Поезд тронулся. Почему-то это показалось мне совершенно неожиданным поворотом событий. Он ведь мог еще долго замирать, прислушиваться, выпускать пахучий дым, который невозможно перепутать ни с одним другим запахом, перемигиваться с рассекавшими небо электрическими проводами. Но он тронулся (Как только я не тронулась умом?), словно корабль на волнах, качнулся и медленно потянулся прочь. Прочь из этого шумного города, от этой суеты и неприкаянности, прочь от меня. «Прочь». В моем сознании существовало только это слово. «Вперед» же бежали колеса, смело вглядывалась в горизонт фуражка машиниста. Впрочем, и об этом я могла лишь догадываться. Я осталась на перроне, оторванная от всякого движения. Замер лишь полный понимания взгляд, с которым я прощалась. Что за мысли скрывались за этими глазами? Быть может, они уже тоже смотрели «вперед».
Говорят, что следует оставлять прошлое за спиной, и я оставила. Я шла по платформе, теперь уже «к себе», в свой город, в свою жизнь, во многом, простую и невзыскательную. С каждым моим шагом, я ощущала, как расширяется пустота, увеличивается расстояние.
Я первый раз плакала из-за расставания. Однако искренность и незатейливая чистота этой горечи приносили облегчение. Это было просто – плакать, отпускать, дышать полной грудью и понимать чуть больше, чем когда бы то ни было. И хотя это были всего-навсего слезы, они имели для меня особое значение: я научилась чувствовать. Именно так, в этот самый миг я научилась чувствовать, не раньше, и не позже, и совсем не так высоко и страстно, как это описывают.
После я спустилась в метро, вынужденно, через силу преодолевая последний отрезок пути до дома, а в вагоне, и вовсе погрузилась в музыку, в безуспешные попытки чтения, в настроения окружающих. И в этих до механического скрипа отработанных действиях легко и непринужденно потерялась исключительность и пережитых моментов, и моей собственной личности. Так, думалось мне, теряется все, абсолютно всё, не только я.
Я невольно разглядывала соседей, незнакомцев, столь близких мне сейчас. Пожалуй, они тоже потеряли что-то в этой толпе, в этой дороге. Моя соседка с бледным лицом недовольно ерзала, стремясь всеми силами сдвинуть мой локоть, который, вероятно, доставлял ей известные неудобства. Тщетно я пыталась убрать руку, нам оставалось только потерять всякий интерес друг к другу, пусть даже и возник он из-за одного моего локтя.
Могла ли я сравнить любую из этих потерь с той, что тогда постепенно таяла в моем сердце? Да, я могла чувствовать. Но в равной степени я была способна выносить чувства, забывать о них и переключать внимание. И все же пролитые слезы уже изменили мою душу. Не только душу: выражение лица, макияж, даже руки, которые попеременно тряслись. Так же мимолетные жесты способны выдать всякое тайное желание, идею, пережитую историю.
Кто знает, сколько действительно важных и самых посредственных событий я могла пережить за свою не столь уж длинную жизнь. И, тем не менее, тогда у меня не было никакой истории, я бы не смогла припомнить ни одной. В моей жизни не осталось ничего особенного, даже поезда, и того не было. Я вполне могла его выдумать. Но моей фантазии не хватило бы, чтобы придумать эти глаза, которые мне положено было оставить позади вместе с поездом и перроном, и которые не переставали преследовать меня.
Вагон метро остановился на станции, и я вышла вместе с потоком моих незнакомцев. Пока я была под землей, на улице уже стемнело. Теперь и я могла оценить, как сильно устала за прошедшие два дня, а, может, за все несколько месяцев беспрерывной работы. Слабость завладела моим телом также стремительно, как на город опустилась ночь. И, пожалуй, я могла бы распрощаться с собственным сознанием, если бы не то, что открылось мне потом.
Говорят, не бывает худа без добра. Я редко придаю значениям народным мудростям, но эта не ушла от моего внимания. Она прямо-таки ворвалась в мой разум, подобно озарению. Я как раз выходила из супермаркета с покупками, когда случайный взгляд из всех возможных точек обзора выбрал небо, самый его центр, где красовался новорожденный месяц и одна единственная, но упрямо-яркая звезда над его колпаком. Удивительно было то, как близко отстояла это звезда от самого месяца, будто бы она едва-едва взлетела с его вершины и теперь удалялась за пределы нашей галактики. И это явление природы, эта единственная видимая звезда в совершенно безоблачном небе была мне милее и ближе, чем всё, что оставалось в шаговой доступности в этом городе, на этой земле. Только она была настоящей. Не тоненький серп луны, не едва намечающиеся контуры новых звезд, не люди, снующие вокруг, не отъезжающий от остановки «мой» автобус. Только эта улетающая в неизвестность звезда. И хотя она была лишь отражением света, хотя многие века она сияла над нашим миром, именно сегодня она была моей личной звездой, светом моего сердца, символом уходящего дня и этой самой народной мудростью.
- Нет худа без добра, - шептал месяц.
- Нет худа без добра, - вторила ему звезда.
Они расставались навсегда – я же открывала новую страницу. Уезжал автобус. Я не остановилась, чтобы увидеть, как звезда исчезнет. Я понимала, что никуда она, конечно, не денется. Не сегодня.
Уходя с платформы, я лишь раз обернулась. Поезд набирал скорость медленно, его хвост все еще маячил на горизонте, с тем же успехом он мог и вовсе остановиться. На расстоянии я уже не могла различить движения, и все же опыт подсказывал мне, что вернуться назад не получится. Я ничего не видела от слез. Но уже тогда в небе, невидимая, сияла моя звезда, ритмично стучали колеса набиравшего скорость поезда. Кто-то ехал домой. И нигде в мире не было худа без добра. И, пожалуй, добра была больше на целую звезду.