оставалось чуть более года. Он уже строил планы, чем бу-дет заниматься на заслуженном отдыхе. Мечтал приобре-сти в деревне домик, тогда разрешалось приобретать пус-тующие избы в колхозах. Будет там разводить цветы. И не просто растить, а выводить новее сорта. Но не суждено было сбыться мечтам пожилого и пожившего поляка. Вам я скажу, Вы вселяете в меня доверие. Перед войной под Хатынью чекисты расстреляли уйму польских офицеров. Мой отец где-то узнал об этом и имел неосторожность в компании выразить этим фактом возмущение. Почти три месяца он провел в тюрьме. Его жестко допрашивали. Он потерял один глаз. Потом как-то неожиданно выпустили. Мне тридцать лет. Я служу на закрытом заводе, но меня не то, чтобы уволили, даже намека не было на репрессии. То-гда я таскалась в тюрьму с передачами. Не привыкать.
- То отец, а тут кто. Там тюрьма, тут психиатриче-ская лечебница.
- В тюрьме все люди одинаковы. Думаю, психушка ничем особо не отличается от острога.
На том и закончился разговор. Иоланта Карловна, сославшись на мигрень, ушла к себе. Серафим же стал рас-паковывать багаж.
Где же я буду спать, вяло подумал он и тут же ре-шил. На полу. Завтра поеду, сдам ордер на прописку и по пути зайду в транспортное агентство заказать грузовик для переезда. Оглядел комнату – что тут перевозить-то на гру-зовике. Достаточно будет какого-нибудь фургончика.
Где-то наверху включили радио. Диктор сообщил, что сейчас пятнадцать часов. Рассказал, какая будет завтра погода и начал читать сводку новостей. Второго августа ожидается понижение температуры наружного воздуха, усиление ветра. 10-15 метров в секунду. Ну и слышимость в этом доме. Интересно, в новом будет так же хорошо слышно соседей?
Багаж распакован, и все вещи уложены в коробки из-под водки. В такие коробки будут упакованы и книги. С дороги Серафим притомился. Тут еще выпивка с соседкой. Составил из коробок нечто подобное лежаку, застелил это-го монстра и лег. Спал Серафим крепко.
__________________________________

    

В тот день Серафим не остался на ночь у Ирины. И она не настаивала. Была женщина чутка и тактична. Во всем. Не надо же уточнять. Не так ли. Все мы люди взрос-лые.
- Ты превосходен, - говорила Ирина, стоя так близко к Серафиму, что ему хорошо были видны мелкие морщин-ки в уголках глаз её и у губ. Это ему казалось таким милым и симпатичным, что не удержался и сказал об этом.
- Был бы кто другой, обиделась бы. Но тебе про-щаю. Ты просто мальчишка. Иди же, - она подтолкнула Серафима к двери, - и уже когда он был на лестничной площадке, шепнула, - Приедешь. Позвони.
Шел Серафим по опустевшему проспекту и улыбал-ся. Просто так. Со стороны могло показаться, что старик невменяем. Но кто обратит внимание на одинокого мужчи-ну? У метро народу больше. Группка молодых людей о чем-то спорят.
- Старик, ты неправ. Это твоя Мирей Матье плохая копия с Эдит Пиаф. И всего-то. 
- Ты, Бык, - это что же, кличка такая, подумал Сера-фим, и задержал шаг, - как был олухом, так им и остался. Твой слух поражен тяжелым роком, - чем закончился спор двух «меломанов» Серафим не услышал. Он вошел в на-земный вестибюль станции метро «Парк Победы». Опус-тил жетон в прорезь автомата и шагнул. Что произошло далее, он не помнил.
Очнулся старик в пункте правопорядка на метропо-литене лежащим на лавке. Рядом склонившись, стоял чело-век в белом халате со шприцов руке.
- Как Вы себя чувствуете?
- Вполне прилично. А что произошло?
- Лежите, лежите. Сейчас носилки принесут, и мы с Вами поедем в больницу. Судя по всему у Вас нарушение мозгового кровообращения. Но это точно скажут в больни-це. Сделают кардиограмму, энцефолограмму, и тогда опре-делят.
Серафим почувствовал, что его губы как будто об-морожены. Он с трудом артикулировал свою речь. 
Карета «Скорой помощи» с воем сирены доставала больного в больницу №26. в Приемном покое его осмотрел дежурный врач.
- У Вас есть родственники?
- Так плохо, доктор?
- Ничего экстренного, но Вас сейчас определят в па-лату, а у Вас нет ни пижамы, ни зубной щетки и бритвен-ного прибора.
- У меня были деньги. Предметы личной гигиены можно купить. Белье же в больнице раньше выдавали.
- Выдадут-то, выдадут, но Вам, мне кажется, оно не понравится. Вот я и подумал, что если ест родня, то она могла бы привести. Впрочем, это не к спеху.
Прикатили каталку. Женщина в белом халате и та-кой пилотке помогла Серафиму сесть в неё и со словами Гагарина, «поехали», повезла больного.
Потом была капельница и забытье. До утра.
- Больной Симонов шестидесяти двух лет поступил по «Скорой» в двадцать три часа пятнадцать минут с пред-варительным диагнозом острое наращение мозгового кро-вообращения ишемического типа, - далее врач-ординатор перечислил процедуры, что были проведены.
- Энцефолограмма, кардиограмма, клинический анализ крови, - ответствовал пожилой доктор чем-то напо-минавший Пирогова, - Сегодня. Капельницу, - опять незна-комые Серафиму термины, - Что, товарищ Симонов, - уже обращаясь к больному, - поживем еще. Видишь, какой здо-ровяк.
Врачи ушли, но пришла процедурная сестра. У Се-рафим Платоновича Симонова началась больничная жизнь. Лежа «под капельницей» он вспомнил об Ирине – Я же ей не позвонил. Подумает что я легкомысленный старик. Или, что у меня старческий склероз.
Так и лежал. Беспомощный, стыдясь своего бесси-лия.
- Сестра, - сестра пришла убрать капельницу, - Вас не затруднит позвонить по телефону, надо сообщить одно-му человеку, где я.
- А говорили, родни нет.
- Это не родственник.
- Неужто любовница? - молоденькая сестра не могла представить, что этого старика может быть близкая жен-щина.
- Просто хороший человек. Так позвоните?
- Говорите телефон.
__________________________________

Он не позвонил, размышляла Ирина, привыкшая трезво оценивать любую ситуацию трезво без паники, - Что это может значить? Во-первых, мог просто забыть. Возраст все же. Но он так свежо рассказывал о своей жизни. В его памяти сохранились имена и даты. Во-вторых, я чем-то его обидела, и он решил не продолжать отношения. Но как же расценивать его слова: Вы подарок Судьбы, это на всю ос-тавшуюся жизнь. В-третьих. Об этом Ирина думать не хо-тела.
Дождусь утра и решу, что делать. Но ни выпитая на ночь настойка пустырника, ни капли валерианы не принес-ли  сна.
В три часа ночи она набрала 03. Там её отослали в городское справочное бюро «Скорой помощи».
- Перезвоните через час, - ответили там.
В шесть утра Ирина знала, что гражданин Симонов был госпитализирован в больницу №26.
И опять Ирина крутит диск телефона – 09. В семь часов, когда Серафим ещё спал под действием снотворно-го, Ирина уже знала телефон приемного покоя больницы, но там не отвечали. Рано же. Только в восемь утра после унизительных расспросов, кем Вы ему приходитесь, Ирина знала номер отделения палаты.
У женщины не было паники. Она как спортсмен пе-ред стартом или актер перед выходом на сцену, подобра-лась. Острое нарушение мозгового кровообращения. Дос-тала справочник по медицине.
Выходит, у него инсульт. Может ли он говорить, ходить? Что ему можно кушать, пить? Вопросы, вопросы. Такого опыта у женщины не было. Было ранение в грудь. Не у неё, у друга. Того, что был до полковника МЧС. Как давно это было. Тогда существовал Союз ССР.
В десять утра Ирина была готова ехать в больницу, но тут позвонили со службы. Быть ведущим специалистом в службе безопасности в метрополитене не просто. В дан-ном случае под термином «безопасность» подразумевается техническая и экологическая безопасность.
Руководство обеспокоено её опозданием на службу. Объяснила, как могла, что произошло и попросила день отгула. Совсем позабыла о работе в треволнениях о Сера-фиме.
__________________________________

- Больной Симонов, к Вам рвется какая-то женщина. У нас не положено, но она говорит, что жена она Вам. Как же так, а говорили родни нет, - сестра лукаво улыбается, - Так пропускать?
- Конечно, пропустите.
Ирина и Серафим долго молча глядели друг на дру-га.
- Вот такие дела, Ира. Скопытился я. Как ты узнала, где я?
- Я, да не узнаю? Ты меня ещё не знаешь, но узна-ешь, - словами героя романа Гашека ответила женщина и неожиданно для себя зарделась, - Я женой твоей назвалась. Это ничего?
- Так тому и быть. Судьба.
До обеда Ирина пробыла у Серафима. Помигала ему поесть. Едва сдерживая слезы, помыла ему лицо и руки. Одновременно, ещё раз поразилась его крепкому торсу.
- Завтра принесу пижаму и все остальное. Тебе тру-сы плавки теперь нельзя. Так что привыкай к семейным трусам, - первый раз женщина улыбнулась.
На третий день больного отвезли на обследование новой импортной аппаратурой – компьютерный томограф.
Две недели Серафим лечился в больнице. Он пока-зал хорошую динамику, и заведующий отделением подпи-сал выписной эпикриз.
- Вы, голубчик родились под счастливой звездой, но советую соблюдать режим. Побольше бывайте на свежем воздухе. Диета и ни капли алкоголя. Через неделю обрати-тесь к районному неврологу.
Ирина отвезла Серафима к себе.
- Что ты один будешь делать у себя на выселках, - она считала, что район, где живет Серафим окраина.
__________________________________

Защита докторской диссертации доцента Симонова прошла на «Ура». Положительные отзывы, если не сказать больше, хвалебные речи оппонентов.
Раскрасневшийся от такого Серафим стоял у стенда с графиками и глупо улыбался. Улыбался до тех пора пока в дальнем углу зала не увидел Надежду. Тут он вспоминал её фразу – Я ещё вернусь.
Она сказала, что он вспомнит о ней. Что затеяла эта не лишенная ума и честолюбия женщина?
Тут-то и ударило в голову Серафиму. Боль адская. Как говорится, потемнело в глазах. Кто-то подал руку, по-мог спуститься и отвел в комнату за сценой.
Милые кафедральные дамы напоили новоиспечен-ного доктора химических наук каплями и уложили на ди-ванчик. Лежит мужчина, глаза прикрыл. Вспомнил тот день, когда он без памяти дошел до дома.
Полежал и побрел к себе на кафедру. Он мог так го-ворить – моя кафедра. Ректор был прав, когда говорил, что альтернативы его кандидатуре нет. Доцент Симонов из-бран заведующим кафедрой неорганической химии. Доку-менты о присвоении ему звания профессора теперь будут отравлены в ВАК. Информированные источники, говоря протокольным языком, сообщили, что вопрос о присвоении ему звания профессора можно считать решенным.
Но где Надежда? Зачем она явилась на защиту? Как жаль, что Людмила в командировке. Слаб духом Серафим.
На кафедре, странно, никого. Можно и выпить. По-вод есть. Налил в мензурку немного спирта, приготовился его разбавить. 
- Я знала, что ты придешь в свою обитель, - на поро-ге стояла Надежда. С первого взгляда Серафим увидел, как она похорошела. Настоящая дама. Грудь её налилась. Ро-дила таки, - подумал Серафим, - Кормит грудью.
- Чего застыл как идол? Я говорила тебе, что вер-нусь? Вернулась, и ответа попрошу, - женщина не ждала ответа, она внимательно, словно хищная птица смотрела прямо в глаза Серафиму, - Ты намерен признать ребенка, что я родила, своим?
- Ты родила? – глупо спросил Серафим и опять по-чувствовал в голове шум.
- Ты совсем поглупел со своей диссертацией. Или тебе вскружили голову те дифирамбы, что пели твои сат-рапы? Я же сказала, родила я!
- Чего ты хочешь? Денег?
- У меня денег достаточно, чтобы поднять мальчика. Мне важно знать, какое отчество он будет носить.
- Это твоё дело. Ты родила, ты и решай.
- Догадывалась, что ты слабак, но чтобы до такой степени, нет. Послушай, как звучит – Павел Серафимович. Что-то поповское. Ты так не считаешь? Другое дело - Па-вел Гордеевич. А? – она откровенно смеётся над мужчи-ной, - Расслабься. Не дай Бог тебя удар хватит. Эка тебя скрутило на сцене.
- Ты этого добиваешься?
- Хотела бы, чтобы ты подох. Но такие не мрут. Говно не тонет. Я ухожу, но помни, есть человек, которого ты сильно обидел, и это не я, - повернулась, показав свой превосходный зад, и ушла.
Серафим долго не мог прийти в себя. Он даже за-был, что хотел выпить.
- Серафим Платонович, - пришел Игрек, - Вам пло-хо?
- Что-то опять голову прихватило.
- Может быть врача позвать?
- Какой врач, Игорь?! Вечером банкет. Пройдет. Так, немного поволновался. Сам будешь защищаться, узна-ешь, что это такое. Давай выпьем. Спирт расширяет сосу-ды.
Выпили. Дело нехитрое.
- Я восхищен Вашей защитой.
- Это ты неправильно говоришь. Не на спектакле побывал. Мы с тобою, Игорёк, ученые. Нам слава не нуж-на. Признание, вот критерий нашей работы.
Пришли и другие сотрудники кафедры. Старший инженер, и такая должность была в штате, был уже замет-но пьян.
- Если бы нам с Вами, Серафим Платонович новый пресс и центрифугу, мы бы с Вами такого бы наворотили, мир привернулся бы.
Банкет назначен на шесть вечера. Как бы не напить-ся пьяными к этому времени, и Серафим использовал  своё положение: Разошлись по домам. Выспались и чтобы вече-ром все были как стеклышко.
Ушли сотрудники, и к Серафиму вернулось беспо-койство, что посеял приход Надежды.
С неё станется и она заявит свои претензии через суд. Прощай кафедра, прощай карьера.
Банкет состоялся и прошел без эксцессов. Следую-щий день, это была суббота, Серафим посвятил переезду на новую квартиру. Яшку выпустили из психбольницы, и он рьяно помогал грузить коробки в пикап «Москвич». Ио-ланта Карловна взяла на себя роль диспетчера: Эту короб-ку ставьте наверх. Там стекло, а эту можно вниз и так да-лее.
Она утром выпила фужер портвейна «Агдам» и те-перь чувствовала себя превосходно.
Наконец, машина полностью загружена. Шофёр то-щий малый придирчиво осмотрел кузов: Годится, кивнул головой и полез в кабину.
- Так не полагается, - остановила его Иоланта Кар-ловна, - А на дорожку?
- Так я же за рулем, - с сожалением отвечал шофёр, но из кабины вылез.
Долго сказка сказывается…
В этот день переезд не состоялся. Трудно было ус-тоять перед натиском и обаянием бывшей актрисы драмте-атра в Тамбове.
Витек, так звали шофёра, заночевал в кабине. Ио-ланта Карловна предложила Серафиму переночевать у неё: Не на полу же спать доктору наук.
Яша не пил совсем. Его так напугали в больнице, что он бледнел при виде водки.
Двадцать третьего августа, в день рождения Людо-вика XVI, короля Франции осужденного Конвентом и  гильотинированного в жаркий август 1793 года, шофёр за-вел мотор своего пикапа и под возгласы Иоланты Карлов-ны, повел машину в сторону Выборгской стороны.
Час они добирались до проспекта Шверника. На по-ловине пути в баке кончился бензин, и пришлось делать крюк на заправочную станцию.
Если с утра небо было чисто и ярко светило Солнце, то к тому времени, когда новосел подъехал к своему ново-му жилищу, полил дождь.
Яшка, который вызвался помочь разгрузить маши-ну, был уже на месте,  стоял под козырьком и трепался с каким-то ему подобным типом.
Но каково же было удивление Серафима, когда он увидел идущую через двор Людмилу. И не одну. Рядом се-менила тётка.
Она, что приехала и тут выть, - с некоторым раз-дражением подумал Серафим, но на лице изобразил подо-бие улыбки. Любящую женщину не обманешь.
- Ты недоволен, что мы приехали? – это вместо «здравствуй».
- Что ты?! – возмутился Серафим, полностью взяв-ший себя в руки.
- То-то, - вмешивается тётка, - я вижу, как ты рад. Вон рожу-то скривил, будто зубы болят разом все.
- Прекрати, тётя. Я Серафим приехала помочь тебе. Все же новый дом, - при этом Людмила роется в большу-щей сумке. Секунда другая и на божий свет появляется ко-тенок. Черный, с белой грудкой и такими же «носочками». Мяу, - «сказал» котёнок и описался прямо в ладонь Люд-милы.
- Где твоя квартира? – тётка успокоилась.
- На третьем этаже, я там ещё сегодня не был.
- Кота первым запустим, - тётка приняла кота из рук Людмилы и пошла к подъезду.
Серафим в замешательстве, тётка идет не в тот подъезд, а как её звать величать он не знает. Не кричать же – Эй, тетка,  не туда идешь!
- Люся, тётя идет не в тот подъезд, - нашел выход Серафим.
- Тётя, нам не туда, - к Серафиму, - А куда?
- Моя квартира в крайнем подъезде. Как зовут тетю?
- Марфа Ильинична. Она не любит, когда её по име-ни отчеству зовут. Зови её как я, теткой. Ей будет приятно, - она пошла за теткой. Серафим начал разгружать машину. Вместе с Яковом, тот, когда трезв был исключительно вы-нослив и послушен, они быстро разгрузили пикап.
Расплатившись с шофёром, Серафим и Яков начали затаскивать коробки в дом.
Так началась новая жизнь Серафима. Людмила уст-роила великолепный стол. Столом послужили две табурет-ки и две доски, оставленные на лестнице строителями.
Яшка так и не пил. Зато много говорил. Он изменил свои взгляды на интеллигенцию.
- Умные люди везде нужны. Вот у нас, к примеру, есть инженер. Голова. Не получалось у нас одна штука, - что за «штука» он не раскрывал. Секрет, - Так он помудр-ствовал и пошло. Ты, в каком деле мастак? - услышав от-вет. Ответил, - Без химии нам никак нельзя. Я в «Правде» читал.
В шесть вечера он ушел. Начала собираться и тётка Марфа: У меня дела в городе. Скоро уеду к себе. Загости-лась я у вас.
- Если хочешь, я уеду, - Людмила была тиха.
- Зачем же уезжать? – тут Серафим и решился, - Разве тут места мало. Живи у меня.
- Ты мне делаешь предложение?
- Да, – ничего другого он в тот момент ответить не мог.
С этого дня началась семейная жизнь Серафима и Людмилы.
__________________________________

Ирина привезла старика к себе в понедельник. Зара-нее приготовила ему спальное место. Не будут же они тя-готиться по ночам одним ложем.
- Тут мне будет хорошо, - Серафим был объективен, - Одно беспокоит меня, не в тягость ли я буду тебе. У тебя же служба.
- Своя ноша не тянет. А служба, она и есть служба. Не мешай все в одну кучу. Я не буду я, если через месяц ты не побежишь.
Начались упорные занятия. Дыхательная гимнасти-ка по методу доктора Бутенко. Упражнения для восстанов-ления координации движения. Речевые упражнения – Ехал грека через реку. Видит грека в реке рак и так далее.
Обязательные водные процедуры. Тоже по методике какого-то народного целителя. Постепенно восстанавлива-лась речь, рефлексы. Серафим мог уже попадать пальцем в кончик носа с первого раза.
Долгие прогулки в парке. Большую роль играла еда. Ирина успевала приготовлять её. Серафим уже почивает, а она все «крутиться» на кухне.
Лекарства ограничили до двух. Витамины и успо-каивающее. Каждое утро, перед уходом на службу, Ирина мерила артериальное давление старику. И этому она вы-училась. 
Так прошёл месяц. Первого ноября, в пятницу на-чальник Управления, где  работала Ирина, собрал коллек-тив на производственное совещание. Был он привержен традициям и не признавал «новых» праздников. Хотел подвести некоторые итоги перед седьмым ноября. 
Ирина уже собралась идти в конференц-зал, когда зазвонил телефон. Звонила соседка по лестничной площад-ке. Она оставила ключи от своей квартиры: На всякий слу-чай заглядывайте ко мне.
- Ирина Всеволодовна, - Вы бы приехали сейчас.
Сердце у Ирины застучало с невероятной частотой.
- Что случилось? Говорите, не мучьте меня.
- Серафим Платонович заболел. Температура у него. Жар, я бы сказала.
Не пришлось ведущему специалисту выслушать доклад начальника: Езжайте, конечно. Вы и так переутом-лены. Отдохните недельку.
На машине частного такси Ирина доехала до улицы Правды быстро. По пути попросила остановиться у аптеки. Накупила жаропонижающего, поливитаминов, сухую ма-лину и чернику. На всякий случай взяла шприцы.
- А физраствор брать будете? - спросила женщина провизор.
- А надо?
- Если собираетесь делать инъекции, то да.
Температуры удалось «сбить», но и неотложку пришлось вызвать.
- Ничего страшного. Простуда. Это хорошо, что так организм реагирует. У Вашего мужа сильный иммунитет. Сердце как у сорокалетнего мужчины, а что касается моз-гового кровообращения, то рекомендую сделать укол, - на-звал лекарство, - Вы умеете делать уколы?
- Не пробовала.
- Это просто, - и объяснил, как это делается.
Уколов Ирине делать не пришлось. Врач оказался прав – иммунитет Серафима был сильнее болезни. До ка-ких пор? Спросите Вы. Но кто же ответит на такой вопрос.
Седьмого ноября, когда кризис в болезни миновал, Ирина решила устроить праздничный стол.
- Кто бы и как бы ни поносил события семнадцатого года, - как-то сказал Серафим, - я же полагаю, это великим событием прошлого века. Ничто в истории не поворотило мир так, как подготовленный штабом Германских воору-женных сил, Рейхсвером,  и их агентом Парвусом в компа-нии с группой Ульянова-Ленина переворот. Справедливо-сти ради надо сказать, что тому немало поспособствовал последний Император Вся Руси. Для большинства народа тогдашней Империи это был праздник.
- Ты же химик, Серафим, а не историк, - попыталась урезонить мужа вне брака Ирина. 
- Милейшая Ирина Всеволодовна, история есть все-го лишь трансформация фактов в угоду властьпридержа-щим. Я же говорю лишь о фактах.
Вот и устраивала Ирина праздничный стол. 
Все обошлось. Серафим выпил пятьдесят граммов водки и поел сверх диеты жареную телятину.
На что он сделал в привычной для него манере, за-мечание: Если осенью или зимой на столе обывателя появ-ляется телятина, знай это знак неуродицы. Нечем, значит кормить телят. Их и бьют.
Восьмого Ирина вышла на службу. Товарищи живо интересовались состоянием здоровья мужа. Именно так они называли Серафима. Куда тут переть против факта. И Ирина решила, - сегодня же предложу Серафиму закрепить в законном порядке наши отношения.
- Ты думаешь, это пойдет во благо? – смиренно от-вечал Серафим.
- Думаю. Ты имеешь что-то против?
- Решай, где произойдет этот обряд.
Мы запомним это число – девятое ноября 2002 года.
__________________________________

Вот мы и потратили более двадцати тысяч слов на описание жизни и страданий Серафима. В августе его име-нины. В августе в его жизнь окончательно вошла женщина Ирина..
Однако продолжим? Вы согласились, а мы постара-емся.
__________________________________

Людмила  взяла дом в свои руки. Серафиму было все равно. Он весь в работе. Звание профессора ему не при-своили. Чертовы столичные чинуши от науки. Надо значит вкалывать и вкалывать. Он докажет им, что он великий ученый. Памятуя слова то ли Эйнштейна, то ли Резерфор-да, а, может быть и кого другой, он сказал себе – без плея-ды учеников нет великого ученого.
- Ты сегодня опять дома будешь поздно? - такая фраза звучала в устах Людмилы  рефреном.
- Ты родишь, а кто его, - это «его» коробило жен-щину, - кормить будет?
- Я. Насколько я понимаю, у тебя молочных желез нет.
- А тебя кто прокормит? – это и есть семейная жизнь в любви, недоумевал Серафим. Людмила в свою очередь тоже задавалась вопросом: Как я могла полюбить этого скупердяя. И не красив он.
- Упрекаешь? Это подло. В таком случае ты не муж-чина, - Серафим в этот раз сдержался. Хлопнул дверью и ушел. К себе на кафедру. Там его уважают, а некоторые даже любят. Бескорыстно. Так казалось не состоявшемуся профессору.
Раньше, когда Серафим жил на Васильевском ост-рове, он добирался до института за тридцать минут. Теперь же надо было ехать на двух трамваях. Вышел к остановке. Там полно народа. Опять давка, толчея при посадке. В ва-гоне вонь. Тут ещё разговор с Людмилой. Настояние пар-шивее некуда.
Толкаемый со всех сторон, Серафим попадает в ва-гон трамвая. Вагоновожатый просит: Граждане пассажиры, не забывайте оплачивать проезд, и за этим объявляет сле-дующую остановку.
Это редкость. Исчезла этот чисто Ленинградский обычай объявлять остановки. Вообще, в городе все больше людей приезжих, так называемых лимитчиков. Даже в его институте появилась работнички с периферии. Одного та-кого ректор «подсунул» Серафиму на кафедру.
- Это очень талантливый молодой  ученый, - как бы оправдываясь, говорил он, - Приглядитесь к нему, он мо-жет стать для Вас верным помощником.
Приглядывается заведующий кафедрой к старшему научному сотруднику, а тот в свою очередь «приглядыва-ется» к начальнику своему. А как же? Это одно из условий, на которых его приняли на работу в престижный институт. На работу приняли, комнату в общежитии дали и обещали через полгода оформить постоянную прописку. Ефрем Мо-гильный у себя на родине, в городе Омске трудился в «за-крытом» учреждении, где и зарплата была высокой, и пре-мии начисляли хорошие. Так что сумел Ефрем, от родителя унаследовавший способность жить в аскете, скопить нема-лую сумму. Это на кооперативную квартиру.
Серафим же, сжатый со всех сторон согражданами, думал о другом. Надо начать копить деньги на машину, и встать на очередь надо. Не толкаться же вечно в автобусах и трамваях. О работе он в эти минуты не думал. Умел мо-лодой заведующий кафедрой отрешаться от служебных за-бот вне работы. Наука, это другое дело. Тут и во сне ему снятся формулы и графики.
- Следующая остановка Кантемировская улица, - объявил вагоновожатый.
Через две остановки Серафиму выходить. Пересад-ка. Слав Богу ноги не оттоптали. А то, что ботинки гряз-ными стали, так то поправимо.
Через пятьдесят минут после выхода из дома Сера-фим Платонович вошел в свой кабинет. Он намеревался сегодня обсудить с проректором по хозяйственно части очень важный вопрос – ремонт кабинета и возможность приобретения новой мебели. Кресло, на котором почти двадцать лет сидел его предшественник Аркадий Давыдо-вич Пильнияк, совсем прохудилось. Да и стол не соответ-ствовал.
До начала занятий остается пятнадцать минут. У Серафима сегодня две лекции, но они во второй половине дня, так что сейчас самое время сходить к Семену Семено-вичу, как его за глаза называли, наш домоправитель. Быв-ший полковник, заместитель командира воинской части в Плесецке, он служит проректором по хозчасти уже пять лет.
-  К Вам можно? – просунул в щель свою курчавую голову Ефрем Могильный.
- Заходите уж, - с явным неудовольствием отвечал Серафим Платонович.
- Я вот по какому вопросу, - стоит у стола, переми-нается.
- Садитесь, пожалуйста. Не маячьте.
- Я хотел с Вами обсудить тему моей диссертации, - сел на краешек стула, будто нашкодивший школьник.
- Не рановато ли Вам думать о диссертации? Вы у нас служите всего-то две недели. Прямо скажу, ничем ещё себя не показали.
- Простите, Серафим Платонович, но я до вашего института на коров пас. У нас в Омске тоже есть ученые и работы их известны, - он называет две фамилии незнако-мых доктору Симонову ученых.
- Не слышал. Я предлагаю отложить этот  разговор до окончания первого семестра. Не надо спешить, мой юный друг, - у Серафима Платоновича появились нотки мэтра.
- Как скажите, - у этого же в голосе слышится скры-тая угроза.
Ушел, тихо прикрыв дверь, а настроение испортил. Мало Серафиму утреннего разговора с Людмилой.
Беседой с Семеном Семеновичем заведующий ка-федрой остался довольным.
- Приветствую Ваше желание обновить рабочее ме-сто. От того, как обустроено оно зависит результативность работы, - и тут же набросал план ремонта и список предме-тов, что предстоит приобрести.
- Я советую купить переговорное устройство. Это значительно упростит Вашу службу. Не надо каждый раз собирать всех сотрудников у себя. У нас это называлось селекторными совещаниями.
Вполне удовлетворенным вышел из кабинета про-ректора Серафим.
Время второго перерыва. Студенты гомонят, как птицы на базаре. Их голоса сливаются в единый гул. Но это не раздражает доцента. Он идет к себе на кафедру пол-ный новых идей. Там, у Семена Семеновича ему вдруг пришла в голову мысль, а если изменить время спекания и температурный  режим. Научное предвидение подсказыва-ло ученому, что можно таким образом достичь желамых параметров нового композиционного материала.
Скорее в лабораторию. Забыл, что уже время обеда и мастер ушел домой. Живет он близко и так экономит на машину.
И мне надо ввести строгий режим экономии. Поду-мал об этом и тут же вспомнил утренний разговор с Люд-милой. Опять настроение «поползло» вниз. Не знал това-рищ Симонов, что ждет его на кафедре. А ждал там его другой проектор, по учебному процессу.
- Серафим Платонович, я Вас заждался.
- Прошу прощения, должность заведующего кафед-рой хлопотна. Много времени уходит на чисто админист-ративные вопросы, - не станет же он говорить, по какому поводу он навещал Семена Семеновича.
- С Вас бутылка конька, - так шутит товарищ про-ректор и член парткома института, - Имею удовольствие сообщить Вам, что на ближайшем заседании Ученого Со-вета будет рассмотрен вопрос о Вашем назначении на должность профессора.
Планка шкалы настроения поползла вверх.
- Благодарю. Стоит ли ждать. Есть повод сейчас же и испробовать армянского трехзвездочного, - у Серафим осталась бутылка конька со дня защиты диссертации.
Заперев дверь на защелку, они устроили минибан-кет. Что бутылка коньяка для двух здоровых мужчин? Дробина для слона.
Лекции доцент, а в ближайшем будущем профессор Симонов прочел с блеском.
И с мастером удалось договориться. Тот сходу по-нял, что от него хотят, и предложил сегодня все настроить, а завтра и начать.
Рабочий день подошел к концу. Зашел Ефрем. Пого-ворил о том, о сём. Могильный ни слова не сказал о теме своей диссертации. Потом пришла новенькая аспирантка, выпускница прошлого года.
Эта жаловалась на череду неудач на стенде.
- Завтра обязательно зайду, - но девушка не уходила.
- Может быть, сегодня посмотрим? Я прошу Вас. Жена не простит?
- Не женат я, - отрезал Серафим. И она напомнила ему о Людмиле. Это решило вопрос: Пошли уж, настырная Вы моя.
Зря он так сказал – моя. Серафим другим взглядом посмотрел на девицу. Вполне, вполне, решил мужчина, и в его мозгу зафиксировалась тайная мысль. О чем? Не труд-но долгаться.
__________________________________

- Ты сегодня прекрасно выглядишь, - Ирина не ус-пела снять ботики и плащ, - Ел чего-нибудь?
- Сам ел и тебе оставил. Переодевайся, мойся и при-ходи на кухню, - вид у Серафима загадочный.
- Ты чего удумал? - Ирина пошла в спальню.
Серафим постарался. Приготовил легкий салат из свежей капусты, моркови и редьки. Салат был щедро сдоб-рен оливковым маслом и обсыпан зеленью петрушки.
- Это, говорят, хорошо влияет на потенцию мужчин.
- Я восхищена, - Ирине весело, - Но помни, что я нахожусь ещё в репродуктивном состоянии.
За обеденным столом был решен вопрос о месте их бракосочетания. Решено было подать заявление в Москов-ский отдел ЗАГС.
- Я думаю, помпы устаивать из этого события мы не будем, - предлагает Ирина, - Ты кого бы хотел пригласить?
- У меня никого нет. Во всяком случае, таких людей, кого бы я хотел видеть у нас на свадьбе.
- У тебя нет детей?
Что может ответить старик? Сказать, что дочь от брака давно не живет в России, и позабыла отца напрочь. Что сын от гражданского, слово-то, какое, казенное, брака знать его не хочет. Так настроила его мать. Людмила.
- Есть, но они далеко.
- А друзья?
И опять Серафим в замешательстве. А были ли у не-го друзья? Тут же вспомнил 1992 год, а точнее март его. Прошло три месяца с того дня, как группка заговорщиков развалила Союз ССР, в институте народ разделился на «фракции». Велика центробежная сила!
__________________________________


 Годы девяностые


- Товарищи! – орет истошно Ефрем Спиридонович Могильный, «оседлавший» трибуну в конференц-зале ин-ститута переименованного в Университет, - Кто за то, что-бы переизбрать профессора Симонова?
Из зала вопли. С одного угла: Вон! С другого: Да-ешь Симонова!
Серафим Платонович сидит с краю на первом ряду и ему не видно, кто кричит – «вон», но по голосу определяет, надрывается бывший секретарь парткома. Это он в про-шлом году с каким-то остервенением жег учетные карточ-ки членов КПСС. И как ни странно за Симонова стоит мо-лодежь.   
- Товарищи! – продолжает кричать сексот (секрет-ный сотрудник, расшифровываем для тех, кто вырос уже в новой Росси) Могильный, - Господа! Тише. Так мы ничего не решим.
- Валяй, - определенно произнесший не принадле-жит к разряду людей деликатных, - говори, кого рекомен-дуешь.
- Какого черта! – молодой человек даже встал на кресло, - Кто Вам дал право вести собрание? Предлагаю избрать рабочий президиум. Вносите предложения, граж-дане.
- Симонова, - откуда-то с середины зала.
- Могильного, - из самого дальнего угла.
- Пантелеева Игоря, - это с первых рядов.
- Достаточно, не на партийном собрании. Нечего плодить бюрократов, - это местный гаер Миша Сиренко.
- Надо бы пять человек, - но этот голос потонул в гаме.
Проголосовали быстро. Трое заняли места за сто-лом.
- Кто будет вести собрание? - не отпускает инициа-тивы доцент Могильный.
- Вы начали, Вы и продолжайте, - Игорек возмужал, говорит баском.
Весь ход собрания описывать не имеет смысла. Обычный для того времени бардак, отчего названный де-мократией. 
Было выдвинуто три кандидатуры на замещение должности ректора. По алфавиту – Бережной, он недавно был переведен в институт из отраслевого НИИ, Могиль-ный, нам уже немного известный, интриган и откровенный подлец, и Серафим Платонович Симонов, нынешний рек-тор. Профессор, Заслуженный деятель Высшей школы, Лауреат премии Совета Министров не существующего СССР, почетный доктор наук Варшавской Академии при-кладной химии и прочая и прочая. 
Потом долго и бестолково решали вопрос о проце-дуре голосования – закрытое или открытое. Остановились на тайном голосовании. Пришла очередь избирать счетную комиссию.
В этот момент Серафиму Платоновичу до боли ста-ло ясно, этот бардак ни к чему продуктивному не приведет. Он вспомнил Бориса Ельцина, с его ужимками и выходка-ми в пьяном кураже.
И чтобы я возглавил этот Содомом, да ни за что, - и встал во весь свой немалый рост.
- Я не имею права обратиться к вам как к коллегам, вы стадо баранов. Потому я говорю вам – граждане! Хри-стос сказал – не ведают, что творят. И путь их прямиком в Ад, - Серафим Евангелие читал очень давно, - Ваш путь туда и идет. Я снимаю свою кандидатуру. Good bay, may children’s, - сошел со сцены, на которой много раз выслу-шивал лестные слова в свой адрес, с гордо поднятой голо-вой.   
Что за шум поднялся в зале! Поскорее бы уйти, по-думал Серафим Платонович и ускорил шаг. Плотно при-крыл дверь и пошел, почти побежал в свой кабинет. Надо успеть собрать документы и научные труды.
Хер вам, - зло выругался профессор, - Ничего не по-лучите. Все продам китайцам.
Штатников Серафим презирал.
__________________________________

Давно Серафим не живет с Людмилой, а пришел домой, и защемило. Отчего так? Родила женщина сына. Надо бы радоваться, так нет же. Что ни день скандал. До-ходило до рукоприкладства. Не подумайте, что Серафим бил Людмилу. Все наоборот. Наловчилась бить хлестко. Так женщины не дерутся. Год после рождения сына терпел Серафим, а потом просто собрал её и сына вещи и отвез к ней домой на Гороховую улицу. И что поразительно, хоть бы слово резкое сказала женщина, так нет же. Произнесла одну фразу: Не муж ты мне. И сына тебе не видать.
Так что ты, Серафим, два часа назадсамолично ос-тавивший пост ректора, заскучал по ней, женщине, что сы-на родила, а мужа так и не полюбила.
Достал отставной ректор бутылку виски, подарок коллег из Англии, налил полный стакан, производство со-ветского народного хозяйства, и залпом выпил. С усмеш-кой вспомнил банкет в заводской столовой, медвытризви-тель.
Послушай, доктор наук хренов, - обратился Сера-фим к своему отражению в зеркале, - а жизнь-то прошла. И чего ты добился? Семьи нет. Дети отвернулись от тебя. Друзья, так называемые, оказались предателями перевер-тышами.
Хорошо бы сейчас съездить на Васькин остров, по-видать Иоланту Карловну и Яшку. Живы ли они?
А какой сегодня день? Выпил ещё грамульку и вспомнил. Сегодня пятница, тринадцатое число. Надо же такое совпадение. Не любил пятницу Серафим Платоно-вич. Впереди два выходных дня. Чем их занять? Не умел отдыхать ученый.
Поеду, решает он и идет в кабинет тире спальню пе-реодеваться. Поеду на «десятке» (сбылась же мечта про-фессора, он приобрел Жигули десятой модели), но тут же одумался. Это в данный момент тебе кажется, что ты не так уж и пьян, а выйдешь на мартовскую погоду, что тогда.
Общественный транспорт пока функционирует.
Подходя к дому, где Серафим прожил свои первые тридцать два года,  начал волноваться пятидесятидвухлет-ний мужчина. Уже у подворотни он, но не решается зайти. Развернулся и пошел в сторону набережной.
Вспомним его «поход» на набережную несколько лет назад. Чем он тогда закончился. На этот раз обошлось. Подышав Невским воздухом, Серафим вернулся.
Войдя в подъезд, он услышал знакомый голос: Ты, гнилой интеллигент, ничего так и не понял, - Яшка выра-зился образнее, - У тебя Родину украли, а ты долдонишь о какой-то свободе слова.
Интересно, кто стал объектом нападок гегемона на этот раз?
- Яков, - кричит наверх профессор он же «гнилой интеллигент», - ты на кого нападаешь? 
- Профессор, Вы что ли? – бежит навстречу Яшка, - Вас я рад видеть. А этот просто какой-то коллаборацио-нист.
- Откуда такие слова знаешь, сосед мой?
- Мы, университетов не кончали, но тоже кое-чего знаем. Идемте же. Как Иоланта Карловна рада будет, - та-раторит без остановки, - Болеет она. Раньше держалась, а как эти хмыри решили изничтожить страну, то она совсем занемогла. Вы помогите ей. Вы же ученый.
 Иоланта Карловна услышала Яшку: С кем ты там говоришь? - послышалось из-за открытой двери в кварти-ру.
- С самим профессором, - Яков потянул за руку Се-рафима, - Идем скорее.
На этом мы прервем рассказ о днях прошлых. Инте-ресно же, как прошло бракосочетание шестидесятидвух-летнего Серафима с Ириной, женщиной моложе его на де-вять лет.


__________________________________

 Начало XXI века


- Решено, - подытожила дискуссию Ирина, - свадеб-ный ужин устраиваем дома. Приглашу одну свою подругу, она же выступит свидетелем с моей стороны. Боже! А кого ты пригласишь в свидетели?
- Знаешь, я вспомнил старую почти трагическую ис-торию с убийством ребенка.
- Из времен царя Ирода?
- Времена до нашей эры? Нет, всего десять лет назад произошла эта история.
Серафим и Ирина закончили ужин, и теперь пере-шли в спальню. Мужчина лежал на тахте, женщина уст-роилась в его ногах. Идиллия. За шторами уходит в ночь город,  переименованный трижды, переживший две рево-люции и одну блокаду. Стихают шумы, и лишь изредка тишину нарушает вой сирен.
Серафим начинает повествование так складно и по-следовательно, что Ирине кажется, он читает.
__________________________________


Иоланта Карловна в халате, о Боги! выходит из сво-ей комнаты.
- Это сон? Вы ли это, Серафим? - бывшая актриса Таганрогского драмтеатра похудела, куда уж больше, но все так же элегантна, - К себе не приглашаю, - а когда она приглашала? Все к Серафиму захаживала, - В Вашу комна-ту вселили какого-то типа. Яков, что же ты стоишь как идол с острова Пасхи?! Веди нас к себе.
- Я, так что ж, - засуетился Яшка, - Я, так что ж.
- Что ж, что ж, - прервала причитания Якова Иолан-та Карловна, - Небось, у тебя шаром покати.
Тут Серафим Платонович пожалел, что не зашел в магазин. Вместо того чтобы прогуливаться по набережной, надо было идти в гастроном.
- Яков, если я тебе дам денег, ты не сходишь в мага-зин, - пришлось просить ярого ненавистника интеллиген-ции.
Взяв у Серафима деньги, Яков тут же, как был в тренировочных портках и линялой рубахе ушел.
- Холодно же, - вдогонку сказала Иоланта Карловна и махнула рукой, Пьяниц ни одно хвороба не берет, - себя женщина таковой не считала.
- Так и будем стоять в коридоре? - отставному рек-тору надоело стоять в потемках.
- Пойдемте к Якову.
Серафим ожидал увидеть в комнате Якова нечто вроде притона. Каково же было его удивление, когда он увидел помещение больше похожее на мастерскую худож-ника. В углу у окна стоял профессиональный мольберт и на нем подрамник с холстом. Поразительно на негрунтован-ном холсте углем был рисунок головы женщины. В чертах её угадывался портрет Иоланты Карловны.
- Вы ему позируете?
- Упаси Бог. Как Вы могли до такого додуматься? – Иоланта Карловна не видела рисунки и вообразила, что её спрашивают о позировании обнаженной.
- Выходит наш гегемон, борец с гнилой интеллиген-цией нарисовал Ваш портрет по памяти. И получилось очень даже похоже. Смотрите сами.
- Какое уродство. Как он посмел! – женщина не на шутку рассердилась, - Я на него в суд подам.
- Вы кровожадны. Я бы на Вашем месте, - женщина прервала мужчину.
- И теперь, и прежде не желала бы Вам оказаться на моем месте. Знаете, что значит быть симпатичной женщи-ной? Это постоянная борьба. Любой прохвост в штанах считает необходимым охмурить тебя. Хорошо если этот прохвост не лишен напрочь ума, а то сходу лезут под юбку и тащат в постель.
Иоланта Карловна все же приблизилась к мольберту и, прищурившись, стала рассматривать рисунок.
- Пожалуй, Вы правы. В этом что-то есть, Этакий доморощенный примитивизм. Но красиво.
- Вы нарушили Конституцию! – Яков вернулся из магазина, - Забыли о неприкосновенности жилища?! – мы видим, что его возмущение притворно. Просто у него хо-рошее настроение. Наверное, врачи отменили табу на алко-голь.
- А ты, Яков нарушил тайну интимной жизни жен-щины. Кто дал тебе право рисовать меня? – Серафим ви-дел, что соседи шутят.
- На улице говно. Дождь со снегом. И это в марте. Я, товарищ профессор, взял перцовую. Как раз по погоде.
- У тебя на уме одна водка. А покушать чего взял?
- А то?! Обижаете, Иоланта Карловна. Вот студень, вот килька в томате. Хлеб утренний.
- Глядите, Серафим, наш Яков не забыл и хлеб.
Через полчаса мы сидели за столом. Стол-книжка был накрыт цветастой клеёнкой. Посуда соответствовала.
Это навевает воспоминания о студенческих годах, подумал Серафим Платонович.
Пол-литровую бутылку водки с перцем, они выпили быстро. Килька в томате и студень тоже были съедены.
- Серафим Платонович, - начал беседу Яков, - ты человек науки. Ученый то есть. Ты должен знать, как так получилось, что Советский Союз, за который народ кровь проливал в Отечественную, вот так, враз развалился. Кто же эти люди, там, в пуще такие? Что за сила у них? У нас на заводе тоже мужики как взбесились. А начали с чего? – задает риторический вопрос рабочий, - Я не скажу, что у нас все начальники хорошие. Много и долболобов, - Яков выразился иначе, более ярко, - Но директор настоящий хо-зяин. А как иначе? Некоторые недоумки считают, что без хозяина можно нормально жить. Был настоящий хозяин, была и держава.
- Ты кого имеешь в виду, не Сталина ли?
- Его. А кого же ещё?
- Вы слышите, Серафим, что говорит этот человек?!
- Это говорит народ, - нечего возразить Якову чело-веку, который пять часов назад испытавший на себе пресс разнузданной демократии, - И мы с Вами не в праве осуж-дать его. Он соль Земли.
- А вы, ученые, так просто, что-то вроде придатка?
- Так точно, - Серафим Платонович лгал самому се-бе. Он-то знал, какую роль сыграли им изобретенные мате-риалы. И в военном деле и в так называемом народном хо-зяйстве.
- Чушь, чушь, - Иоланта Карловна даже вышла из-за стола.
- Не кипятись, Иоланта Карловна. Тебе вредно.
Не слушая Якова, женщина ушла к себе.
- Больна она. Сильно хворает. Рак у неё. Одну тить-ку уже отрезали. Теперь ходит в диспансер на химиотера-пию. Жалко бабу. Она с виду такая, суматошная, а на са-мом деле, добрая душа.
- По внешнему виду не скажешь, - Серафим Плато-нович впервые видел онкологического больного так близ-ко. Аркадий Давыдович не в счет.
- Она старается, - Яков погрустнел, - Начнем новую?
- Не надо. Мне пора, - хотел было рассказать о своей отставке, да тут же передумал. Какое дело рабочему до его забот.
Яков вызвался проводить профессора. Дошли до метро и там распрощались.
Домой вернулся просто доктор наук, отставленный от дел.

__________________________________

- Не могу представить, как ты пережил это, - Ирина пересела в кресло у окна и закурила. Крепкий табак «Camel» приятно защекотал нос инсультника, - Тебе дым не мешает?
- Кури. Я бы тоже сделал затяжку.
- Ты мне ещё нужен. Расскажи, что дальше было.
- Потом. И к тому же ничего интересного в жизни изгоя нет.
Скоро муж и жена улеглись спать. Нормальная суп-ружеская жизнь. Мы не скажем, семейная, ибо семья там, где есть общие дети.
Ирина успешно трудилась в метрополитене, Сера-фим продолжал набивать тексты. Организм мужчины на-шел силы и случившийся с ним инсульт прошел без ос-ложнений. Серафим немного преподал на левую ногу, но это не особенно мешало. Он продолжал заниматься гимна-стиками. Старался больше бывать на свежем воздухе. По совету жены свою квартиру на Выборгской стороне сдал семье инженера-технолога из Васьегонска. Договор аренды они заключили на год. Выходила приличная сумма. Пенсия плюс этот доход обеспечили Серафиму относительно без-бедную жизнь.
Свою первую новеллу Серафим Платонович разо-слал в несколько журналов. Никто не откликнулся.
- Ты не расстраивайся. Мы живем в мире чистогана, - утешал мужа жена, - Пишешь ты хорошо. Я бы даже ска-зала, увлекательно. Придет время, и тебя напечатают. А пока пиши, а я буду читать.
Новый 2003-ий год супруги решили встретить дома.
- Завтра, - Ирина Всеволодовна вышла из ванной, и теперь сушила волосы феном, - наш босс назначил итого-вое совещание.
- Я ничего не слышу. Фен громче, - отвечает Сера-фим, сидя на кухне и приоткрытой двери на балкон и куря Иринины сигареты «Camel».
- Так что, - продолжает жена, так как и она не слы-шит мужа из-за гула, издаваемого феном, - рано не жди.
Обычная сцена. Потом оба будут недоуменно скра-шивать: Неужели ты не помнишь, что я тебе сказал (ла)?   
 - Ничего не хочу, - заявит Ирина, и начнет раскури-вать сигарету.
- Я тебе не отец, и не имею права делать замечания, но выражать своё мнение я имею право. Если курить с утра и натощак, то можно заработать гастрит, кроме того, из-лишнее курение портит цвет лица.
- И от этого дряблеют груди, Так? - несмотря ни на что Ирина пребывает в превосходном настроении. И есть от чего. Воспитание и природная тактичность не позволяет нам уточнять, отчего у Ирины хорошее настроение с утра.
- Твои шутки как всегда блещут остроумием. Съешь хотя бы грушу. Смотри, какая она. Так и проситься в рот.
- Не сметь мне говорить об этом. Я сыта, - её смех тих и таинственен.
- Я включу телевизор.
- Включай, - Ирина уходит в спальную. Процесс об-лачения в одежды для женщины в годах сугубо интимен.
По Первому каналу какой-то мужчина рассказывает, как вытащить гвоздь из доски. На НТВ репортажный блок с места ДТП.
- Надо продавать машину, - откомментировал Сера-фим картинку с искореженным авто на МКАД,е.
- Послушай, какая погода сегодня.
- Какая бы ни была, а иду за ёлкой. Я сто лет не встречал Новый год с елкой.
- Где ты видел в наши дни елки? Эти товарищи с гор не различают еловые. Что сосна, что ель для них все едино. Ты меня не слушаешь, я спросила, какая погода сегодня.
Серафим отодвигает занавеску на окне: Минус шесть, ветер слабый, осадков нет и не ожидается.
Последнее он говорит от себя. Остальную информа-цию черпает с показаний термометра, ветвей тополя.
Ирина выходит из спальни.
- Как я? – на женщине брючный костюм из джерси цвета маренго.
- Ослепительно. Ты куда собралась в таком виде?
- За елкой. Не ты ли желал встретить новый год с елью? Иди, одевайся. Поедем за город. Там ель от сосны я отличу.
- Тебя арестуют и посадят в тюрьму. Митволь при-судит тебе пожизненную каторгу на фазенде Аллы Пугаче-вой.
- Наслушался всякой ереси по телевизору. Одевайся, я кому сказала, - женщине доставляет удовольствие коман-довать мужем. Ему то не в тягость. Как сказал бы послед-ний Президент СССР, они достигли в этом вопросе консен-суса.
- У меня такого костюма нет.
- Пошли, дитя неразумное. Подберу тебе чего-нибудь.
Через десять минут Серафим Платонович стоял пе-ред зеркалом и разглядывал себя. Что же, в таком виде можно появиться в лесу перед белками. Немножко свитер маловат, но ничего, обомнется.
- Куда пойдем? – и это спрашивает та, которая пред-ложила прогулку.
- Я тебя не понимаю. Ты же предложила ехать за ёл-кой, а теперь спрашиваешь, куда пойдем.
- Ты педант, - пытается выйти из неловкого положе-ния Ирина, - Я имела в виду, как пойдем к гаражу, - сама же не на шутку обеспокоилась. Это, то есть такой «провал» в памяти с ней происходит во второй раз. Не дай Бог скле-роз. Мало мне одного больного на голову. Женщина не удержалась и рассмеялась.
- Не вижу пока ничего смешного. Будет смешно, ко-гда нас с елкой зеленый патруль или милиция схватит.
- А мы целую елку и не будем рубить. Нарежем лапника. Куда нам целое дерево?
У Ирины Всеволодовны «Опель» 1998  года выпус-ка. Машина досталась ей, можно сказать, даром. Полков-нику МЧС предоставляли от  ведомства новый «Шевроле», и он уступил этот «Опель» своей подружке по смехотвор-ной цене.
Створки ворот в гараж, где «зимовало» чудо немец-кого автопарома, завалило снегом, а лопаты у них не было.
- Приехали, - сокрушенно сказала Ирина.
- Как раз наоборот, никуда не поехали.
- Я же говорю, ты педант.
- Я доктор химических наук. Мне по статусу полага-ется быть педантом. Предлагаю вернуться. Обойдемся не еловых лап.
- Ну, уж нет. Если я чего решил, то выпью обяза-тельно, - отвечала Ирина словами из песни Владимира Вы-соцкого, со дня смерти которого прошло двадцать два года, - Пойду, поищу лопату.
- Лопаты не грибы, сами не растут.
- Ты педант и ёрник. Это несовместимо. Стой тут, я пошла.
- Уволь, я пойду с тобой, - проза жизни, скажете Вы. Может быть, в ней и есть сама жизнь. Настоящая, без на-думанных проблем и страданий. Мало их нам подбрасыва-ет современность? Взять хотя тепло, обычное, то есть тем-пература воздуха, в доме. Вчера в трубах булькало, а сего-дня в батареях центрального отопления течет чуть теплая вода.
- Ирина Всеволодовна! – пренебрегая снежными сугробами, к ним приближается мужчина с лопатой в ре-ках, - Смотрю, подруга Александра топчется у гаража. Не иначе, думаю, не может ворота открыть. Так ведь?
- Так, Андрей Петрович, - Ирина ничуть не смуще-на, - Прошу познакомьтесь, это мой муж, Серафим Плато-нович.
- Рад, рад, - протягивает руку, - А я товарищ това-рища Ирины Всеволодовны. Смешно звучит?
Андрей Петрович товарищ товарища лопаты не вы-пустил, а принялся расчищать ворота от снега. Через пят-надцать минут Ирина могла войти в гараж. Можно бы и ехать. Но так было бы неинтересно жить. Сели и поехали. Немецкий автомобиль «Опель» не хотел никуда ехать. Его мотор упрямо молчал. Один раз фыркнул и замолк.
- Простите великодушно, - стерев пот со лба, спра-шивает Андрей Петрович, - любопытно, куда вы собрались ехать. Да ещё в таких нарядах.
- Решили съездить на лесополосу и нарезать лапни-ка. Новый год скоро.
- Ирина Всеволодовна, не надо никуда ехать. У меня в гараже с пяток елок. Одна Ваша, я хотел сказать, ваша, - все трое рассмеялись, - Предлагаю пойти ко мне, отметить, так сказать, удачное приобретение, - и не было ясно, о ка-ком приобретении говорит «товарищ товарища».
Жена Андрея Петровича оказалась женщиной без предрассудков и по-восточному гостеприимной. Иначе и  быть не могло.  По национальности аварка, она семнадцать лет с рождения жила в Хасавюрте. Потом известные собы-тия. Смерть близких и долгий путь сюда, в Петербург. Ра-бота сестрой в больнице Боткина. Там и познакомилась с офицером пожарным. И Андрея Петровича обнаружили камни в желчных протоках. Две недели лечили врачи офи-цера. Этого срока хватило, чтобы девушка аварка и рус-ский мужчина, два года назад ставший вдовцом сошлись и решили соединить свои жизни.
- Гита у меня чудесная хозяйка, - было видно, что муж гордится своей молодой женой, - Сами убедитесь.
Гости «убедились». Так убедились, что уходили, с трудом передвигая ноги.
- Как живем, - сетовал Андрей Петрович, - Соседи, а ни разу вот так по-соседски не встречались. Сучье время. На уме одно бабло, Вы уж простите за такой сленг.
Договорились встречаться чаще. Одно дело слова, другое дело. Это раньше «слово и дело» были неразрывны. Что следовало за этим парафразом, известно.
Елку несли вдвоём. Ирина ухватилась за комель, Серафиму досталась верхушка. Идут, и ведут переговоры: Ты на дорогу смотри, - говорит Ирина, идущая позади и ничего кроме колющих ей лицо веток ели не видящая.
- Смотрю, милая, смотрю, - отвечает Серафим, но почти ничего не видит.
Так и дошли до дома.
- Я бросаю, - говорит Ирина, и, не дожидаясь ответа, опускает комель.
- Ой! – вскрикивает муж, - Мне ногу отдавило.
- Ничего, ампутируем, - шутит Ирина, - Ты мне и одноногий сгодишься.
До квартиры дерево они просто волокли.
Выдержала лесная красавица такое обращение.
У Ирины в хозяйстве не было специально приспо-собленного для установки ели креста. Сгодилась трехлит-ровая банка. Наконец, елка установлена.
- Где у тебя игрушки?
- Ты имеешь в виду куклы? Я давно вышла из того возраста, когда играют в куклы.
- Все шутишь. Я говорю о елочных игрушках.
- Так и их нет. Зачем нам эта архаика. Отречемся от старого мира. Пускай так стоит. Свечи купим, и будет очень красиво.
Утомившись, супруги решили, что на сегодня при-готовлений к новому году достаточно.
- Ты кушать хочешь? - по привычке спросила мужа Ирина.
- Какое там. Я так наелся, что хватит надолго.
- Тогда предлагаю поспать.
В шесть вечера супруги легли.
__________________________________

Чем примечателен девяносто второй год? Пожалуй, тем, что в мире воцарился диктат одной страны – США. В Европе начался процесс перекраивания границ. Казалось, что из всех математических действий политики оставили только два – деление и вычитание. Бывшая Чехословакия разделилась на Чехию и Словакию. По тайному умыслу начался и распад одной из наиболее крупной и сильной страны – Югославии.
Распространялась подобно раковой опухоли пресло-вутая «Шенгенская зона». Была введена новая валюта – ев-ро. Французский обыватель окрестил её «фантиками».
Не отставали и страны «третьего мира». Граждан-ские войны разгорелись в Эфиопии, Сомали, Руанде и Кон-го в Африке.
В Индонезии убивали друг друга с особой ожесто-ченностью.
В экономике воцарился глобализм. Мир превращал-ся в «глобальную деревню», как предрекал канадский со-циолог Маршалл Маклюэн.
Серафим после своей отставки с поста ректора ос-тался обыкновенным профессором. Кафедра раскололась на «лагеря». Игорёк занял правоцентристскую, это его вы-ражение, позицию.
Миша Сиренко вступил в партию Жириновского: Либерал-демократы приведут Россию к величию, - повто-рял он лидера ЛДПР.
Девушка с претензиями Наташа рьяно отстаивала идеи внука героя Гражданской войны Гайдара: Его пара-дигма, - не особенно разбираясь в значении этого термина, - есть основа для свободного развития науки.
Дура дурой.
- А Вы, профессор, - донимала девственница бывше-го ректора, - на каких позициях стоите?
- На позициях Третьего интернационала, - но эта шутка до девицы, не читавшей ничего кроме английского бестселлера для подростков о нереальном Гарри Потере, не доходила, и она отвечала: Вы не патриот.
Профессор же ушел в работу. Будучи ректором, он не оставлял свои изыскания. И теперь было чем заняться в лаборатории и вне её. Старый мастер уволился.
- Я, товарищ ректор, не привык у господ служить. А ноне все подряд господами заделались.
Приходится Серафиму самому осваивать пресс и центрифугу. Много помогала, несмотря на политические разногласия, Наташа. В делах теоретических она была сла-ба, а что касается прикладного применения идей Серафи-ма, то тут она незаменима.
По секрету скажем, что девица та была тайно влюб-лена в профессора.
В июле Наташа уходила в отпуск. Первого июля, когда Православная церковь отмечает день мучеников Ле-онтия, Ипатия, Феодула и Боголюбской иконы Божьей Ма-тери, дева Наталия накрыла стол в лаборатории: Серафим Платонович Вы не будете возражать, если я отвальную устрою в лаборатории, спросила она, на что получила от-вет: Я тут не хозяин. Делайте, что хотите, но одно прошу, не сломайте пресс. Он мне большим трудом достался.
Но когда профессор, поддавшись уговорам Наташи, пришёл в лабораторию, то кроме самое ее никого не обна-ружил.
- Больше никого не будет? – спросил он и получил неожиданный ответ.
- Вам кто-нибудь кроме меня нужен? – это было сказано таким тоном, что невольно насторожишься.
- Милая Наташа, - начал Серафим Платонович и тут же пожалел, что произнес слово «милая», - мне с некото-рых пор вообще никто не нужен. Мне нужна моя работа. Она моя последняя отрада.
Профессор не лгал. Ушли в прошлое Наташи, Нади, Люды. Мужчина пресытился женскими «чарами». Отныне он удовольствовался мимолетными связями. Ни к чему не обязывающими, легкими, как тополиный пух и скоротеч-ными, как майские грозы.
- Вы сухарь, - Наташа отвернула лицо к окну, сквозь стекло которого были видны ноги прохожих. Лаборатория располагалась в полуподвальном помещении.
И все же банкет состоялся. Не пропадать же добру.
Кто бы мог в тот день сказать, что это будет «банкет с продолжением». Кто, кто, но, во всяком случае, не Сера-фим.
- Можно я приглашу Вас к себе?
- Можно, - Серафим выпил изрядно и был смел и бесшабашен. Она либерал? Но это же никак не влияет на её женские качества. Роза Люксембург или Клара Цеткин  оп-ределенно не чурались мужских ласок. Иначе откуда бы взяться у них детям. Она ни черта не смыслит в науке. Но зато она превосходный исполнитель. А этого так не хватает ученому.
- У меня мама болеет, но Вы не обращайте на это внимания, - поразительно, хотелось воскликнуть Серафи-му, но он отвечал. 
- Надеюсь на её взаимность.
- Ничего не поняла. На какую такую взаимность?
- И она не будет обращать на меня внимания. А Вы что подумали?
Они уже вышли за пределы институтской террито-рии и стояли на углу проспекта и Первой Красноармейской улицы. На электронном табло высветились цифры – 20.45. и ниже + 27.
- Куда мы держим путь? – профессор начинал трез-веть, но отступать был не намерен.
- Я живу, - девица сделал паузу, как бы размышляя, говорить или не говорить, где она живет,  - Я живу, - по-вторяет она медленно, - на углу Клинского и Подольской. С мамой.
- Которая болеет.
- Вам смешно. Идемте же, - девица тянет за рукав Серафима Платоновича.
Идут эти двое. Ей неделю назад исполнилось два-дцать три, ему пятьдесят два. Иначе скажешь, так и вовсе страшно станет. Ей нет и четверти века. Ему уж более по-лувека. Мягко сказано – идут. Девица волочет  за собой мужчину. Не то, чтобы сильно упирался, но и прыти нет.
Температура наружного воздуха достаточна для то-го, чтобы оба вспотели. Лето жаркое. Во всех отношениях. В политике горят небывалые страсти. Бывшие МНС,ы, полковники заштатные, неудавшиеся литераторы, а то и воры и бандиты рвутся к власти. В их руки попала бога-тейшая страна. Как же тут не вспотеть. Наши герои потеют от других чувств.
Что я скажу маме? – беспокоится Наташа.
И зачем я тащусь за ней? – лениво думает доктор наук.
- Мы пришли. Мою маму зовут Пелагея Фроловна. Мы из поповских.
Остановились перед домом в три этажа. Он так стар, что «врос» в асфальт почти под козырьки первого этажа. Серафиму почудилось, что дом этот источает запахи наф-талина, крысиной мочи пота людского вперемежку со вче-рашним перегаром. Ему послышались голоса героев Дос-тоевского. Неточки Незвановой и Раскольникова.
- У нас соседей нет. Квартира деленная, но слыши-мость ужасная,  - извиняясь, говорит Наташа и ведет Сера-фима в подъезд.
В нос ударил запах тлена и кошачьей мочи.
- Наточка, - наваждение какое-то, - это ты пришла?
- Кто же ещё, мама. Я не одна.
- Ко мне не ходи. Я не в форме.
- У Вас мама военная? – пытается разрядить обста-новку Серафим.
- Ну что Вы. Она до болезни работала в театре, лит-редактором. Пошли ко мне, - отпустила руку Серафима и пошла по узкому, на подлодках, наверное, шире, коридору.
То и дело двери по одну строну расположенные приоткрывались и в щелях появлялись разнокалиберные рожи. Настоящий театр теней или японский Кабуки.
Куда я попал? - подумал Серафим, не слывший храбрецом.
- Проходите, - Наташа отступила, давая дорогу мужчине, - Выключатель слева.
«История» повторяется.
Секунд пять Серафим стоял, не зажигая света. Он пытался восстановить нормальное сердцебиение.
- Что же Вы света не зажигаете? Боитесь? – девушка почувствовала состояние мужчины.
- Боюсь. У Вас тут что-то вроде притона.
- Рядом живет алкоголичка и по совместительству местная проститутка. Обслуживает в основном местную пожарную часть. За нею грузчик гастронома. Мы с мамой с ним дружим.
При свете лампочки под абажуром из какой-то цве-тастой материи Серафим мог разглядеть обстановку ком-наты. Скудость и явные признаки бедности.
- Мы с мамой живем скромно. Да Вы проходите. Сейчас чай будем пить. Я уже чайник поставила.
Серафим Платонович поискал глазами, куда бы сесть. В углу стояло кресло. Поразительно, в таком окру-жении находился настоящий раритет.  Мне бы такое в до-полнение к лампе, что он получил от Исаака Сака.
Даже произнесенные про себя имя и фамилия быв-шего тестя вызвали улыбку у Серафима.
- Вам смешно? Вы живете богато. Я знаю. Мне Людмила рассказывала.
- Вы дружите с Людмилой?
- Нет, конечно. Она кандидат наук, а я кто. Неудач-ница.
- Оставьте Ваши причитания. Вы на своем месте и равных Вам нет, - Серафим не льстил и не лукавил. Ната-лия, эта Наталия, а не жен его действительно была незаме-нима в лаборатории. Не хуже мужика она управлялась и с прессом, и с центрифугой.
- Побежала я. Чайник выкипит.
Чего ей от меня надо? Не в постель же она меня хо-чет затащить. Староват я для неё. Был бы я хотя бы завом, то можно было бы предположить, что хочет заручиться протекцией. Так что же? На этом вопросе застала его во-шедшая Наташа.
- Чай Вы будете пить с лимоном?
- Нет, - что-то с девушкой происходит. Она хочет спросить и не решается.
- Чем мама болеет? – Серафим пытается разрядить атмосферу.
- Ревматизм, сердце болит. Но она скоро поправит-ся. Врач сказала. У нас участковый врач чудная женщина.
Попили чаю. За дверью мужчина громко сказал: Вот и мужиков стала водить Натаха. Скоро и пить начнет, как ты.
- Это грузчик. Он считает, что я распутная. Ему мои юбки не нравятся. Коротки слишком, - Наташа по-детски задрала подол и без того короткой юбки, - Разве у меня но-ги не красивые? – не стала ждать реакции, - Я и говорю, красивые. Чего же их прятать.
__________________________________

Вроде вчера не пил, а какая сушь во рту, -  Серафим проснулся от жажды. Повернул голову направо. Рядом по-коится головка девушки. Губы припухлы и слегка откры-ты. Виден ряд ровных зубов. С фистулой.
Я извращенец, решает мужчина и, стараясь не за-деть плечо девушки, начинает вылезать из-под одеяла.
- Я не сплю. Я давно не сплю. Смотрю на Вас. Вы красивый. Даже во сне.
- Что вчера со мной произошло?
- Ничего особенного. Просто Вы захотели выпить водки. У нас с мамой водка не водится. Я и пошла к Гене, ну к тому, что грузчиком работает. У него всегда водка есть. Вы один выпили всю бутылку. Не могла же я Вас до-мой таким отпустить.
- Пить хочу невероятно. У твоего Гены водка из та-буретки.
- Этого быть не может. Он самогоноварением не за-нимается. Ему платят натурой. Так он говорит. Пить я Вам приготовила с ночи.
- Мы до ночи, - Серафим не мог подобрать опреде-ление.
- Мы до часу ночи говорили. Вы говорили, а я слу-шала. Как Вы несчастны. Такое пережить. Жена просто по-таскушка. Другая стерва, а третья ненормальная какая-то.
- Это я тебе сказал?
- А кто же?
- Пьянству бой.
- Вы латентный алкоголик?
- Ишь, нахваталась. Нет чтобы сказать просто, тай-ный, так нет. Латентный.
- Натаха! – это соседу не спится, - Твой хахаль опо-хмелиться не желает?
- Желает мой хахаль опохмелиться? – не без юмора девушка.
- Пивка бы.
- Гена! Слышишь? – а он уже в ответ.
- Пивка сообразим.
- Я же говорила, что у нас слышимость хорошая.
Через час Серафим и Гена пили пиво и поедали до-машней выделки вяленую рыбу.
Доктор наук, бывший заведующий кафедрой, а впо-следствии ректор института входил в жизнь плебса. В его изначальном смысле. В преобладающую массу населения. Если раньше плебс был лишен права голосовать, то и ны-нешний плебс страны РФ по сути не имел права на честные выборы. Скоро, очень скоро он, этот самый плебс в этом убедится. В 1996 году при выборах Президента РФ.
- Я тебя не уважаю, - говорил грузчик доктору наук, - Зачем ты сам подал заявку. Надо было драться до конца.
- Сам-то чего не дрался? – ответствовал Серафим, минутой назад выслушавший историю падения члена Сою-за журналистов, одного из ведущих теле-радио-комментаторов, - Отчего квартиру на Невском оставил?
- У меня принципы. Ты же ученый. Наука не имеет принципов. Возьми того же Резерфорда. Был бы принци-пиальным, не раскрыл бы тайну деления атома, - алкоголь иссушает мозг, но кое-что сохранилось в мозгу, - Или наш Курчатов с Харитоном.
Геннадий Александрович Цоев, осетин по папе и белорус по маме, в свое время слыл острословом и весьма эрудированным человеком. Отец же его закончил всего пять классов и был человеком необразованным и грубым. Чуть что и он в драку.
- Товарищи мужчины, - прервала дискуссию Ната-ша, - мне пора в институт. Заведующий строг.
- Стоп, - Серафим вдруг испугался, - А как же я?
- Вам-то что. Вы профессор и, кроме того, заведую-щий Вас побаивается. Знаете, что он говорит?
- Откуда мне знать.
- Он говорит, что Вы потенциальный член-корреспондент Академии наук. И ещё он говорит, Вы ско-ро вернете себе должность ректора. Я пошла, а  Вы поспи-те. Мама Вас не побеспокоит.
- Натаха! – очнулся Геннадий, - Как же мы без тебя?
Серафим с головой погрузился в омут обыватель-щины и от того получил удовольствие, приближающееся к наслаждению.
Как вы думаете, когда ему удастся и, вообще, удаст-ся ли вынырнуть оттуда?
__________________________________


- Сегодня воскресенье? – спрашивает Серафим, ле-жа в постели и попивая морс.
- Милый, ты определенно перетрудился вчера, - Ирина Всеволодовна сменила ночное кимоно на легкий брючный костюм и готовила семейный завтрак, - Нельзя в твоём возрасте быть таким неуёмным. Ты напрочь позабыл о своем инсульте.
- Это совершенно верно. С тобой я забываю всё.
- Лжете, сударь. Все-то Вы помните. Помните даже какого цвета были трусики у этой девицы.
- Чудовищно, - вполне искренне расстроен муж, - Неужели я рассказывал тебе непристойности?
- Кажется, Джордж Беркли утверждал, что предметы существуют постольку, поскольку мы их воспринимаем. Я придерживаюсь в данном случае его теории. Я не воспри-няла твои истории с женщинами, как что-то непристойное. Сколько в тот момент тебе было лет? – услышав ответ, Ирина продолжала жарить омлет и говорить, - Пятьдесят два года. Для мужчины это возраст свершений и оконча-тельного мужания. Как говорят англичане: Не тот муж, у кого седина в голове, а тот, кто женщину познал. Not that husband, beside who gray hair in head, but one, woman has got know.
- Английский я освоил в пределах пресловутых ты-сяч. Можешь не трудиться.
- Вылезай из-под одеяла. Я открою окно. У нас воз-дух спертый. Забыла ответить на твой вопрос. Сегодня пя-тое января две тысячи третьего года, воскресенье. Впереди семь дней каникул.
Серафим Платонович ещё в постели сделал не-сколько упражнений, укрепляющих брюшной пресс, по-дышал по системе доктора Стрельниковой и только потом исполнил приказ жены.
Омлет с поджаренным ржаным хлебом был густо посыпан зеленым луком и «увенчан» фигурно отрезанным куском сыра.
У кого другого, слюнки бы потекли, но не у жаждой мучаемого Серафима.
- Пивка бы, - осторожно произносит мужчина.
- Вы, сударь алкаш. По утрам просите пива, - улыб-ка Ирины Всеволодовны добрая, материнская, - Возьми в холодильнике и мне отлей глоток.
Неужели, проносится в голове, очищенный добрым глотком «Miller», это происходит со мной? Впервые в жиз-ни он с женщиной чувствует себя комфортно, расковано. Не надо постоянно держать, как говориться, стойку. И чего она во мне нашла. Ну и пошлость сморозил, осек себя Се-рафим.
- Сыт? – прервала жена рассуждения мужа.
- Благодарствую. 
Семь дней Ирина и Серафим провели в праздности. Ирина читала новый детектив Устиновой, при этом всю дорогу ругала автора.
- Ты мазохистка, - говорил Серафим, а сам в это время смотрел по телевизору очередную мелодраму, по-шлую не вероятно.
Двенадцатого января супруги решили, что так жить нельзя.
- Мы тупеем, - первой очнулась Ирина, - Надо по-ехать куда-нибудь.
- Тебе же на службу завтра, - отвечал Серафим, с надеждой, что жена взяла отпуск.
- Мне Пал Палыч дал отпуск до конца января.
- Выходит, мои чаяния сбылись. Поедем за город.
Обоим хотелось отойти от прозы семейной жизни. Подспудно они тяготились ею. Что мужчина, что женщина прошлые годы жили в стремлении к свободе своих помы-слов и действий. Это касалось и службы, и частной жизни. Серафиму казалось, что надо просто сменить обстановку и все наладится. Вернётся свежесть восприятий, трепет в от-ношениях.
- Ты за окно посмотри, - а там лил дождь, - Куда же мы поедем? – в голосе женщины раздражение.
- Ты дождя испугалась. Тогда я один поеду, - впер-вые между ними возникла размолвка.
- Езжай. Не забудь взять лекарство.
- Чистый от выхлопных газов воздух лучшее лекар-ство, - парировал Серафим, и пошел переодеваться.
В девять утра Серафим вышел из дома номер шест-надцать на улице Победы.
Ирина Всеволодовна не стала провожать его. Она осталась сидеть в кресле перед телевизором.
Она просмотрела все утренние передачи. Перемыла посуду. Дождь прекратился и подул сильный ветер. В сводке о погоде объявили штормовое предупреждение.
Поехал, старый дурак, без озлобления подумала Ирина, лекарства не взял. Пускай.  Я  в няньки не нанима-лась. В час дня в окна ударил яркий солнечный свет. Это значило, что давление поползло вверх. Для людей стра-дающих сердечно-сосудистыми заболеваниями такие пере-пады давления чреваты осложнениями. Но и это не обеспо-коило женщину. Она решила пойти к подруге. Они не ви-делись с того дня, когда последняя выступила в качестве свидетеля на их бракосочетании.
Подруга жила на Петроградской стороне. Шесть ос-тановок на метро. Ирина Всеволодовна метро любила. Первый раз она прокатилась в метро, когда ей было шесть лет. В пятьдесят пятом году папа взял её с собой в Москву. И было то тоже в январе. В столицу они летели на новом реактивном пассажирском самолете ТУ-104. Все поражало девочку. Особенно то, что в самолете давали лимонад. Бес-платно.
Москва её буквально подавила. Как много тут наро-да. Все бегут, толкаются. Высотки она воспрянула, как не-что неземное: Папа, а как туда люди добираются и не страшно им на такой высоте.
У Мавзолея они смотрели смену караула, и это де-вочку поразило.
- Они заводные? – спросила Ирочка.
Это  первое детское восприятие столицы сохрани-лось у Ирины надолго, если не на всю жизнь. 
Идти к подруге с пустыми руками Ирина Всеволо-довна не могла, и она зашла в минимаркет на улице Льва Толстого. Подругу деликатесами не удивишь и все же Ирина купила обычный набор - твердокопченой колбасы и кеты в нарезке, баночку томатов с собственном соку. У ви-но-водочного отдела она задержалась. Подруга предпочи-тала пить коньяк, Ирина же ничего кроме водки не призна-вала.  Пришлось потратиться.
Тамара жила в доме номер 37/29 на углу Большой Пушкарской и Кронверкской улиц. Ленинградцам, пере-жившим блокаду он известен тем, что там жил Командую-щий Ленинградским фронтом Маршал Л.А. Говоров, но мало кто знает поэта А.А.Прокофьева, который также жил там.
- Случилось что-нибудь? - так встретила подругу Тамара.
Услышав ответ, Тамара, врач косметолог успокои-лась и принялась хлопотать у стола. Ирине Всеволодовне был не спокойно. Куда пошел этот старый болван? Не ста-ло бы ему плохо.
Скажите, Вам когда-нибудь приходилось есть, пить сидя на раскаленной плите? Не пробовали? Наша же Ирина Всеволодовна попробовала. Она пила и ела у подруги Та-мара, выражаясь фигурально, сидя на углях.
- Что ты все вертишься, будто я тебя посадила на горячую печку? – вот и Тамара заметила это.
- Не помню, погасила ли плиту дома, - лжет и не краснеет Ирина.
- У тебя же муж. Он что совсем идиот?
- Почему же совсем? – задело Ирину.
- Потому что он идиот по определению, взял в жены тебя,
- Дура ты, Тамарка. Он ушел.
- Этого и следовало ожидать. Ты и он вещи несо-вместимые. Я хотела сказать, люди.
- Он за город поехал.
- Я же говорю, идиот. Кто же в такую погоду ездит за город? Ты мобильный телефон купила?
- Ну, его. Я ретроград.
- И ты дура. Не стала бы жадничать, купила бы и се-бе, и ему по трубке, смогла бы сейчас связаться.
- Пойду я. Что-то тревожно мне. Вспомни Экзепюри – мы в ответе за тех, кого приручили.
- Стоп, машина. Я еду с тобой. Ты в таком состоя-нии, что не ровен час наделаешь глупостей, - Ирина Всево-лодовна была в полном порядке. Просто Тамаре не хоте-лось оставаться одной дома.
Ирина Всеволодовна уже стояла в прихожей, а под-руга все копошилась на кухне. Она собирала сумку. Не пропадать же добру.
__________________________________

Серафим вышел из дома и тут же получил в лицо заряд дождя вперемешку со снегом. Даже глаза заслези-лись. Права жена, и куда  я поперся. Но природное упрям-ство, помноженное на года и болезнь, не позволили вер-нуться. Куда идти? Ехать за город безумие. Может быть, кому и покажется, что старик ополоумел, но не такой же степени.
- Жена за хлебом послала? – соседка по лестничной площадке идет к дому.
- Да, - обрадовано отвечает Серафим.
- В нашем магазине весь хлеб недопеченный. Идите на Фрунзе. Вам бы чего потеплее надеть, - заботлива ста-рушка.
- Ничего, я быстро, - так думал Серафим. Схожу в булочную на улицу имени командарма молдаванина и до-мой. Будет возвращение блудного мужа.
Быстро у Серафима не получилось. В булочной принимали товар. Рядом с булочной располагалось не-большое кафе. Туда и пошёл Серафим Платонович. Горя-чий кофе и свежие пирожки. Что может быть приятнее в такую погоду. Тут и сосед по столику начал разговор. Он бывший судостроитель. Теперь на пенсии. Живет один. Дочь уехала вслед за мужем.
- Она у меня настоящая декабристка. Я не граф, но в ней порода.
Есть, о чем поговорить двум пожилым людям. И пускай за витриной прояснилось и даже солнце засветило, но торопится покинуть кафе не хочется. 
Хлеб Серафим купил и кофе попил. Беседой с судо-строителем остался доволен. Чего ещё желать?
Обменялись номерами телефонов и разошлись ста-рики. 
Так вышло, что к дому они, Серафим и жена его с подругой подошли одновременно.
- Смотри, подруга, не твой путешественник идёт? – Тамара в метро умудрилась отхлебнуть из бутылки коньку.
- Он, горемычный.
Серафим же шел, опустив глаза вниз. Не споткнуть-ся бы. И лишь подойдя вплотную к женщинам, те остано-вились, дожидаясь его, он  увидел жену с подругой.
- Я вот за хлебом сходил.
- Голубчик, Серафим Платонович, - определила Ирину подруг, - Вы за хлебом ездили в Зеленогорск?
- Серафим, ты вымок весь. Иди быстро в дом, - жена и есть жена.
Вернулась проза жизни.
__________________________________


1996 год.
- Серафим, как Вы считаете, Ельцин победит? – На-таша повзрослела. Её фигура приобрела черты Кустодиев-ских купчих. Это не портило её. Она умерена в косметике. Одевается со вкусом. Мама умерла год назад. Оказалось, старушка была богата. Не деньгами, кои перестали быть мерилом достатка, а тем, что «вечно». Золото и драгоцен-ные камни. Пятнадцать золотых червонцев с ликом Нико-лая Второго, брошь с бриллиантом в два карата. Серёжки и колье. Кроме того, бывший литературный редактор оста-вил дочери две картины кисти известных художников.
- Я далек от политики, - это была осушая правда. Последние три года доктор наук был поглощен работой. Дважды выезжал за рубеж с лекциями. Сейчас имел при-глашение в Китай.
- Неужели Вы не смотрите телевизор?
- Смотрю. Прогноз погоды.
Такой разговор произошёл у Серафима Платоновича с Наташей у неё на новой квартире. Хватило денег и на ме-бель в стиле «Антик», и на антикварную посуду. Картины Наташа продавать не стала. Они украсили стены квартиры.
В тот давний вечер, когда простушка лаборант при-вела профессора к себе домой, они не сблизились. Более того, в их отношениях появилась некая настороженность.
Через год умерла мать Наташи. Через шесть месяцев она вступила в права наследника. Это и послужило толч-ком к её сближению с Серафимом Платоновичем. Ком-плекс униженности перестал действовать. Теперь она бога-та и значит уважаемая.
Так она считала. Наивная женщина, она полагала, что богатство идет рука в руку с уважением и авторитетом. Не надо судить её строго. Действительность питала это за-блуждение.
- Как Вам нравится моя квартира? – не хочет гово-рить о выборах, так пускай выскажет свое мнение о квар-тире.
- Хорошая квартира. Необжитая ещё, а так вполне приемлема для проживания.
Каков нахал, - расстроилась Наташа, для которой эта квартиры была верхом в жилищном строительстве.
Могут ли возникнуть отношения взаимной притяза-тельности между мужчиной и женщиной, если он на два-дцать лет старше её, образован и опытен, трижды побы-вавший в браке? И пускай два брака были не оформлены официально, но жили-то семьей.
- Вы меня совсем не уважаете.
- Не уважал бы, не приехал сюда, - о, скука! И зачем ты, Серафим приехал к ней? Таков твой характер. Немного авантюрный, немного бесшабашный, - Вы на меня зла не держите. Я старик и брюзжу по-стариковски.
- Не к лицу Вам кокетничать. Я что же не видела, как Вы с нашими мальчиками, - под «мальчиками» Наташа подразумевала тридцатилетних доцентов и ассистентов, - в волейбол играете.
Слово за слово, время течет, и Наташа начинает то-миться. Наверное, думает она, я что-то не так делаю. Не совсем же он отмороженный. О нем говорят, он большой бабник. Неужели я такая некрасивая? Не знает девушка, что Серафим просто опасается её. О ней тоже слухи ходят, что она стукачка. Докладывает заведующему всё, что бол-тают её товарищи по работе. Он поцелует Наташу, а она раздует. Изнасиловал, мол.
- Может быть, Вы выпить хотите? – помнит девуш-ка, как Серафим у неё на старой квартире напился пьяным.
- Отметить новоселье надо бы. Но только если и Вы будете пить, - мужчина тоже не забыл тот вечер.
Под пристальным взглядом мужика в зипуне, что изображен на картине малоизвестного, но от этого не ме-нее раритетного художника девушка Наташа и мужчина пятидесяти шести лет приступили к таинству поглощения жидкости с сорокоградусной крепостью и нежирной вет-чины со странным названием «Аппетитная». Как будто существует и «не аппетитная».
За окнами квартиры видны перистые облака, быстро бегущие к заливу. Сегодня ветер задувает в сторону остро-ва Котлин. Была бы другая роза ветров, в окна дуло. Ната-ша заказала стеклопакеты, а пока окна стандартные, про-дувные.
- Я запьянела, - Наташа расстегнула две верхние пу-говки блузы.
- Пить водку и не пьянеть, это нонсенс. Я тоже пьян. У Вас музыка есть?
- Где-то был плеер. Я не успела все распаковать.
- Будем танцевать без музыки, - Серафим Платоно-вич не любил и не умел танцевать, но в данной ситуации он не видел другого способа обнять девушку. Понесло про-фессора. Так несёт коня.
- Можно телевизор включить, там есть музканал, - была музыка из телевизора. Громкая музыка. И это хоро-шо. Голосиста оказалась Наташа. О чем это мы? Все о том же…
На выборах победил Ельцин. Пиррова победа. Хва-тило двух лет, чтобы «победители» ввергли страну, то, что от неё осталось, в бездну. Гайдар, Черномырдин, Кириен-ко, Степашин. Менялись Председатели правительства, как перчатки.
Неизменным оставалась наивная мечта обывателя на лучшую жизнь при капитализме.
Кометой пронесся по политическому небосводу Примаков. Развернул свой лайнер над Атлантикой и вер-нулся в Москву. Не станет вести переговоры с американ-цем Гором в то время, когда Натовские самолеты бомбят Белград. За то и поплатился. Ельцин убрал его из Прави-тельства.
Но мы не об этом должны повествовать. Жизнь Се-рафима у нас на кончике пера.
- Ты будешь приходить ко мне? - Наташа бесстыдна по-ребячьи. Обнаженная она подобна Рубенсовким дивам. Кожа её «прозрачна», светла. Волосы раскинулись по по-душке, образовывая нимб.
- Ты этого хочешь? – Серафим несколько смущен. Только что он испытал нечто непохожее на прежние ощу-щения. Наташа оказалась превосходной любовницей. Тако-го откровения он от неё не ждал.
- Не обо мне речь. Я, что? Простой лаборант. Ты же метишь в академики.
- Это заблуждение. Никто меня в данный момент не выдвинет в Члены-корреспонденты. Ты не ответила, - Се-рафима уже тяготит этот разговор. Ему хочется уйти отсю-да. Вдохнуть свежего морского воздуха. В конце концов, выпить пивка. Идучи сюда, он заметил вывеску – Пивной ресторан.
- Приходи, когда захочешь, - Наташа встает во весь рост на постели.

В пивной ресторан Серафим все же попал. Через два часа.

__________________________________


Пятнадцатого марта 1997 года профессор Симонов Серафим Платонович был уволен.
- Мы, уважаемый коллега, - Тамбовский волк тебе коллега, отвечал про себя Серафим, немного перефразируя известную фразу, - в Ваших услугах не нуждаемся. Вы в своих трудах застыли на месте. Сегодня нужны инноваци-онные решения.
- Вы понимаете, что говорите? Я всю жизнь только тем и занимаюсь, что создаю новое в науке и технике. Вы бездарь и выскочка, как смеете мне говорить такое?!
- Оскорблять, это Ваша манера. Ваши изобретения не дают прибыли. Потрудитесь написать заявление об от-ставке.
- А это видел? – Серафим Платонович сложил паль-цы в кукиш и сунул эту комбинацию под нос Игорю Нико-лаевичу.
- Вы за это ответите, - как и чем ответит ученый с мировым именем, выскочка и провокатор не знал, но в его натуре глубоко сидел негодяй.
- Я отвечу. Своими трудами отвечу, а вот чем ты от-ветишь за развал кафедры, за изгнание талантов. Серафим Платонович не себя имею в виду.
Завтра он обходил инстанции с листком убытия.
Кто прятал глаза от стыда за не свой грех, кто без-различно ставил закорючку, а кто и злорадно ухмылялся.
К Наташе, а она к тому времени заведовала складом химических реактивов Серафим, пришел в конце этого пу-ти на Голгофу.
- Вам ко мне не надо. Вы профессор, а получать ре-активы дело ассистентов.
- Зашел попрощаться. Ты уже знаешь, что меня вы-гнали?
- Мне Игорь Николаевич сказал.
Выходит, ты Наташа, уже спишь с этим прохвостом, без каких либо треволнений подумал профессор.
- Если надумала рожать от него, – судя по тому, как покраснело лицо женщины, Серафим понял, что попал в точку, - то учти, генетика не выдумка шарлатанов.
- Выдумаете тоже. Я женщина приличная.
Ты приличная сука, повернулся и ушел господин Симонов.
Ушел, чтобы напиться допьяна.
__________________________________


               


Эпилог   


- Ты бы, профессор поставил нам, а не разводил со-пли на говне, - мужичок ростом в метр пятьдесят три, не бритой рожей и вонью не только изо рта вышел из дома в пять утра в поисках опохмелки, - Я на флоте служил мич-маном. Разных людей повидал. Не чета тебе.
Осень две тысячи восьмого года, начало октября. Бабье лето отлетело, и на его место пришла обычная осень с её нудными дождями, северо-западными ветрами, холод-ными батареями центрального отепления и повсеместно распространяющейся простудой.
Вновь избранный Президент РФ что ни день высту-пает с «новыми» идеями. Он словно подросток увлечен Интернетом. А в Дагестане все убивают и убивают. Мили-ционеров, госчиновников, судей. В Чечне молодой Кады-ров упивается властью. Бывшие полевые командиры полу-чают государственные награды, а потом и их убивают.
- Я могу дать тебе, Гена пятьдесят рублей. На баню. От тебя вонь за версту.
- А ещё культурным называется, - обижается Гена мичман и уходит к дальней скамье. Там его уже ждут. Та-кие же пьянчужки.
Серафим же, а это к нему обращался бывший мич-ман Северного флота, пошел, слегка припадая на левую ногу в сторону Московского проспекта. Перейдя его за два раза, он двинет к улице Варшавской, где есть единственное злачное место – буфет «Варшавский».
Не все же пить водку в одиночестве дома.
Прошло десять лет и шесть месяцев с того дня, ко-гда он вышел за проходную института, к тому времени пе-реименованному в Университет, чтобы напиться допьяна.
Никого не осталось рядом с опальным профессором. Его последняя пассия Наталья переметнулась к его заядло-му врагу, Игорю Николаевичу. Не ведает, что творит греш-ница. Не пройдет и три месяца, и он прогонит её от себя, опозорив на весь институт. Язык не поворачивается сказать – университет.
В марте у Серафима спад. Во всем. Даже его увле-чение написанием своей биографии отошло на задний план.
После того, как его последняя жена, предписав квартиру на него, заявила, что полюбила другого и с ним уезжает в Финляндию, он впал в глубокую депрессию. Свою квартиру он продал. Почти даром.
Одно утешение у старика, собака мопс. Сучка по имени Люська.
- Вам как всегда? – буфетчица Лариса опять пере-красил волосы. Теперь она жгуче красная.
- Как всегда, Лариса. И бутерброд. Не успел позав-тракать, - Серафим  Платонович лжет. Просто было лень что-то готовить.
Ни с кем не общаясь, старик погружается в про-шлое.
__________________________________

Неделю Серафим Платонович пил. Выходил из дома за водкой и простейшей закуской. Квартира поспешно за-хламлялась. Даже мусор в пакетах скопился и загромождал вход. Но пришел тот момент, когда вонь стала распростра-няться за пределы квартиры. Это стало своеобразным сиг-налом для нервной системы. Почти сутки мужчина зани-мался приборкой. В это время не пил и не ел. Имеется в виду, что водку не пил. Пил чай без сахара. Мозги очисти-лись, и нервная система пришла в норму.
Тридцатого марта он отметил «новоселье». А в по-недельник, тридцать первого, он, надев свой единственный выходной костюм, поехал в центр города. Поехал без опре-деленной цели. Развеяться. Потолкаться среди праздноша-тающейся публики. Зайти в магазин. Пообедать в хорошем ресторане. Денег на тот момент хватало.
Вышел из метро «Гостиный двор» и встал. Налево пойдешь, ресторан «Кавказский» найдешь. Направо пой-дешь – в Публичную библиотеку упрешься. Прямо пой-дешь – в женском универмаге «Пассаж» окажешься. Там мужчине делать вовсе нечего. И раньше он не «баловал» своих подружек подарками. Не оттого, что был скаредой. Просто не считал нужным. «Пассаж» отпадал. Идти в рес-торан рано. Оставалась Публичная библиотека. Пропуск в зал иностранных изданий у доктора наук есть. Там он и проведет время до обеда. Просмотрит журналы по специ-альности. Заглянет и в общедоступные. Там общедоступ-ные.
Зеленые абажуры настольных ламп создают атмо-сферу сосредоточенности.
- Серафим Платонович, - тихонько трогает за плечо коллега из Политехнического института, - я присяду ря-дом?
- Рад видеть Вас, Сергей Семенович. Тоже решили пройтись по ниве западной науки?
- Уже, уже. Наслышан о Ваших бедах. Как было сказано, о времена, о нравы. Полный разлад в умах.
- Профессор Вознесенский говорил, что в умах бар-дак. Однако время обеденное. Приглашаю Вас отобедать со мной.
- С превеликим удовольствием разделю с Вами тра-пезу, - доктор технических наук был известен не только как выдающийся ученый, но и как отменный гурман.
В ресторане «Кавказский» санитарный час. Было решено идти в ресторан гостиницы «Европейская». И не прогадали. Там был день французской кухни.
- Предлагаю выпить за русскую науку, - Сергей Се-менович армянин, - Нет такой силы, что смогла бы искоре-нить тягу русского человека к познанию.
Выпили русской водки и закусили французским суфле.
- В Европе была Инквизиция, - продолжил тему Се-рафим Платонович, - У нас и инквизиции не надо. Вспом-ните Николая Вавилова. Не партийная инквизиция сгноила великого ученого естествоиспытателя. Коллеги и никто бо-лее.
Официант принес рыбное ассорти.
- Под рыбку ещё по одной, - Сергей Семёнович пре-рвал монолог коллеги.
- И так везде, - продолжил Серафим Платонович, - В литературе, в живописи. Пастернак. Гумилев, Ахматова. Список можно продолжить. Что уж мне сетовать на кого-то.
- Вы не отчаивайтесь.
- Не в моих правилах отчаиваться, - умолчал Сера-фим о недельном запое.
Когда подали горячее, коллеги договорились о встрече завтра на кафедре у Сергея Семёновича.
- Мы определенно найдем общие темы для работы. Кроме того, у меня есть друзья в нескольких производст-венных холдингов.
Пятого апреля Серафим Платонович подписал кон-тракт с одной из фирм на разработку и внедрение техноло-гии обработки алмазов. И пускай это было в субботу, когда у иудеев всякая работа грех, а господин контрактер был еврей, все выразили уверенность в успехе предприятия.
По русскому обычаю отметили это событие питием водки. Особенно усердствовал Сергей Семёнович.
Всплеск творческой активности у доктора наук Си-монова принес ему хлопоты и никакого дохода. Еврей объ-яснил неудачу недостатком средств. Позже он внедрил технологию Серафима Платоновича где-то на берегах Иор-дана.
Кое-как и кое-где Серафим Платонович применял свои знания и опыт. Талан исследователя никому не нужен. Впереди бежит бабло. Доктор наук стал употреблять сленг современности. Вечерами он много писал или, как принято стало говорить, набивал тексты. За два года написал сорок новелл. Его читают. Продавщицы. И не они одни. Соседка по лестнице читает и хвалит: Вы пишите почти как Довла-тов.
Сподобился и стал читать лекции в Университете господина Запесоцкого. Не долго продолжалась эта педаго-гическая деятельность Серафима.
Скоро сам ректор попросил его вон: Моим (!?) сту-дентам нужны лекции о том, как деньги зарабатывать.
Пришел день и Серафим опять стал погружаться в омут апатии. Последней каплей стало то, что три его вещи, что он передал издателю, им же были утрачены. Сомневал-ся автор, что их потеряли. Воровство повсеместно.
Накатили воспоминания об Ирине, их жизни в бра-ке, и её уход от него.
Новый 2009 год Серафим встретил в полном одино-честве. Ничего хорошего, просто положительного не ждал в новом году доктор наук. А тут ещё отопление отключили. Как ни серчала и стращала Губернаторша, а коммунальщи-ки к зиме не подготовились. Авария за аварией.
Сидит Серафим, укатавшись в плед, в старом кресле под лампой «Мушкетер» и пьет водку. Ни вкуса, ни крепо-сти её не чувствует.
Он и сам знал, что катится медленно, как пласт лед-ника, незаметно для человеческого глаза сходит с гор, сползает к краю пропасти.
Так бы и сгинул бывший ученый. Стоп! Не может же ученый быть бывшим!  Пожилой и поживший мужчина встрепенулся. Какого чёрта! Вслух выругался он. Срочно надо уйти из этого морозильника. На воздух.
Во дворе снег черен от петард, что грохотали всю ночь. Артподготовка перед генеральным наступлением, не иначе. Электрическая гирлянда наполовину разбита, но и тех лампочек, что сохранились достаточно, чтобы разгля-деть парочку, устроившуюся на перевернутой садовой ска-мье. Любовь же. Глянул, улыбнулся грустно и задумался, куда пришел ты, мальчик с Васильевского острова, рож-денный накануне самой смертоносной войны XX века, преодолевший все мыслимые детские болезни и одолев-ший науку создавать, но так и не научившийся просто лю-бить.
Всю жизнь бежал подобно ослу за морковкой. Сна-чала этой морковкой был ВУЗ, потом аспирантура, за нею диссертации. И везде жажда открытия и создания, как при-нято говорить сейчас «ноу-хау». Женщины играли роль обрамления, дополнения в этой жизни.
- Выпить хочешь? – перед Серафимом стоит мужи-чок. Ростом невелик, но толст.
- Нет. Напился уже до ушей.
- У меня не водка. У меня самогон. Сам гоню. Смешно сказал? – мужичок показал бутылку с мутноватой жидкостью.
- Сам, говоришь? Тогда давай, - Серафим протянул руку к бутылке.
- Не культурно так. Пошли ко мне. У меня никого. Олин я живу.
Влюблённая парочка всё целуется, гирлянда мигает оставшимися лампочками.
- Не понимал и теперь не понимаю, что за удоволь-ствие, целоваться на улице, - мужичок рассудителен и его мысли сходятся с мыслями Серафима, - А Вы любили?
- Наверное, нет.
- Мы пришли, - мужичок ткнул пальцем в дом с башней, - Тут я обитаю. Все тридцать лет.
Лифт доставил их на пятый этаж.
- Звать меня Николай Иванович, - представился му-жичок, скинув с плеч тулупчик.
- Серафим Платонович, доктор наук.
- Я сразу понял, что Вы человек ученый. А я всю дорогу водопроводчиком работал. Жена была, но умерла три года назад. Сын, подлец, обокрал меня и умотал не-весть куда, - Николай Иванович говорил о сыне спокойно, как о чужом человеке.
- Я тоже был женат.
- Пошли в комнату, - не выказывая интереса, пред-ложил водопроводчик.
Комната большая и, как показалось Серафиму Пла-тоновичу почти пустая.
- Вот, смотри. Все, поганец, вынес, пока я в больни-це лежал.
- Как же ты живешь? - переход на «ты» произошел естественно. 
- Приноровился. Денег нет покупать новую мебель, да и желания нет.
Стол хозяин комнаты устроил на двух табуретах. Сами сели на диван.
- Этот диван мне одна деваха отдала. У нас с ней от-ношения, - Николай Иванович потупил глаза.
- Ты чего смущаешься. Городиться надо. У меня женщина тоже была. С финном уехала.
- Все финны алкоголики. У них там «сухой» закон, так они к нам едут водку пить. Твоя тоже пьяницей была?
- Пила, но пьяницей я её назвать не могу. Она меня после инсульта выходила.
Мутноватый самогон был крепок, духовит хлебным запахом. Закусывали новые товарищи отварной говядиной с хреном.
- Не скажу, что я богат, но на мясо хватает. Водку в магазине не беру принципиально. Раньше было все пра-вильно. Царёва водка была. Все едино, царь, капэесесы. А теперь что? Полный бардак. Кому не лень, тот и занимает-ся винокуреньем. Все от Горбача пошло, потом Ельцин, - фамилию Ельцин, мужичок произносит с ударением на втором слоге.
- Я покупаю нашу, Ливизовскую.
- Один хер. Там тоже абреки засели. Я тебе Олин случай расскажу, - водопроводчик поведал историю о том, как он участвовал в ликвидации крупной аварии в морозы семьдесят пятого года.
Речь его была образной, и говорил он артистично.
- Я тебе об этом рассказал почему? Да потому, что раньше в городе хозяин был. А теперь? Баба с улыбкой со-держательницы борделя.
- Как ты говоришь о губернаторе?!
- А чего? Настучишь? Так мне все по херу. Болен я сильно.
- Онкология?
- Она самая. Мать её ети, - ругается водопроводчик без злобы, по привычке.
Серафим и Николай просидели на продавленном диване за импровизированным столом до утра. За дверью соседи начали утро с разговоров о погоде, потом ссорились из-за очереди помыться, ребенок орал, я гулять хочу, а Иван и Серафим все говорили.
Бутылка емкостью 0,75 литра опорожнена. Мужчи-ны не пьяны, а лишь расслаблены.
- Ты великий ученый. Уматывай отсюдова. За буг-ром ты станешь миллионщиком.
- На какие шиши? И кто меня за бугром ждёт? Нет уж, помру тут.
- Врешь, я первый помру.
В дверь постучали, и диалог доктора наук и водо-проводчика прервался.
- Иван, ты не помер ещё? – в щель просунулась го-лова женщины.
- Хер тебе, Валька. Иди сюда, выпей с нами. Это мой друг, доктор наук.
- Стихами заговорил, говночист, - в комнату вдви-нулась, иначе не скажешь, женщина, для которой, навер-ное, и открыли магазин одежды «Богатырь», - Нальешь?
- Тащи закусь. Мы с Серафимом всё поели. 
- Я сейчас, - с прытью несвойственной её фигуре, Валька выскочила в коридор, и товарищи услышали её со-прано: Ванька гудит, берегитесь граждане.
- Послушай, Коля, я пойду.
- Ты Власовец? Предать меня хочешь?
- Устал я.
- Посиди немного. Валька баба шумная, но интерес-ная. Она раньше в цирке работала. Акробаткой. Потом за-болела. Растолстела и её из цирка попёрли.
Серафим не пожалел, что остался. Валентина Чер-ная, это фамилия, а не псевдоним, с цирком объездила полмира и была хорошим рассказчиком. Доктор химиче-ских наук узнал много нового. Например, что такое биф-штекс в Аргентине, и как кормят в Шанхае.
- Это меня и погубило. Я страшная обжора. Нару-шила гормональный баланс и теперь, что не делай, а пру в вес.
- Валька девка, что надо. Любой молодухе фору даст, - с трудом выговаривая слова, комментирует Иван, и тут же засыпает.
- Помоги снять с него чеботы, и не смей уходить. Я тебя не отпускаю.
Валентина Петровна Черная «не отпустила» Сера-фима на все последующие семь лет. Она похудела, стала ходить на гимнастику, устроилась работать в аптеку «трое суток через трое».
Серафим же вернулся в жизнь. Отступила химера апатии.
Коля  был на их венчании в Чесменской церкви. Он умрет через десять месяцев, и похоронят его Серафим и Валентина на Южном кладбище в мороз.
__________________________________

Исход

Новый 2010 год Серафим и Валентина встречали в Финском городе Лапперанта.
- Тебе, Серафимушка в этом году семьдесят. Как отмечать будем?
- Старик я. Чего отмечать-то?
- Как чего?  - Валентина шлепает мужа по затылку, - Не хочешь года свои отметить, так отметь книгу. Вон, ка-кая красота, - в углу лежит пачка, - Как ты назвал её?
- Осенние страдания пожилого мужчины.
- Прямо Хемингуэй.
- Не скажи. Дядюшка Хэм писал об охоте, войне.
- И о любви, - женщина положила руки на плечи мужчины, - Ты моя последняя любовь.
__________________________________

Я выслушала рассказ Валентины, ни разу не прервав её.
- Где Вы его похоронили?
- Он оставил духовное завещание. По нему и рас-сталась с телом. Он мне перед смертью говорил: Тело тленно, а то, что мне удалось свершить, остается навсегда. Мысль не умирает. Кремировали его, а прах, как он велел, я развеяла на стрелке Васильевского острова. Меня чуть в участок не отволокли. Решили, что я Неву травлю.
Мы выпили за упокой души Серафима Платоновича Симонова, и Валентина ушла. Я же долго сидела в одино-честве, вспоминая рассказ бывшей акробатки.
__________________________________

Написано мною долгими осенними вечерами.