- Значит, ты, Каллист, остаешься с Верной, а мы с Финаретой отправляемся в Астак на воды! – весело говорил Кесарий, положив локти на стол и откусывая от лепешки с козьим сыром.
- Ты отправляешься в Астак с Леэной и Финаретой. Это существенная разница, - сказал Каллист.
- У меня будут все возможности рассказать и Леэне, и Финарете о твоих добродетелях. Прямо ареталогий составлю, - рассмеялся Кесарий.
- Перестань! – немного раздраженно ответил Каллист.
- А разве это не добродетель, - уже серьезно сказал Кесарий, - остаться на несколько недель с суровым стариком Верной и двумя неразумными отроками, для того чтобы следить за хозяйством и за Диомидом?
- Зачем за Диомидом? – удивился Каллист. – Его писарь поправился. Правда, у него жена беременна…
- Причем тут писарь и беременная жена! – воскликнул немного раздраженно Кесарий.
- А, я понял… Если вдруг правда о тебе дойдет до ушей Диомида.
- Ах, Каллист, какой ты, все-таки прекрасный друг… - вздохнул Кесарий, словно раскаиваясь в своей вспышке гнева. – Никто бы для меня такого не сделал, что сделал и делаешь ты.
- Даже Мина-египтянин? – отчего-то спросил Каллист.
- Мина?! – несказанно удивился Кесарий. – Конечно, нет. Он мне не такой близкий друг, как ты. И потом – у него жена, дети… Впрочем, мы сто лет не писали писем друг другу. Вот доберемся до Александрии, погостим у него!
- Хорошо, - перебил друга Каллист. – Я обещаю тебя следить за Диомидом… и вообще, за событиями. Если что-то изменится в неблагоприятную сторону, я дам тебе знать.
- Севастиан будет приезжать каждые две недели.
- Будь уверен, если что-то случиться, я сам примчусь в Астак.
- Пусть лучше ничего не случается, - улыбнулся Кесарий, кладя руку на плечо Каллиста. – Я буду писать тебе письма и передавать их через Севастиана.
- Письма? – обрадовался Каллист.
- Конечно. Я ведь буду по тебе скучать. А еще я буду описывать ход моего лечения и обращаться к тебе за советом.
- Зачем тебе советы коссца, ты же, наконец, дорвешься до правильного лечения по методу Асклепиада! Сам себя и лечи! – засмеялся Каллист. – Финарета поможет, - добавил он.
- Я доверяю тебе более чем Финарете, - рассмеялся Кесарий в ответ. – И твои советы всегда для меня очень ценны, - прибавил он. – Ты думаешь, грязи, горячие серные источники и лечение на море помогут мне вернуть здоровье?
- Уверен. Странно, как это раньше мне в голову не приходило… - ответил Каллист. – Я же коренной вифинец, и про Астак и про Пифию Вифинскую с детства слышал.
- Даже если бы это и пришло тебе в голову, это было бы неосуществимо. Как бы мы туда поехали? Это счастье, что у Леэны есть собственный домик с садом в Астаке, с отдельной купальней на море, в двух шагах от источников – вода прямо подается в баню, можно ванны принимать, не покидая имения, и никого не смущать своими шрамами. Правда, как матушка говорит, там все запущено, так как они много лет туда не ездили, и в доме никто не жил. Но это ерунда. Это чудо, что она его не продала.
Кесарий был полон надежд, и его воодушевление передавалось и Каллисту.
- Как приедешь в Астак, напишешь сразу? – спросил его Каллист.
- Непременно! – тряхнул Кесарий гривой густых черных волос, уже отросших после того, - давнего - кризиса.
+++
«Александр – Каллисту, благородному другу и брату по прекрасному искусству врачевания, - радоваться!
… Ты, несомненно, с присущей тебе, мой друг, заботливостью, достойной ученика Великого Коссца (*) , хочешь знать, как я устроился в Астаке. Мне поистине не на что жаловаться – напротив, все сложилось наилучшим образом. Дом, заботами Верны, уже был готов к нашему приезду, ванны наполнены, и я в сопровождении Севастиана, впервые погрузился в целебные воды источника. Севастиан был в некотором замешательстве, - его смущал запах, который распространяют серные воды, но я уговорил его, что это будет крайне полезно для его кожи (ты знаешь, что юноши обычно очень страдают оттого, что их внешность портят прыщи – хотя с философской точки зрения повода для страдания здесь нет никакого).
___
(*) Гиппократ был родом с острова Кос.
____
Итак, мы с Севастианом приняли ванны, после которой (а, вернее, в которой) я и уснул. Рабы растерли меня и отнесли в спальню, но я ничего не чувствовал, так глубок был мой сон после утомления с дороги и целебных вод вифинского источника. Об этом моем сне поведал мне на следующий день Севастиан – он, как кажется, был несколько испуган такой переменой в моем здоровье. Я успокоил его, как мог, сказав, что сон лечит большинство болезней и что, по-видимому, это знак того, что водолечение пойдет мне на пользу. Знаю, ты будешь рассуждать о смешении жидкостей тела и изгнании черной желчи сернистыми теплыми водами, но я скажу, что горячая ванна, и тем более, серная, - лучшее средство расшевелить мои застоявшиеся онки,(*) которые давно не двигаются и приносят мне эту ненавистную слабость.
___
(*) онки - постоянно движущиеся мельчайшие частицы тела, при застое которых, согласно теории Асклепиада Вифинского, возникает болезнь.
____
Впрочем, я очень хочу знать твое мнение на сей счет – именно, как часто стоит мне брать ванны и не слишком ли часто я беру их теперь, (а беру я их дважды в день, потом Севастиан растирает меня грубым полотенцем, как ты и велел). Итак, около полудня и пред сном я нежусь в горячей ванне. Севастиан составляет мне компанию, воодушевленный влиянием целебной воды на воспаленную кожу его лица.
Итак, после того, как, проснувшись, я успокоил Севастиана относительно благотворного действия сна – и мы отправились на обед, так как проснулся я в тот день довольно поздно. Там мы встретились с матушкой и сестрицей. Финарета была очень рада и тому, что мы приехали (они с матушкой на день определили нас), и тому, что Астак – чрезвычайно живописное место, а, в особенности, тому, что она обнаружила свою подругу Архедамию, принимаюшую серные ванны в источнике неподалеку. Финарета очень обрадовалась тому, что ее близкая подруга разделила ее уединение с матушкой.
Правда, матушка была недовольна ее поведением, ибо она в первый же день завела с Архедамией игры в «пифий» и, залезши на дерево, сорвалась в источник – к счастью, без последствий, не считая мокрой одежды. Я заступался за бедную Финарету, как мог (думаю, и ты бы подал свой голос в ее защиту), но матушка, как всегда, непреклонна, и сестрица была обречена на затвор в течение нескольких дней.
Надо тебе сказать, что мы живем в совершенно разных домах (но все они, разумеется, находятся в одной усадьбе) и с матушкой и сестрицей я вижусь лишь за обедом, или – иногда – вечером, когда Леэна читает вслух христианских философов. Но чаще мы читаем книги вдвоем с Севастианом – этот добрый, простой юноша с охотой читает мне вслух. Помнишь ли ты сундук, который Агап насилу погрузил в повозку и отдавил ногу бедному Проклу? Там было, помимо моей одежды – весьма простой, множество книг, весьма изысканных. Их мы и читаем с Севастианом. Слыша его голос, я вспоминаю тебя, мой благородный друг, и твое чтение – и надеюсь вскоре увидеть и обнять тебя…»
- Ты не хочешь пройтись к морю, Севастиан? – спросил Кесарий.
- Ночью? – не то боязливо, не то удивленно спросил тот.
- Ночью море прекрасно, - отвечал Кесарий. – И я чувствую, как мало-помалу силы возвращаются ко мне. Было бы стыдно сидеть дома в такой прекрасный вечер.
- Хорошо, если вы хотите, Александр врач, я пойду с вами к морю, - послушно отвечал Севастиан.
… Они стояли на берегу, и Кесарий, слегка опираясь на трость, с улыбкой поднял лицо к звездам.
- Знаешь, Севастиан, - мой друг Мина, египтянин, говорил как-то мне, что звезды – это тела тех, кто воскрес во Христе. Они сияют так, что мы видим их даже с земли. «Звезды негиблющие»… Они уже недоступны для тления.
- Воскресение нужно духовно понимать, разве нет? – спросил Севастиан, тоже поднимая глаза к звездам. – И потом – ведь пока только Иисус воскрес, а мы должны каяться в грехах, чтобы Бог нас простил, спас и на Суде одесную поставил.
- Так Он уже – спас, - ответил Кесарий, тихо улыбаясь. – Уже – воскресил.
- Как же… как же… - заволновался Севастиан. – Это же… это неправомыслие. Это еще Павел апостол обличал – тех, то есть, кто говорит, что воскресение уже было.
- Нет, я вовсе не про то, Севастиан, не про то! – горячо возразил его собеседник. – Это иначе. Помнишь пророка Валаама? Помнишь, как он говорил: «Вижу Его – но еще нет»? Вижу, но еще – нет… вижу – но еще не близко. И у христиан так, всю жизнь, до смерти. Сын – жив, и грядет, и посреди нас…Спаситель, Бог истинный, такой же, как мы, для того, чтобы мы стали такими, как Он.
- Как это прекрасно! – воскликнул вдруг Севастиан. Потом, помолчав, добавил осторожно: - Но все же, звезды – не тела умерших, которые воскресли.
- О да, Севастиан, конечно, ты прав. Это образ, метафора. Но мы ведь знаем, что умершие живы во Христе, живы Христом? Он – Бог Живой, Он – Бог живых. Это тайна, в каком они теле.
- Да, это тайна, - согласился Севастиан.
- Ты не хочешь искупаться в море? – вдруг спросил Кесарий.
- В море? – переспросил тот.
- Ты не умеешь плавать? – задиристо спросил Кесарий у своего младшего друга.
- Умею, - почти обиделся Севастиан. – Я до середины Сангария доплываю.
- Тогда – пойдем!
И Кесарий первым вошел в теплые и темные воды ночного моря, отбросив свою трость на прибрежный песок. Севастиан шагнул за ним. Вода быстро дошла Севастиану до плеч, но Кесарий все еще шагал, а потом поплыл - неуклюже, как человек, учащийся снова ходить после долгой болезни. Однако когда Севастиан доплыл до Кесария, то юноша понял, что ему нелегко держаться наравне с сыном Леэны.
- Александр врач! – взмолился он с тревогой. – Вам вредно столько плавать в первый раз!
Словно исполняя дурное предчувствие, охватившее молодого вифинца, Кесарий внезапно погрузился под воду с головой и начал беспомощно барахтаться в черной воде.
Севастиан в ужасе поспешил к нему на помощь, но Кесарий, будучи намного выше его ростом, обхватил, словно ища спасения, Севастиана за шею, и невольно начал топить вместе с собой. Тщетно юноша пытался высвободиться и спасти Кесария – он тоже уходил с ним под воду, нос и рот его были полны соленой воды. В последний, как показалось Севастиану раз, он посмотрел на сияющие высоко над темной водой звезды – или то были их отражения в водах? – и успел подумать: «Христе!»
И Кесарий ловко приподнял Севастиана, почти закинув его к себе на спину, и повлек к берегу, как дельфин, уверенно и сильно.
- Испугался? – сказал он, смеясь и падая на песок.
- Еще бы! – воскликнул Севастиан, тоже смеясь и тоже падая рядом со своим новым другом. Он все еще не мог до конца поверить, что названный сын Леэны так ловко его разыграл. – Я думал, вы и вправду тонете!
- Спасибо тебе, что стал меня спасать, - серьезно ответил Кесарий. Он помолчал, потом добавил: - Но если бы я и вправду тонул, то утопил бы и тебя, как ты, наверное, уже понял. Спасать утопающих очень опасно.
Севастиан с восхищением в глазах глядел на него.
Кесарий перевел дыхание и сказал:
- Завтра будем с тобой учиться, как спасать тех, кто тонет.
+++
«Каллист – Александру, - радоваться!
Друг мой, я не в силах поведать словами, как я был рад твоим письмам (весьма благоразумно было с твоей стороны писать мне каждый день подробное письмо, с тем, чтобы я получил сразу из рук приехавшего Севастиана описание твоей жизни день за днем). Читая твой дневник – если позволительно так называть сборник твоих писем – я словно прожил эти дни рядом с тобой, радуясь улучшению в твоем здоровье. О том, что тебе явно идет на пользу пребывание в Астаке, я узнал и от Севастиана (а его прыщи, действительно, почти прошли!).
Спрашиваешь, как я? Мне не на что жаловаться, кроме разлуки с тобой. Вечерами мы разбираем с Верной хозяйственные книги, утром я обучаю мальчиков. Ксен очень способный, и постоянно меня радует своими успехами. Севасту пошло на пользу лечение припарками из промасленного папируса. Зная о его склонности к дискразии, я не принуждаю мальчика к занятиям, чтобы не довести его до припадка. После занятий я позволяю детям пойти порезвиться, а сам читаю книги…»
- Каллист врач!
Каллист оторвался от письма и отложил стиль.
Верна уже конвоировал к нему Ксена и Севаста, держа их за уши. Севаст хныкал, Ксен молчал, а за ними молча следовал приехавший на несколько дней Севастиан – он тащил за собой огромный медный таз.
- Вот они, негодники! – возгласил Верна, ставя незадачливых братьев перед Каллистом, как перед судьей. – И ты, Севастиан, хорош – раз приехал, то уж и смотри за братцами!
- И-извините, - проговорил Севастиан, крепко держа таз, в котором отражалось августовское солнце.
- Сели, понимаешь, в этот таз вдвоем, и съехали со склона оврага! И не раз, и не два! – говорил Верна, отпуская уши братье, и толкая их в сторону Каллиста, призванного, по мнению управляющего, быть в этом деле судией нелицеприятным.
- Да? – оживился Каллист. – Мы, бывало, с Диомидом тоже…
- Барин!!! – Верна сурово покачал головой.
- Мы никогда с Диомидом не делали таких вещей… не испросив разрешения моего дяди, - стараясь казаться твердым, произнес Каллист.
Севастиан улыбнулся. Его лицо уже перестало быть настороженным и напряженным – и даже уродующие его прыщи почти исчезли. За то время, что он провел в Астаке, он загорел и даже стал как будто шире в плечах.
- Их надо наказать, - напомнил неумолимый Верна,указывая на все еще хнычущего Севаста и на Ксена, большими чистыми глазами смотрящего на Каллиста.
- Наказать?! А, ну да… Никаких сладостей всю неделю… нет, три дня…Три дня без сладостей! – твердо возгласил Каллист и добавил сурово: - Слышали? Теперь ступайте!
Севаст от изумления перестал даже хныкать. Ксен деловито, по-взрослому, взял его за руку и повел прочь.
- С ума сойти – по склону, по такой густой траве! В августе! – говорил и говорил Верна.
– А сейчас время такое – дипсы на каждом шагу. Не ровен час… сохрани Христос и Пантолеонта… А вы – на три дня всего без сладостей!
Он ушел, недовольно покачивая головой, Севастиан с тазом последовал за ним.
Каллист снова хотел приняться за письмо Кесарию, но отвлекся, смотря на солнечные блики в пруду с золотыми резвящимися рыбками. Он начал думать о том, как они однажды разговаривали с Финаретой у этого пруда. Финарета – золотоволосая и легкая, как бабочка или рыбка, с зелеными глазами, в которых блестят солнечные зайчики, зачерпывает воду в ладони выплескивает ее, распугивая рыбок…
Каллист вздохнул, встал со скамьи и ушел в экус. Он взял первый попавшийся свиток – им оказалась Одиссея – открыл наугад и прочел:
в Египте …земля там богатообильная много
Злаков рождает и добрых, целебных, и злых, ядовитых;
Каждый в народе там врач, превышающий знаньем глубоким
Прочих людей, поелику там все из Пеанова рода… (*)
____
(*)Гомер. Одиссея, Песнь IV, пер. В.А. Жуковского. Египтяне славятся знанием трав, потому что все они — потомки Пеана, гомеровского бога врачевания.
____
- Да, у Кесария друзья – в Египте, а Финарета – рядом, - неожиданно громко и зло произнес Каллист, и почувствовал, как обида и ревность наполняют его грудь. Он швырнул свиток в корзину и тяжело опустился в кресло, задумавшись…
Он не заметил, как вошли мальчики. Должно быть, они долго стояли у него за спиной, боясь произнести слово, и только по их сопению Каллист догадался, что Ксен и Севаст – здесь.
- Ну, что же вам нужно? – спросил Каллист. – Таз Верна вам уже не отдаст. Я даже и просить его об этом не буду.
- Нет, не таз, - замотал головой Ксен.
- Не таз! – повторил за ним Севаст, потирая ухо.
- Мы просто пришли сказать вам, Каллист врач, что вы такой… такой добрый! – промолвил Ксен.
- … такой добрый… - эхом отозвался Севаст.
- И мы вас очень любим! – на одном дыхании произнес Ксен и покраснел.
- Спасибо, мои дорогие мальчики, - растроганно проговорил Каллист. – И я вас тоже люблю.
Он обнял обоих и поцеловал в макушку сначала Ксена, потом Севаста.
- Бегите, играйте! Занятий сегодня не будет! – добавил он.
- А я хотел позаниматься, - вздохнул Ксен. Его брат незаметно толкнул его в бок, но Ксен был неумолим: - Я хочу изучать медицину, Севаст, а ты – как знаешь.
- Медицину? – улыбнулся Каллист. – Что ж… давай. Начнем с чтения книги Диоскорида о лекарственных растениях.
- А я не буду читать! – нагло заявил Севаст. – Я буду рисовать и лепить!
- Только тихо рисуй… и лепи, - проворчал Ксен.
+++
«… и с тех пор, Александр, я стал с Поликсением читать труд Диоскорида. Поверишь ли ты мне – думаю, что поверишь, потому что и ты начинал изучать медицину по книгам Диоскорида и Галена – обучая Ксена, я вспомнил свое позднее отрочество. Воспоминания о былом и невозвратимом наполнили мое сердце. Я прослезился, но дети, к счастью, не заметили этого. Если бы мы только знали, о друг мой, Александр, какое приключение нас ожидало вечером!..»
- Итак, что ты усвоил, Ксен? – спросил Каллист ученика.
- В пяти книгах врача Диоскорида, которые называются «О лекарственных веществах» , пишется о приготовлению, свойствах и испробованию лекарств. Он разделяет все растения на четыре группы – благовонные, пищевые, медицинские и винодельные. Медицинские подразделяются, в свою очередь, на разогревающие, вяжущие, сгущающие, смягчающие, сушащие, охлаждающие, разогревающие, питательные.
- Молодец! – похвалил его Каллист. – Теперь пойдем на луг, искать растение «слезы Елены». (*)
____
(*) Девясил высокий (Inula helenium) или его разновидность. Плиний Старший писал, что девясил вырос из слез Елены, дочери Зевса и Леды, похищение которой Парисом, по преданию, послужило поводом к Троянской войне. Интересно, что существует девясил «Слезы ока Христова» - Inula oculus Christi, описанный, безусловно, гораздо позже событий, происходящих на этих страницах.
____
…Верна и Севастиан тоже пошли с ними – юноша из интереса к целебным травам, а Верна для поддержании дисциплины в нестройном ополчении Каллиста.
- Нехорошо, Каллист врач в эту-то пору по траве высокой ходить, - говорил Верна, идя впереди по тропинке. – В августе на каждом ша…
Он не закончил фразу и остановился, раскинув руки в стороны, загораживая всем путь – словно принимая невидимый удар на себя.
Каллист мгновенно все понял и схватил на руки Ксена, а Севаст без единого звука прыгнул на руки к Севастиану.
Впереди на тропинке изогнулась, блестя черной, словно масляной спинкой, в лучах августовского солнца, маленькая змейка.
- Дипса!.. – прошептал Севастиан, и глаза его расширились от ужаса.
- Назад! – закричал Верна. – Все назад!
И они, пятясь, пошли назад, вверх по тропе, не сводя глаз со старого раба. Мальчики молчали – даже Севаст.
- Верна! – крикнул Каллист. – Отойди от змеи! Слышишь? Иди к нам!
Но Верна уже заприметил камень, лежащий на тропинке – большой булыжник, неизвестно как попавший на луг, словно оставшийся здесь со времен Девкалиона и не захотевший превращений – черный, с синими прожилками.
- Нет, Верна! - снова закричал Каллист, крепко держа сжавшегося в комок Поликсения. – Нет! Она укусит тебя!
Раб Леэны, дочери Леонида, поднял камень и, отклонившись немного в сторону, прищурив один глаз, целился. Смертоносная змея, напрягшаяся как струна, смотрела на него немигающим пристальным взглядом. Еще мгновение – и черная лента обовьется вокруг старых кожаных сандалйи Верны…
- Верна! – снова крикнул Каллист, и его голос слился со звуком удара камня о что-то плотное, но то, что мягче чем камень.
- Вот и все, - с одышкой произнес Верна, отшвыривая в сторону тело змеи с размозженной головой. – Старшные тварюги, дипсы эти…
Он смолк, и так, в молчании, все пятеро пошли домой.
…Уже дома, за ужином, Севастиан сказал:
- Она же могла тебя укусить, Верна! Зачем ты не послушался Каллиста врача и не отошел?
- Если бы я не убил ее, она убила бы кого-то другого, - ответил Верна. – Когда я встречаю дипсу, я всегда ее убиваю.
- Но она… она же может укусить! – взволнованно заговорил Севастиан. – А у тебя даже палки не было. Дипса запросто могла прыгнуть на тебя и укусить!
- Уже кусала. Второй раз – нестрашно, - ответил Верна, поднимая рукав хитона.
Каллист и Севастиан долго не могли отвести взгляд от двух багровых следов – отпечатков зубов дипсы на плече Верны. Они казались свежими – будто смертоносный укус был нанесен рабу Леэны сегодня.
- Тебя кусала дипса? – наконец, негромко спросил Каллист.
- Но после ее укуса никто не выживает! – воскликнул Севастиан.
- Да, - ответил Верна. – Не выживает.
+++
(из повести "Маленькая львица")
Девочка и мальчик, взявшись за руки, шли по лесной дороги прочь от Никомедии.
- Мы теперь никогда-никогда не вернемся домой, - сказала девочка, а потом добавила: - раз ты ушел со мной, Верна, то ты не сбежал, потому что я – дочь хозяина, патриция Леонида, а ты – его раб.
- Я – не простой раб! – гордо ответил мальчик, не выпуская руки девочки. – Я родился в имении патриция Леонида!
- Ну да, потому-то тебя и назвали «Верна»! – засмеялась девочка. - Мы будем жить в лесу. Всю жизнь!
- Ага! – радостно вторил ей мальчик.
- И я никогда-никогда не выйду замуж за этого противного жениха, которого нашел мне папа!
- Да, правильно! – эхом отозвался Верна, и в его голосе слышалось полное одобрение.
- А еще мы…
Девочка не договорила. Прямо из-под ее ног – из-под старого корня, на который она наступила – метнулась черная молния. Девочка не успела закричать, только подумать – «Дипса!» Ее маленький спутник оказался быстрее черной ленты и смело схватил ее обеими руками. Зубы змеи впили в руку маленького раба.
- Верна! – услышал он крик Леэны, дочери патриция Леонида. – Она укусила тебя!
Он улыбнулся и стряхнул змею на землю. В ушах у него звенело – как быдто сотни голосов пели в далеком невидимом хоре.
- Я хочу пить, - сказал Верна, садясь на землю.
Девочка оттащила его с тропинки в сторону, уложила на землю, головой на корни дуба, и побежала вниз, к ручью, чтобы принести воды из ручья, что бежал внизу, в своих ладонях – ни кружки, ни другой посуды у них с собой не было. Мальчик-раб проглотил эту каплю воды и помутневшим взором глядя на свою маленькую госпожу, повторил, едва шевеля запекшимися губами:
- Я хочу пить…
Тогда девочка потащила его вниз, к ручью, и он лежал на влажном песке, а она лила в его рот воду из пригоршней, не переставая, но он даже не чувствовал вкуса воды. Постепенно он перестал различать и девочку, и небо, и шум ручья, и деревья, и свои мысли о жажде – только сама жажда оставалась и душила его.
- Не умирай, Верна! – кричала девочка в белой тунике, целуя его в глаза, в лоб, в щеки, целуя его руки – но он не слышал и не чувствовал ничего.
Вдруг ему стало легче. Он поднялся на ноги и сказал:
- Я пойду домой.
И он пошел прочь от плачущей девочки – он вспоминал ее имя, и не мог вспомнить, и так шел и шел, удивляясь, отчего она так плачет над каким-то незнакомым мальчиком, лежащим у ручья. Он шел и повторял – «домой, домой».
Вдруг что-то заставило его остановиться – он почувствовал необъяснимый страх и хотел спрятаться за деревом – но дерево не скрывало его, он видел сквозь него тропинку и на ней двоих, идущих рядом и похожих друг на друга.
Тогда он вышел из-за дерева и спросил у младшего из двоих, меньшего ростом и не с таким сияющим лицом:
- Вы – Диоскуры? Вы – сыновья Зевса?
Они не отвечали, но ласково улыбнулись ему, а старший взял его за руку и склонил над ним свое лучезарное лицо. Ослепленный светом, Верна вскрикнул – и услышал свой хриплый слабый стон.
Рыжеволосый юноша держал его на руках и смотрел с надеждой на своего спутника. Верна повернул голову, чтобы еще раз увидеть полное жизни сияние, исходящее от старшего из близнецов…
- Он ожил! Леонта, Верна ожил! – кричала рыжая девочка, прыгая вокруг них и зачерпывала пригоршнями воду из ручья, поднимая брызги и распугивая рыбок. Солнце становилось тысячами маленьких радуг в родниковых каплях.
Верна посмотрел в глаза Леоны – под рыжими, словно медными ресницами, они казались цвета спелого меда. Леонта улыбнулся ему.
- Я хочу пить! – громко сказал тогда Верна, слез с его рук и сам, наклонившись к ручью, пил из пригоршней, а потом – как пес, начал лакать воду языком и смеялся вместе с Леэной, которая пробовала ему подражать.
Леонта подозвал к себе Леэну, и они о чем-то долго и серьезно разговаривали, пока Верна наслаждался водой ручья.
- Дети, сегодня я отведу вас к дедушке Ермолаю, а наутро отвезу к патрицию Леониду в Никомедию, - сказал Леонта, беря Леэну и Верну за руки.
- А куда ушел твой брат? – спросил Верна.
- Какой брат? – удивился Леонта.
Они вернулись на прежнюю тропинку, на которой билась в предсмертных конвульсиях рассеченная пополам змея.
- Твой брат, который убил дипсу, - сказала Леэна.
- Он… - Леонта, казалось, был в затруднении, но потом нашел слова: - Он же старший брат, он же не отчитывается передо мной, куда он идет.
- А мы пойдем к дедушке Ермолаю! – закричала рыжая Леэна. – Почему ты не говорил раньше, что у тебя в лесу есть свой особый дедушка?
+++
«…и вот, спасенные Верной от дипсы, друг мой Кесарий, мы устроили маленький праздничный ужин, а наутро, как я верю, Севастиан отправится с этим моим письмом в Астак, к тебе – и пусть на пути Диоскуры сохранят его от дипс, гадюк, василисков и сплетен людских, которые хуже чем эти гады».
- Бедный Каллист! – вздохнула Финарета. – Он там один…
- Он наверняка скучает по тебе, - заметила Леэна.
Финарета повела плечом.
- Это правда, - сказал Кесарий. – Каллист очень скучает по тебе, сестричка.
- Конечно, это правда, Финарета, - уверенно сказала Архедамия.
Потом Кесарий и Севастиан пожелалаи Леэне, Финарете и Архедамии доброй ночи и удалились в свой домик.
- Как Кесарий окреп за эти недели! – заметила Леэна.
- Он почти выздовел, - произнесла Архедамия. – Но мне пора – уже темнеет. Спасибо вам, госпожа Леэна!
- Да, поторопись, Архедамия, а то тебя будут ругать дома - кивнула Леэна и велела рабам приготовить паланкин.
- Некому ругать, - неровные крупные зубы Архедамии показались из-под верхней губы. – Папа уехал в Никомедию. Мы остались с кормилицей Хионией и несколькими рабами.
- Все равно, - ответила Леэна, провожая Архедамию и помогая ей взобраться в носилки. – Буду рада видеть тебя завтра, дитя мое.
Рабы подняли носилки, Архедамия, все еще улыбаясь, задернула занавесь.
Леэна обернулась к Финарете.
- Отчего ты дулась на Архедамию весь вечер? Это очень некрасиво, дитя мое.
- Как я могу быть с ней приветливой, если Кесарий ее любит?! – не сдерживая больше слез, воскликнула Финарета.
Пожилая спартанка не несколько мгновений остолбенела от удивления. Потом сумела произнести:
- Откуда тебе в голову пришла такая нелепица, Финарета?
- Не нелепица… - всхлипнула рыжеволосая девушка. – Он все время с ней разговаривал, рассказывал смешные истории.
- Он разговаривал с вами обеими, - заметила Леэна. – С вами обеими и со мной. Это все происходило в присутствии меня, и мне ни на иоту не показалось, что Кесарий… то есть Александр, разговаривал т о л ь к о с Архедамией.
- Да? А со мной он все время разговаривает о Каллисте – когда Архедамии рядом нет! – воскликнула Финарета.
- Он совершенно прав. Каллист – достойный молодой человек, и я очень жалею, что ты до сих пор этого не разглядела, - отрезала Леэна, повернулась и ушла к себе.
… Уже было совсем темно, когда в ее спальню пробралась Финарета – со свечой в руке и шерстяным лидийским одеялом поверх хитона.
- Бабушка! – зашептала она, - ты уже спишь?
- Уже нет, - проворчала спартанка, зажигая свой ночной светильник от свечи внучки. – Садись.
Финарета устроилась на ее широком ложе, подогнув ноги под себя.
- Ты – прямо как египтянка, - засмеялась Леэна. – Египтянки так сидят, а на бедро сажают своих малышей и так и грудью и кормят. Дождусь ли я когда-нибудь…
- Чего? – оживленно спросила Финарета.
- Того, что ты поумнеешь, - ответила Леэна, опираясь на подушку рукой.
- Бабушка! Я долго думала, кого я люблю и, наконец, поняла, что я люблю и Кесария, и Каллиста! – вздохнула рыжеволосая внучка.
- Так не бывает, - серьезно ответила спартанка. – Женщина может любить только одного мужчину.
- Но они оба такие… такие… такие… - не находила слов Финарета.
- Такие разные! – продолжила ее фразу спартанка с улыбкой. – Что ж, оба они – благородные люди, и один из них очень любит тебя.
- Каллист? Любит меня? – крайне удивленно воскликнула Финарета. – Да ему, кроме Кесария, никто и не нужен!
- Не смешивай дружбу мужчин и любовь мужчины к деве, - сказала Леэна. – Ты слишком юна, чтобы поминать, когда молодой человек смотрит на тебя взором, полным любви.
- Я хочу, чтобы Кесарий на меня так смотрел! – угрюмо буркнула Финарета и расплакалась.
- Эх, глупышка! – вздохнула в свою очередь дочь патриция Леонида. – Ты не ровня Кесарию, дитя мое...
- Почему? – захлебнулась возмущением и слезами ее названная внучка.
- Потом поймешь, - ответила Леэна.
- Он знатнее меня? – спросила Финарета с подозрением. – Но я – дочь патриция, а он – сын всадника!
- Прекрасно! – гневно воскликнула Леэна. – Вот как ты рассматриваешь достоинства людей, о которых говоришь, что любишь их!
Финарета, испуганная ее неожиданным гневом, молчала.
- Если тебя так волнует происхождение благородных людей, то Каллист, к твоему сведению, - патриций, - сухо заметила Леэна.
- Патриций? Он же был секретарем Кесария!
- Он патриций, племянник Феоктиста… я надеюсь, ты не забыла Феоктиста, чье имение было рядом с нашим?
- Да, и кифара… -проговорила Финарета, о чем-то напряженно думая.
- Впрочем, не знаю, понравиться ли ему теперь твое внимание, если он узнает, что тому причиной его происхождение, - заметила Леэна.
- Я знаю, бабушка, что Каллист – благородный человек, - серьезно ответила Финарета, кусая нижнюю губу. – Благородный, добрый, умный. Правда, я не замечала, что я ему нравлюсь. Я как-то и не думала об этом.
- Ты думала только о Кесарии, не правда ли? Влюбилась в него по уши – конечно, он же красавец, и умен, и еще говорить умеет хорошо… как же не влюбиться! Только ты его до конца никогда не поняла бы, даже если бы и суждено вам было в брак вступить.
- Почему же не суждено?! – закричала Финарета.
- Потому, что он любит другую девушку, - раздельно и тихо произнося слова, отвечала Леэна.
- Архедамию?! – с отчаянием воскликнула Финарета.
- Нет. Ты не знаешь ее. И они никогда не будут вместе – в этом их великая печаль и несчастье.
- Другая девушка… - повторила с отчаянием и ревностью Финарета. – И что, она – ровня ему?
- Она – выше его, как мне кажется, но это не страшно, когда женщина благороднее мужчины. Так бывает часто.
- Кто она?! – завопила Финарета.
- Диаконисса. Тебя устроит такой ответ?
- Диаконисса?! – возмутилась Финарета. – Что же он… шашни крутит с диаконисами?!
- Пойди прочь, - вдруг холодно и жестко сказала Леэна, сталкивая внучку на пол.
Финарета зарыдала и ушла в свою комнату, а Леэна осталась сидеть на кровати. Ее седые волосы выбились из кос, нетуго заплетенных на ночь. Она тоже тихо плакала. Наконец, она встала, умылась, поливая себе на руки из медного кувшина с дельфинами, и направилась в спальню внучки.
- Дитя мое, - сказала она, приоткрывая дверь, и Финарета бросилась к ней на шею.
- Бабушка, прости меня! Я забыла, что ты тоже диаконисса… и тебя оболгали… наверное, и у той девушки, которую любит Кесарий, совсем непростая история…
- Очень непростая, - ответила Леэна.
Она вытерла внучке слезы, уложила ее в кровать и подоткнула одеяло.
- Спи, дитя мое! Христос да пребудет с тобой!
- Аминь! – ответила Финарета, улыбаясь. – Так значит, Каллист любит меня?
- Да, - ответила ей Леэна.