ВЕРА. Мои родители не были религиозны. Они были крещены в детстве, но христианство не стало для них путем и истиной во всей полноте церковной жизни. Что тому виной - не знаю, ведь оба моих дедушки (и мамин папа и папин папа) в детстве и юности были глубоко верующими и церковными людьми, оба пели на церковном клиросе и пономарили в храме, который посещали вместе со своими родителями: дедушка Павел Калитин – в родовом именье Калитиных, в Холме и в храме погоста Говье (в именье Остров) где старостой церкви был его отец, мой прадед Николай Петрович Калитин. А дедушка Семен Дмитриевич – в мурановской церкви (там, где его мать была управляющей именьем) и в хотьковском монастыре. Но вырванные из родной почвы обе семьи, потеряли и свои религиозные традиции. Возможно, вера не успела еще укорениться в их сердцах, но, по крайней мере, я твердо знаю, что жили они по-совести и оба никогда не вступали в ряды большевистской партии принципиально, хотя, сделай они это, оба могли бы рассчитывать на неплохую карьеру. Но может быть, именно это и спасло их от неминуемой гибели «партийных чисток». Таким образом церковь посещалась в моменты крещений и отпеваний ближайших родственников. Хотя, надо отдать должное обоим дедам, оба они венчались церковным браком, крестили своих детей, отпевали своих родных, не глядя на то, что вокруг могли донести и т.д. Впрочем, по большим церковным праздникам оба деда все-таки ходили в церковь и причащались. Они не научали нас религиозным истинам, но ЯВЛЯЛИ их, олицетворяя, ходячую СОВЕСТЬ. Мы не боялись наказания, когда росли, мы боялись поступить не по совести, чтобы не дай Бог, один из дедушек, не посмотрел с укором и не покачал головой (это дедушка Павел) или не воскликнул с удивлением: «Да, как же тебе не совестно!?» (это дедушка Сеня). Конечно, мы их огорчали, но описанная выше их реакция на наш проступок, заставляла краснеть до корней волос и желать себе какого-нибудь наказания «попроще», например – порки. Обсуждая это с подружками, я с удивлением обнаружила, что то, чего боится большинство детей, т.е. ремня, в нашей с сестрой жизни было бы предпочтительнее той волны стыда, которую вызывают муки совести. Таким образом, мы с детства знали о том, что после порки все легко засыпают от слез, а вот уколы совести – спать не дают, как «рахметовские гвозди». Оба дедушки выбрали самый верный путь к воспитанию благородных чувств – «чтобы совесть запищала, как цыпленок», так, кажется, у Чехова говорится в одном из рассказов о студенте-семинаристе.
Только сейчас я понимаю, что имея сразу двух дедов дореволюционной закваски, мы были просто везуньчиками, т.к., возможно, вечно занятые родители, предпочли бы наиболее простой и успешно апробированный столетиями путь «вразумления», но вот, добились ли они при этом того, что ты не успокоишься, пока не раскаешься до самой последней капельки? Вряд ли. В конечном счете, целью и оправданием христианской жизни является пробуждение и обретение совести, как мне кажется, по крайней мере, на первом этапе вхождения в церковь. Ведь ко Христу можно прийти только через покаяние, а как можно каяться, если нет совести и не испытываешь жгучий стыд за содеянное? Главное, чтобы вечные истины, которые мы хотим донести до своих детей, не обличали наше поведение. Вернее, чтобы наше поведение не расходилось с теми идеалами, которые мы проповедуем. Любой педагог знает, что научают не словами, а своим примером. Вот такой пример мы имели с детства перед своими глазами, по нему оценивали поступки свои и людей, ему стремились подражать. В рассуждении о воспитании Иоанн Златоуст говорит, что заразить болезнью(греха) легко, а вот передать здоровье – очень трудно. И у него же: «Дурной человек, как уголь- не обожжет, так измарает». Рядом с ребенком обязательно должен быть человек, которому он хотел бы подражать в хорошем. Если такого не случится рядом, то вырастет искореженная душа. Приведу пример: когда я уже была замужем, в нашей коммунальной квартире поселилась соседка, которая воспользовалась нашим благодушием: она попросила подписать бумаги, которые давали возможность прописать ее больного сына в Москву из глубокой провинции, мотивируя это тем, что сына больше нигде не вылечат от глухоты. У кого не дрогнет сердце от страдания матери и ребенка, конечно, мы с соседями подписали бумаги. И жестоко расплатились: сначала она выжила в полуподвальное помещение одну интеллигентную семью, а потом принялась за нас. Поскольку она была химик, в ход шла ртуть, подсыпанная в детские ботиночки нашей дочке, словом, она была изобретательна, мы имея, жилую площадь, стали снимать комнату, чтобы не погубить ребенка. Жаловаться на нее было бесполезно: она была членом партии с перспективой и уже нажаловалась на нас, что мы диссиденты, верующие, не голосуем, слушаем «вражеские» голоса, не читаем «Правду» и др. советских изданий, а читаем Достоевского, Солженицына и запрещенную литературу. И вот, настает момент, когда я сталкиваюсь с ее родителями, приехавшими из того далекого городка, откуда она убежала. И что же? Оказывается, ее отец и мать были репрессированы в сталинские лагеря, а грудной ребенок, т.е. наша соседка (она была 1936 г.р.) был отправлен в Караганду (одноименная песня есть у Александра Галича. Туда отправляли детей «врагов народа» на воспитание. Так вот эта девочка с пеленок была обвинена страной, она росла с ощущением вины своей и своих родителей перед страной, которая ее « поит, кормит, одевает, дает образование». Ее никто никогда не любил. Она всем всегда была обязана. Сколько она вытерпела унижений, оскорблений, остается только догадываться. Сердце не может такое выдержать, если не огрубеет, не очерствеет. Она росла с чувством благодарности(если можно так сказать) за то, что ее оставили в живых и т.д. к стране и системе. Ни о каком милосердии в своей жизни она не подозревала, так как его не видела, а стало быть и сочувствия ни к кому не испытывала. И, девочка, которую обожали родители, которая обещала вырасти такой-же доброй и отзывчивой, как они (а уж, после общения с ними, в этом никто бы не сомневался), была воспитана волчонком, который со временем превращался в матерого хищника и грыз всех вокруг за свои страдания. Через десять лет после ХХ съезда ее родителей выпустили, они оба были живы только надеждой увидеть дочь, сына, друг друга (за те десятилетия, что они отбывали на каторге в лагерях, они так и не узнали, что их старший сын погиб на фронте), первый удар после радостной встречи (они сидели в разных лагерях и чудом нашли друг друга) – они узнают о гибели сына, а второй – дочь не признает их за родителей, ненавидит их за ту муку, что «из-за них» перенесла и убегает в Москву, не давая им адреса. Вскользь затрону саму причину ареста этих добрых людей: мужа вызвали в НКВД и сказали, что его жена «шлюха», он запустил графином в следователя и попал прямой дорогой в лагерь строгого режима, следом отправилась его жена –кормящая мать. Вот и вся их вина, но дочь не желала слышать их оправданий. Родители узнают через жилищные конторы о ее месте жительства в Москве, каким-то образом, она соглашается некоторое время спустя, отправлять к ним сына на отдых, но сама никогда не приезжает и сына обратно НЕ ВСТРЕЧАЕТ! Его привозят совсем посторонние женщины, которые следили за глухонемым мальчиком двое суток в поезде, на свои деньги взяли такси и привезли поздно ночью, так как поезд опоздал – она их не пустила на порог, так они у нас и заночевали. Это был человек с отсутствием чувства благодарности. Для нее люди были вроде необходимых запчастей – отслужили и выбросить их на помойку. Только материнская солидарность с ее матерью заставляла нас терпеть ее долгое время, пока это не стало угрожать жизни нашей маленькой дочери. Тогда мы были вынуждены уйти и снимать квартиру. Собственно, вся эта история вылилась из того, что я писала выше о «дурном человеке, который не обожжет, так измарает», об отсутствии доброго положительного примера и о том, что никакими словами и лозунгами не воспитаешь доброго хорошего человека, «не сделаешь ножку маленькой, а душу большой», как говорит король в фильме «Золушка» (с Яниной Жеймо), поставленном по пьесе Шварца. Ведь не учили же мою соседку специально злому, наверное, говорили и о добре, и о других хороших вещах, но отсутствие благородного благодатного примера, не могли укоренить в душе слова, подтверждение которым не находишь в жизни. Я благодарна Богу за то, что мои родители избежали той «караганды», за то, что с детства у меня были очень определенные, четкие жизненные ориентиры благородства, добра, совести в лице моих предков…
фото: текст из гербовника о даровании нашему пращуру Савве Калитину земель из вотчин государевых (имение Остров на Наговском озере - было национализировано в 1929 г.).