************** Рассказ участвовал в Конкурсе Копирайта К2 на тему "Сказка" **************
В стране, где западное солнце, заливаясь прощальным румянцем, прячется в холодных ладонях океанского тумана, где к седому сердитому прибою сбегают с холмов ровные ряды кудрявой лозы, а им навстречу тяжело ползут влажные медлительные облака, на самом краю земли жила девушка с простой и странной мечтой.
Она мечтала о чистоте.
Ей хотелось научиться одному колдовству: протереть салфеткой маленькое блестящее пятнышко на засаленной столешнице и проговорить заклинание, а потом стоять себе и смотреть, как это пятнышко растет, растет, заливая блеском мрачный гранит, сползает на пол, мгновенно очищает его от растоптанных объедков и присохших окурков, бежит по стенам, стирая черные царапины неизвестного происхождения, и веселым солнечным зайчиком прыгает на люстру, вспыхивая синими искрами на ее хрустальных подвесках.
Звали эту девушку Алисия и жила она с Мамой Габи, сестрой Клаудией, племянником Пабло и братом Лукасом в тесной, но уютной квартире у железнодорожных путей. Там на балконе цвели красные герани и вился по перилам дикий виноград, лежали на спинках плюшевых кресел кружевные салфетки и не гасла маленькая лампада перед образом Богородицы Гваделупской. Там пахло кукурузными лепешками и специями, хриплое радио на подоконнике играло танцевальные мелодии, и годовалый Пабло уверенно командовал заботливыми и веселыми женщинами. Там, жалея друг друга, никогда не говорили о муже Клаудии, отбывающем срок, о ее частых вечерних отлучках, о таинственных делах Лукаса, зато много и охотно говорили о работе. Работа у Алисии и Мамы Габи была простая: они убирали чужие дома. Работы было много, денег мало, Мама Габи быстро уставала, вот Алисия и старалась за двоих, подметала, мыла, пылесосила, стирала, и, глотая пыль, мечтала о чарах чистоты.
Однажды в церкви, куда они всей семьей ходили каждое воскресенье, Клаудия легонько толкнула сестру плечом и покосилась куда-то в сторону. Проследив за ее взглядом, Алисия увидела молодого мужчину, высокого и плечистого... Она пожала плечами, и Клаудия коснулась своего виска, беззвучно прошептав: "Глаза...". Словно услышав ее, мужчина обернулся. Алисия ахнула. На нее глядели удивительные глаза, пугающие своим различием: пронзительно голубой и совершенно черный. На ее изумленный взгляд мужчина ответил виноватой улыбкой. Алисия поспешно отвернулась.
Целую неделю она вспоминала незнакомца с ужасными глазами, его грустную улыбку, тонкое правильное лицо, глаза, конечно, глаза, синее небо дня, черное небо ночи. Она называла его День-и-Ночь, и, пытаясь догадаться кто он и откуда, придумывала фантастические истории, представляя своего героя вампиром, шпионом, пришельцем из космоса. А в следующее воскресенье она снова увидела его в церкви. С той же смущенной улыбкой он кивнул ей, как доброй знакомой. Ее серде замерло от сладкого страха и мучительного волнения.
Вечером им позвонил отец Гийермо, священник, который крестил Клаудию, Лукаса, Алисию, а потом и Пабло, человек близкий, почти родной. Мама Габи говорила с ним долго, а потом объявила дочерям, что новый прихожанин отца Гийермо, мистер Келли, тот самый, разноглазый, предложил им работу. Хорошую, постоянную работу вести его хозяйство, готовить для него, убирать, делать покупки. Мама Габи не скрывала радости, красавица Клаудия улыбалась, загадочно взмахивая длинными ресницами и хищно приподнимая уголки полных губ, и только Алисия мучалась детским страхом перед неожиданной переменой их простой налаженной жизни, перед удивительным человеком с разными глазами.
Жил мистер Келли в Вудсайде, в просторном доме с садом и открытой верандой с видом на озеро и покрытые лесом холмы, за которыми дышал близкий океан. В первую же неделю Алисия с мамой взялись за дело по-настоящему и вымыли все окна, выбили тяжелые портьеры и натерли старинную мебель мастикой с запахом лаванды. С робким, почти виноватым удовольствием Алисия провела целый день, полируя до скрипучего блеска стекла многочисленных фотографий, узнавая на них младенца с белокурыми завитками, загорелого мальчишку с ослепительно щербатой улыбкой, хрупкого юношу с печалью неожиданного открытия в несовсем человеческих глазах. Неожиданно проявила интерес к новой работе и Клаудия. Она стала готовить мистеру Келли завтрак, стелить его постель и все чаще оставалась ночевать в Вудсайде. Алисия все понимала. Противным железным привкусом подкатывал к горлу страх: вот выйдет из тюрьмы муж Клаудии, узнает правду... К страху примешивалось незнакомое темное чувство, истекая ядовитой желчью, шипело Алисии на ухо: сучка, ей ведь все равно с кем... Разве Клаудия когда-нибудь замечала, каким плавным жестом он касается ключицы, рассеянно глядя в окно? Разве она узнаёт его по звуку легких шагов, по запаху одеколона – весенний ветер над хвойным лесом, по сладкой дрожи под сердцем? Сама Алисия наблюдала за мистером Келли издали, ничем не выдавая своего робкого внимания. Он был церемонно вежлив и бесконечно далек, но иногда она ощущала на себе его взгляд, странный, пристальный, нервирующий.
Однажды вечером Алисия решила подмести веранду, и, подхватив метлу, выбежала из дома. В сумерках она не заметила в кресле неподвижную фигуру хозяина. Спохватилась лишь услышав негромкое:
«Алисия... Посиди со мной. Погляди, как красиво.»
Она послушно присела в свободное кресло. Келли молча налил ей вина, протянул бокал с густой темно-красной жидкостью.
«Как кровь,» - подумала Алисия, принимая угощение.
Солнце скрылось за холмами, за зубцами соснового леса, и чаша озера налилась густым лиловым сиянием, неверным отражением глубокой синевы темнеющего неба.
«Как красиво, - повторил Келли. - Ты знаешь, у меня виноградники, в Напе, в Монтерее... В Провансе, в Чили, в Аргентине... Красивейшие, поразительные места, просто больно смотреть. А я гляжу и думаю: как это может сочетаться в мире – такая красота и жуткое уродство? Доброта и жестокость. Мудрость и невежество...»
«День и ночь,» - откликнулась Алисия, и снова почувствовала на себе его взгляд.
«Ты меня боишься?» - спросил он тихо, и Алисия вскинула на него глаза. В полутьме она видела лишь длинные нервные пальцы, пряди светлых волос, низко опущенную голову.
«Нет! - удивилась она. Разве можно бояться океана или солнца? Жизни? - Чего мне вас бояться? Вы мне ничего плохого не сделали!»
«Боишься, - вздохнул он, отворачиваясь. - Но ведь я не виноват, Алисия. Понимаешь, я родился таким. Мне хотелось бы быть другим, таким, как все. Мне всегда этого хотелось. Семья, дом, дети... Это все, чего я хочу, правда!»
Тронутая горечью его слов, она пробормотала: «Я понимаю...»
В ответ он усмехнулся: «Нет, ты не понимаешь. Ты не понимаешь каково это – жить с самим собой. Каждый вечер оставаться наедине с собой. Каждую ночь глядеть в зеркало и уже не видеть там ничего человеческого.»
Алисия возмутилась: подумаешь горе! Она видала и похуже.
«Не надо так расстраиваться, мистер Келли! - воскликнула она с жаром. - Другие люди, калеки, слепые, больные живут же как-то! Вот у нас сосед с одной рукой! Это же хуже, чем...» Она осеклась, будто с разбега налетев на стену.
«Хуже, чем что?» - чуть слышно проговорил Келли.
Чем разные глаза, хотела ответить Алисия, но не решилась, лишь молча опустила голову, уставившись в стакан с темным вином.
Синий свет померк, выглянули звезды. Сырым холодом дохнул океан.
«Мне пора!» - встрепенулась Алисия.
«Да, иди!» - быстро отозвался Келли. Он нервно перевел дыхание и подставил лицо прохладному ветру.
На пороге Алисия обернулась: «Спокойной ночи, мистер Келли», и услышала из темноты: «Джеймс... Меня зовут Джеймс.»
Той же ночью Алисия решила, что больше не боится Джеймса Келли. Ей даже захотелось подойти к нему и сказать, что он красивый и добрый, и самый лучший. Что у него самая удивительная, такая грустная улыбка, которую вовсе не портит маленький тонкий шрам на нижней губе. А глаза - разве это беда? Можно ведь и линзы вставить. Впрочем, можно и не вставлять, и так хорошо. Кому не нравится, тот пусть не смотрит!
А вскоре Мама Габи ошеломила Алисию потрясающей новостью.
«Ты знаешь, - сказала она нерешительно. - Мистер Келли зовет тебя замуж.»
«Что?.. Как?.. - растерялась Алисия. - Меня? Так и сказал – меня?»
«Ну, не прямо, чтоб так... - замялась Мама Габи. - Ну, он подошел ко мне вчера и говорит: ну и дочки, у тебя, Габриелла, прямо красавицы. Взял бы за себя любую. Я, конечо, засмеялась, а он мне: чего смеешься. Я серьезно, хочу жениться. Алисия мне очень нравится, но она еще молодая. Клаудия мне больше подходит. Решай, говорит, какую отдашь, ту и возьму. Я ему: Клаудия замужем, а он смеется: тем лучше, значит нет вопроса.»
Алисия прижала ладони к горящим щекам. Неужели? Как он сказал: очень нравится? В жены?
Мама Габи заговорила ласково: «Алисия, оно, конечно, хорошо такого мужа иметь. Будешь за ним жить, как за каменной стеной. И мне какое облегчение, и Клаудии с Пабло. А может и Лукаса удастся к делу пристроить, пока его не застрелили где-нибудь, или не посадили. Но жить-то тебе. Если уж совсем сердце не лежит, то так и скажи, неволить тебя никто не будет.»
Алисия по-прежнему молчала. Ей вдруг вспомнилась Клаудия, в банном халате и босиком, заваривающая кофе для мистера Келли. Для ее Джеймса... Длинные белые пальцы, обхватившие темный бокал, и груз холодного одиночества, согнувший широкие плечи...
«Нет, - ответила Алисия решительно. -Я согласна!»
Их обвенчал отец Гийермо, в скромной церемонии, с плачущей Мамой Габи, поникшей Клаудией и мрачным Лукасом. Со стороны жениха присутствовал только его адвокат. Лукас отвел Алисию в сторону, сказал сурово: « Не нравится мне твой муж. Будь с ним начеку. Если что – сразу скажи, я с ним разберусь.»
Алисия обиделась. Она не нуждалась ни в чьей защите. Более того, она сама готова была броситься за своего Джеймса в бой, за его робкую улыбку, теплую ладонь, удивительные глаза.
Медовый месяц они провели в Провансе, среди круглых холмов с виноградниками на склонах, среди лавандовых полей и узких улочек средневековых городов, сбегавших к ласковому морю. Алисия наслаждалась каждым днем, пила его, как хмельное вино, впитывала кожей, как драгоценное масло. А каждая ночь несла ей волнующие открытия новой, сладкой и жаркой радости. Джеймс мог заставить ее летать и петь, смеяться и плакать, становиться пантерой или ласковой кошкой. Он любил смотреть на нее, внимательно, серьезно, словно изучая, проводя осторожными пальцами по спелой груди, мягкому животу, смуглому бедру, круглому колену. Алисии нравилось быть предметом его исследований.
Он никогда не говорил о любви, но в минуты самой отчаянной нежности шептал в ее пышные волосы, в маленькие ладони, в закрытые глаза: "Спасение... мое спасение..." Этого было достаточно. Это делало ее бесценным сосудом, до самых краев наполненным тихой и светлой магией. Не расплескать бы. Не уронить, ни капли.
Вернувшись в Вудсайд, Алисия приняла на себя уже знакомые ей заботы, но в новой роли. Теперь она была хозяйкой. Огромная кухня, просторная веранда, ковры и старинные люстры, все это принадлежало ей, и оттого наполнялось новым смыслом, более высокой ценностью. Огорчало только одно – ее Джеймс часто отлучался. Без него огромный дом погружался в сон. Без него жизнь уступала место ожиданию. В ожидание золотым солнечным лучом сквозь мрачные тучи врывался звонкий голос мобильника; она поспешно прижимала его к щеке, чтобы за тридевять земель, скорее почувствовать, чем услышать, теплое и ласковое: "ni;a mia...", сказанное с дивным акцентом, от которого хотелось закрыть глаза, и задержать дыхание, и не поверить своему счастью.
С обязанностью хозяйки большого поместья Алисия справлялась без труда. Лишь однажды, когда Джеймс был в отъезде, случился переполох – сработала сигнализация в винном погребе. Приехавшая по вызову полиция ничего не смогла поделать: прочная дверь погреба была заперта, ключа у Алисии не было, а взломать дверь она не позволила. Вернувшись, Джеймс одобрил ее решение и отпер погреб, и, хоть они с Алисией и не нашли ничего подозрительного, он встревожился.
«Знаешь, - сказал он жене, - у меня там есть вина подороже любого мерседеса. На всякий случай дам тебе ключи.»
Ключей оказалось много, целая связка, и в следующую отлучку мужа Алисия решила ими воспользоваться. Ужасно много пыли скопилось в погребе и Алисия не могла этого допустить. В ее доме будет порядок. В ее доме будет сиять каждая бутылка, особенно если она дороже мерседеса.
Спустившись в погреб, хозяйка принялась за работу. Уже засверкал протертый влажной тряпкой каменный пол, и свет неяркой лампы отразился в батарее бутылок, когда ее внимание привлек противный запах. Гадкий запах, гнилой и сладкий, едва ощутимый, он оседал в горле и вызывал легкую тошноту. Алисия вспомнила, как когда-то давно, еще на старой квартире, Мама Габи отыскала под полом дохлую крысу. Она подумала о сработавшей сигнализации и решила, что какой-нибудь мелкий зверек мог забраться в погреб, вызвать тревогу, сдохнуть где-нибудь в углу... Она начала поиск.
Запах становился то сильнее, то слабее, то вовсе исчезал, и Алисии просто повезло наткнуться на неприметную, плотно пригнанную к стене запертую дверь. Она перепробовала все ключи на тяжелой связке и уж собиралась бросить затею, когда один из ключей повернулся в замочной скважине. Алисия толкнула дверь и ступила в темноту.
От тяжелой вони перехватило дыхание, но когда она нащупала на стене выключатель и включила неожиданно яркий свет, тошнота прошла.
Она уступила место ледяному тупому ужасу.
Большая низкая комната была поделена на клетки с прочными металлическими решетками от каменного пола до сводчатого потолка. Одна из них пустовала.
Алисии стало дурно. Почти теряя сознание, она попятилась, прислонилась к двери. Тяжелая дверь с глухим стуком захлопнулась за ее спиной. В панике, не желая поворачиваться спиной к ужасной комнате, Алисия принялась шарить ладонью по холодному металлу двери. Ручки не было. Связка ключей осталась снаружи. Зажав рот ладонями, Алисия завыла.
Потом она вспомнила о мобильнике в кармане передника. Сигнала не было. Алисия подняла телефон над головой, опустила его к полу, стараясь не смотреть по сторонам, двинулась по коридору... и в самом его конце увидела появившуюся на экране мобильника крохотную черточку сигнала. Она торопливо набрала свой домашний номер и услышала ленивый голос Клаудии.
«Клаудия! - заорала Алисия, срываясь на визг. - Клаудия, звони Лукасу! Я захлопнулась в погребе! Здесь трупы везде! Трупы, ты слышишь! Скажи Лукасу!..»
Телефон замолчал. Сигнал пропал. В отчаянии Алисия застонала: вот дура, в полицию надо было звонить, а не домой! Еще долго ходила она по комнате, пытаясь поймать пропавший сигнал, а из клеток смотрели на нее мертвые женщины. Зарезанные, задушенные, голые, страшные. Полная блондинка с полиэтиленовым пакетом на голове... Покрытая татуировками девочка-подросток... Рыхло-белые, синевато-темнокожие, молодые, мертвые...
Алисия прижалась спиной к стене, когда лампочка под потолком замигала. Ей показалось, что свет начал дрожать, тускнеть, прочные решетки подступили к ней ближе, а те жуткие предметы, в которых когда-то жила душа, обратили на нее свое мертвое, неподвижное, жадное внимание... Когда дверь в камеру бесшумно отворилась, Алисия зашлась истеричным воплем. Два разных глаза, два удара, лишили ее сил, синий, как лед, черный, как бездна.
Она очнулась в клетке, привязанная к стулу.
«Ну, вот, - сказал ее День-и-Ночь. - Проснулась. Жаль."
Он набирал в шприц какую-то бесцветную жидкость.
«А знаешь, я ведь этого не хотел. С тобой, одной на свете, я этого не хотел. С тобой мне не надо было убивать. Мне достаточно было только взглянуть на тебя, только представить... Но, видимо, ничего не поделаешь. Судьбу не обманешь. Можно уехать на край света, сменить имя, внешность. Себя не сменишь. Спасения нет. Бежать некуда. Прятаться негде.»
Он поднял ее рукав. Алисия заорала, завизжала, забилась в истерике. Задохнулась торопливой мольбой:
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Не надо, не надо!.. Я никому не скажу, клянусь!..»
Джейми Келли нежно коснулся ее волос, провел пальцем по влажным губам. Сказал тихо:
«Больно не будет, ni;a mia. Ты просто уснешь. Пожалуйста, не мучай меня. Здесь хватит на двоих, уйдем вместе...»
Холодная игла коснулась ее руки.
«Стой! Стой, стой, стой! - запричитала Алисия, извиваясь в кресле. - Ты ведь веруешь, да? Да? Почему же ты хочешь, чтобы я умерла, не помолившись? Ну, хотя бы это ты можешь мне дать? Минуту, помолиться?»
«Ну, хорошо, хорошо. Не надо бояться. - Игла исчезла. - Молись, я подожду. А хочешь, я помолюсь за тебя? Commendo te omnipotenti Deo, carissima soror... »
Его голос задрожал, наполняясь настоящей болью. Алисия простонала:
«Зачем, милый? Я ведь люблю тебя...»
«И я тебя люблю...» - прошептал он чуть слышною. Игла вошла ей под кожу.
Ее крик заглушил стук распахнувшейся двери, но грохот двух выстрелов, прозвучавших почти одновременно, отразился от стен плотной волной. Алисия увидела, как тело Джеймса Келли отлетело к решетке и сползло на пол, тяжело завалившись вниз лицом. Темно-красная лужа, похожая на пролитое вино, поползла к ее ногам, а над ней склонилось бледное лицо Лукаса.
Многое изменилось в жизни Алисии, внезапно получившей богатое наследство. Пропала нужда в тяжелой и грязной работе, появился новый дом, красивые одежки, игрушки для Пабло. Но кое-что осталось прежним. Все так же ходит Алисия в маленькую церковь, где молится за всех грешных, сломленных, падших.
Алисия мечтает о том, чтобы к самой искалеченной душе пришло раскаяние, чтобы самое ледяное сердце научилось милосердию, и самое черное отчаяние сумело утешиться.
Иными словами, она все еще мечтает о чистоте.